«Кристально ясно, сэр!»
«Хорошо. В таком случае вернемся к нашим баранам. На борту корабля каждый кадет несет вахту вместе с одним из пяти других, поочередно. Надеюсь, таким образом удастся избежать формирования особых дружеских отношений и сговоров. Меня раздражают любые договоренности за спиной у других, и они будут отмечаться надлежащим образом.
Вы уже осмотрели корабль. Многослойный корпус состоит из литиево-бериллиевого сплава, изоляционного пеноматериала, стекловолокна и внутреннего покрытия. Он очень легкий, и его жесткость обеспечивается давлением воздуха, а не прочностью, свойственной материалу как таковому. Таким образом, у нас достаточно свободного пространства для того, чтобы каждый мог вытянуть ноги и при этом не заехать пяткой в нос другому.
Капитанская каюта – слева; заходить в мою каюту не разрешается ни в каких обстоятельствах. Если вы желаете со мной поговорить, стучитесь. Если я появлюсь, мы поговорим. Если не появлюсь, уходите. Справа – шесть небольших кают; их можете распределить между собой по жребию. Каждый из вас имеет такое же право, как и я, запрещать другим любое вмешательство в личную жизнь. Храните личные вещи в своих каютах. Общеизвестно, что я не раз выбрасывал в космос предметы, оставленные без присмотра в кают-компании.
Расписание вашей службы таково: два часа занятий, четыре часа вахты, шесть часов отдыха. В том, что касается занятий, никакие определенные успехи не требуются, но я рекомендую не тратить зря выделенное на занятия время.
Наш пункт назначения – Марс. В ближайшее время мы установим новый парус, после чего орбитальная скорость станет повышаться, и вы должны будете внимательно калибровать и проверять все бортовое оборудование. Каждый из вас будет самостоятельно рассчитывать угол наклона паруса и прокладывать курс, после чего вам надлежит согласовывать любые возможные расхождения между результатами расчетов. Я не буду заниматься астронавигацией. Будет гораздо лучше, если вам самим удастся избежать катастрофы. В случае аварии, однако, способности ответственных за нее кадетов подвергнутся суровой переоценке.
Петь, свистеть и даже напевать себе под нос запрещено. Запрещено также шмыгать носом, ковыряться в носу, облизывать губы и щелкать суставами пальцев. Я не одобряю и отмечаю надлежащим образом истерики и любые проявления страха. Каждый из нас умирает только однажды; все мы были заранее осведомлены о риске, связанном с профессией астронавта. Я не терплю никаких розыгрышей и шутовских выходок. Можете драться, если хоте, но только так, чтобы никоим образом меня не беспокоить и не ломать приборы; тем не менее, не рекомендую пускать в ход кулаки – это разжигает взаимную ненависть, и мне известны случаи, когда кадеты убивали друг друга. Рекомендую прохладные, отстраненные личные взаимоотношения. Разумеется, вы можете пользоваться проектором для микрофильмов по своему усмотрению. Посылать или принимать сообщения по радио не разрешается. По сути дела я, как всегда, вывел из строя систему радиосвязи. Я это делаю для того, чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений: что бы ни случилось, мы вынуждены полагаться только на свои ресурсы. Есть какие-нибудь вопросы?… Очень хорошо. Если вы будете вести себя предусмотрительно и неукоснительно выполнять свои обязанности, в свое время мы вернемся в целости и сохранности, никто из нас не погибнет, и мне не придется слишком часто делать отметки в записной книжке. Должен заметить, однако, что на протяжении моих двенадцати предыдущих полетов столь удовлетворительные результаты не наблюдались».
«Может быть, в этот раз нам повезет, сэр», – любезно предположил Калпеппер.
«Посмотрим. А теперь выберите себе каюты, разместите багаж и наведите порядок на всем корабле. Завтра челнок привезет новый парус, и вы приступите к работе».
III
Из челнока выгрузили огромную связку труб трехдюймового диаметра из тонкого, как бумага, лития, усиленного бериллием, с придающими дополнительную жесткость волокнами монокристаллического железа – в общей сложности длина этих труб составляла почти тринадцать километров. Кадеты соединяли торцы труб, цементируя стыки. Когда длина трубы достигала 400 метров, ей придавали дугообразную форму тросом, натянутым между противоположными концами, а затем к этой секции прибавляли следующую. Мало-помалу конец загнутой трубы описывал окружность и приближался обратно к корпусу корабля. Когда была установлена последняя труба, ее конец притянули к кораблю и закрепили – образовалась гигантская петля четырехкилометрового диаметра.
Время от времени Генри Белт, в скафандре, наблюдал за работой, иногда позволяя себе краткие язвительные замечания, на которые кадеты практически не реагировали. Их настроение изменилось, их охватило радостное возбуждение: невесомые, они парили над яркой, пестрящей вихрями облаков сферой, под ними тяжеловесно вращались континенты и океаны. Им все казалось возможным – даже тренировочный полет под наблюдением Генри Белта! Когда Белт снова появился, чтобы проинспектировать трубчатый парусный обод, они ухмылялись, самодовольно и насмешливо поглядывая друг на друга. Белт внезапно показался им довольно-таки жалким существом, недотепой, пьяницей, способным только на бахвальство и пустые угрозы. Как им повезло, что они оказались не такими наивными, как прежние кадеты Генри Белта!
Раньше кадеты принимали Генри Белта всерьез – он их запугивал, он превращал их в бесхребетных невротиков. Но только не эту команду – нет уж, ни в коем случае! Они видели Генри Белта насквозь! Достаточно было всего лишь все делать. как положено, и не терять присутствие духа. Тренировочный полет закончится через несколько месяцев, и начнется настоящая жизнь! Нужно было только вытерпеть эту пытку, по возможности игнорируя Белта.
К тому времени кадеты успели оценить друг друга и налепить друг на друга ярлыки внутренних представлений. Калпеппер: любезный, покладистый приспособленец. Линч: раздражительный, вспыльчивый спорщик. Фон Глюк: умелый, но уязвимый, артистическая натура. Острендер: чопорный, мелочно требовательный брюзга. Саттон: капризный, подозрительный завистник. Верона: прилежный работяга, неотесанный, но настойчивый и надежный.
* * *
Корабль дрейфовал на орбите, окруженный тончайшим мерцающим обручем. Вскоре челнок привез новый парус – гигантский рулон темного блестящего материала. Разворачиваясь, рулон постепенно превращался в полотнище из жесткой мерцающей пленки, тонкой, как сусальное золото. Полотнище ширилось и в конечном счете превратилось в отливающий радужными отсветами диск, уже покрывшийся рябью и надувшийся под давлением солнечного света. Кадеты закрепили края пленки на обруче и туго натянули ее, как кожу на барабане. Теперь парус повернули ребром к Солнцу – иначе он быстро оторвался бы и улетел под давлением порядка одного килограмма на квадратный километр.
Обруч паруса соединили плетеными железными нитями с тыльным кольцом параболического отражателя; на фоне паруса отражатель казался карликовым – так же, как корпус корабля казался карликовым по сравнению с отражателем. Парусник был готов к полету.
Челнок доставил последнюю партию груза: воду, провизию, запасные компоненты, новый журнал на микрофильме для проектора, почту. Генри Белт приказал: «Поднять парус!»
«Поднять парус» на спирально расширяющейся орбите означало поворачивать парус перпендикулярно солнечным лучам, когда корабль летел от Солнца, и параллельно тем же лучам, когда корабль приближался к Солнцу. Таким образом парусник №25 наращивал орбитальную скорость, что в конечном счете позволяло ему вырваться из пут земного притяжения и начать полет к Марсу.
На этапе первоначального ускорения кадеты проверили все установленное на борту оборудование. Некоторые приборы вызывали у них гримасы отвращения и отчаяния: они устарели так же, как и сам корабль. Генри Белт, казалось, наслаждался их раздражением: «Это тренировочный полет, а не развлекательный круиз. Если вы хотели, чтобы вас холили и лелеяли, вам следовало найти работу на Земле. Предупреждаю вас, господа: я не испытываю ни малейшей симпатии к любителям находить недостатки. Если вам понадобится образец для подражания, достаточно взглянуть на меня. Я безмятежно отношусь к любым превратностям судьбы. Вы никогда не заметите, чтобы я ругался или разводил руками, поражаясь постигшей меня неудаче».
Угрюмый и задумчивый Саттон – как правило, самый застенчивый и лаконичный из кадетов, не удержался от саркастического замечания: «Если мы станем рассматривать вас, как образец для подражания, сэр, на борту невозможно будет пройти между ящиками с виски».
Тут же на свет появилась красная записная книжка: «Непозволительная дерзость, господин Саттон! Как вы посмели поддаться мимолетному приступу ехидства? Научитесь держать острый язык за зубами – иначе вы станете очень непопулярны на борту этого корабля».
Саттон порозовел, глаза его заблестели. Он открыл было рот, но сразу плотно закрыл его. Генри Белт, терпеливо и вежливо ожидавший его реакции, отвернулся: «Вы могли бы заметить, господа, что я строго придерживаюсь моих собственных правил. С точностью откалиброванного хронометра. Во всем космическом флоте нет более добродушного и благожелательного инструктора, чем Генри Белт. Более справедливый человек еще не родился на свет. Господин Калпеппер, вы хотели что-то сказать?»
«Ничего существенного, сэр. Просто я хотел выразить благодарность судьбе за то, что мне не пришлось отправиться в полет под руководством не такого строгого к самому себе, добродушного и справедливого человека, как вы».
Генри Белт задумался: «Не могу ничего возразить на ваше замечание. Конечно, в нем чувствуется примесь ехидства и намек на оскорбление – но за неимением доказательств противного придется допустить, что вы искренне выразили свое мнение».
«Благодарю вас, сэр».
«Тем не менее, должен предупредить вас, господин Калпеппер: некоторое легкомыслие, свойственное вашему поведению, начинает меня огорчать. Рекомендую вам придавать откровенности более вдумчивый характер, что позволит свести к минимуму риск возникновения недоразумений. Не такой благожелательный человек, как я, мог бы истолковать ваше замечание, как попытку издевательства, и выставить вам очередной минус».