«Подожди до конца концов», – проворчал Саттон. С тех пор, как закончилась очередная инспекция паруса, он стоял в стороне, поджав губы, с остановившимся взглядом: «Еще может произойти все, что угодно. Может быть, нам не суждено вернуться».
Пятеро других притворились, что не слышали его мрачное предсказание. Компьютер рассчитывал углы и выдавал курсовые данные. Им предстояло преодолеть расстояние в полтора миллиарда километров. Чем дальше они улетали от Солнца, тем меньше было ускорение. Полет до Юпитера должен был занять не меньше месяца.
VI
Распустив огромный парус, корабль скользил в пустоте все дальше и дальше от тускнеющего Солнца. Каждый из кадетов потихоньку произвел самостоятельный расчет; все они получили один и тот же результат. Если бы разворот вокруг Юпитера не удалось осуществить с безукоризненной точностью, если Юпитер не швырнул бы их корабль обратно к Земле, дальше их положение стало бы безнадежным. Сатурн, Уран, Нептун и Плутон были далеко, с противоположной стороны Солнца. Слабеющее притяжение Солнца не могло остановить корабль, разогнавшийся до ста пятидесяти километров в секунду, но его ускорение было все еще недостаточным для того, чтобы парус, даже с помощью вспомогательного ионного двигателя, мог вывести его на стабильную орбиту. По своей природе солнечный парус не мог служить тормозом, он всегда отталкивал корабль от Солнца.
На борту жили и мыслили семь человек; психические напряжения между ними бурлили и перемешивались, как дрожжи в плотно закрытой банке с фруктами. Сходство основных человеческих свойств, объединявшее этих семерых людей, полностью потеряло значение – заметными оставались только различия. Каждый кадет выглядел в глазах других как ходячий символ его особенностей, а Генри Белт превратился в некое непостижимое существо, появлявшееся из капитанской каюты в непредсказуемые моменты времени, чтобы молча поглядывать по сторонам и всюду совать свой нос с ничего не значащей полуулыбкой древнегреческого идола.
Юпитер вырастал и ширился. Оказавшись наконец в пределах ощутимого притяжения гигантской планеты, корабль постепенно смещался ей навстречу. Кадеты все внимательнее следили за результатами компьютерных расчетов, проверяя и перепроверяя введенные данные и команды. Прилежнее всех этим занимался Верона, тогда как Саттон нервничал и раздражался, что препятствовало результативности его действий. Линч ворчал, ругался и потел. Острендер жаловался тонким голоском. Фон Глюк работал с фаталистическим упорством пессимиста. Калпеппер казался беззаботным, почти жизнерадостным, что вызывало замешательство у Острендера, приводило в ярость Линча и возбуждало злобную ненависть в Саттоне. С другой стороны, Вероне и фон Глюку, по всей видимости, спокойное смирение Калпеппера придавало дополнительные уверенность и энергию. Генри Белт ничего не говорил. Иногда он выплывал из своей берлоги, чтобы произвести осмотр кают-компании и кадетов с отстраненным любопытством посетителя, навестившего сумасшедший дом.
Открытие сделал Линч. Он отреагировал на находку рычанием, полным отчаяния, на что Саттон отозвался сходным рычанием, но более вопросительного характера.
«Боже мой! Боже мой!» – бормотал Линч.
Верона приблизился к нему: «В чем дело?»
«Смотри! Вот приводная шестерня. Когда мы заново установили диски, весь механизм сместился по фазе на одно деление. Эта белая точка должна быть совмещена и синхронизирована со второй точкой. Но теперь они расходятся. При этом результаты компьютерных расчетов выглядят достоверными и последовательными, потому что все результаты рассчитываются с одинаковой погрешностью».
Верона немедленно приступил к действию. Он удалил корпус и несколько компонентов, осторожно поднял шестерню и установил ее в правильном положении, устранявшем расхождение. Пока он работал, другие кадеты сгрудились у него за спиной, наблюдая за происходящим – все, кроме старшего вахтенного, Калпеппера.
Появился Генри Белт. Через некоторое время он заметил: «Господа! Вы, несомненно – прилежные навигаторы. Можно сказать, педанты, стремящиеся к совершенству».
«Делаем все, что можем, – процедил сквозь зубы Линч. – То, что нас отправили в космос на такой развалюхе – просто позор!»
Раскрылась красная записная книжка: «Господин Линч, выставляю вам минус за неподобающее выражение эмоций. Разумеется, вы можете испытывать любые чувства, но выражение этих чувств во всеуслышание способствует созданию нездоровой атмосферы истерического пессимизма и отчаяния».
Шея Линча покраснела. Он промолчал и наклонился над компьютером. Но Саттон внезапно воскликнул: «Чего еще вы от нас хотите? Вы думаете, что мы – рыбы или насекомые? Мы отправились в этот полет, чтобы учиться, а не подвергаться пыткам или вечно падать в пропасть!» Он мрачно рассмеялся. Генри Белт терпеливо слушал. «Только подумайте! – кричал Саттон. – Нас семеро. И все мы навсегда останемся в этой консервной банке!»
«Все мы рано или поздно умираем, господин Саттон. Я ожидаю, что умру в космосе».
«Я не боюсь смерти», – притихшим голосом ответил Саттон, взглянув на иллюминатор.
«К сожалению, придется выставить вам два минуса за несдержанный взрыв темперамента, господин Саттон. Настоящий астронавт сохраняет достоинство любой ценой и дорожит им больше, чем жизнью».
Линч, занимавшийся компьютером, поднял глаза: «Думаю, что теперь мы можем получить правильные показания. И знаете ли, о чем нам поведал компьютер?»
Генри Белт направил на него вежливый вопрошающий взгляд.
«Мы промахнемся! – сказал Линч. – Пролетим мимо Юпитера так же, как пролетели мимо Марса. Юпитер разгонит нас и выбросит в направлении созвездия Близнецов».
Тишина обволокла кают-компанию, как плотное войлочное покрывало. Саттон что-то бесшумно шептал. Генри Белт повернулся к Калпепперу, стоявшему у иллюминатора и снимавшему Юпитер своим собственным фотоаппаратом.
«Господин Калпеппер?»
«Да, сэр?»
«Похоже на то, что вас не беспокоит перспектива, о которой упомянул господин Саттон».
«Надеюсь, что это не фатальная перспектива, сэр».
«Что вы имеете в виду?»
«Насколько я понимаю, мы можем позвать на помощь по радио, сэр».
«Вы забыли, что я вывел их строя систему связи».
«В гондоле ионного двигателя я заметил контейнер, помеченный ярлыком „Компоненты системы радиосвязи“, сэр».
«Должен вас разочаровать, господин Калпеппер. Этот контейнер неправильно обозначен».
Острендер встрепенулся и поспешно покинул кают-компанию. Послышался шум перемещающихся ящиков. На пару секунд наступило молчание. Острендер вернулся и обжег Белта ненавидящим взглядом: «Виски! Ничего, кроме бутылок виски».
Генри Белт кивнул: «Я же вам сказал!»
«Значит, у нас нет радио», – выдавил Линч.
«У нас никогда не было радио, господин Линч. Вас предупредили. Чтобы вернуться на Землю, вам придется полагаться исключительно на свои способности и ресурсы. Вы потерпели неудачу – и это обрекло на смерть меня так же, как и вас. Кстати, я выставляю каждому из вас по десять минусов за недостаточно тщательную проверку груза».
«Минусы!» – пожав плечами, бесцветным тоном отозвался Острендер.
«А теперь, господин Калпеппер, – продолжал Белт, – что вы предлагаете?»
«Не знаю, чтó сказать, сэр».
Верона примирительно спросил: «Что бы вы сделали на нашем месте, сэр?»
Генри Белт покачал головой: «Я – человек с богатым воображением, господин Верона, но кое-какие умственные подвиги недостижимы даже для меня». Белт вернулся к себе в каюту.
Фон Глюк с любопытством взглянул на Калпеппера: «В самом деле! Тебя, по-моему, ничто не беспокоит».
«О, я беспокоюсь, конечно. Но я надеюсь, что господин Белт тоже хочет вернуться домой. Астронавт его калибра не может не знать, чтó он делает».
Дверь капитанской каюты снова отодвинулась – в проеме стоял Генри Белт: «Господин Калпеппер, я случайно услышал ваше замечание и теперь выставляю вам еще десять минусов. Ваше спокойствие так же опасно, как панический припадок господина Саттона. Вы полагаетесь на мои возможности; господин Саттон не верит в свои. Уже не первый раз я предупреждаю вас: не предавайтесь легкомысленному безразличию!»
«Прошу прощения, сэр».
Генри Белт обвел взором кают-компанию: «Не слушайте господина Калпеппера. Он ошибается. Даже если бы я мог предотвратить эту катастрофу, я не пошевелил бы пальцем. Потому что мне суждено умереть в космосе».
VII
Парус повернули ребром к Солнцу. Юпитер превратился в пятнышко за кормой. В кают-компании находились пятеро. Калпеппер, Верона и фон Глюк тихо разговаривали. Острендер и Линч скорчились, повернувшись к стене и прижимая лица к согнутым коленям. За два дня до этого Саттон покинул корабль. Он надел скафандр, забрался в шлюз, открыл выходной люк, оттолкнулся от корпуса и включил маневровые микродвигатели. Газовые струи придавали ему ускорение – он скрылся из вида прежде, чем другие кадеты успели вмешаться.
Саттон оставил короткую записку: «Я боюсь космоса, потому что его величие неудержимо притягивает меня. Когда мы инспектировали парус, я чувствовал сильнейшее возбуждение, но сумел подавить его. Теперь, так как мы обречены на смерть, я предпочитаю умереть, погрузившись в черное сияние пространства, отдать себя бесконечности, целиком и полностью. Не горюйте обо мне. Я умру безумцем, но в восторженном экстазе».
Когда ему показали эту записку, Генри Белт всего лишь пожал плечами: «Господин Саттон, пожалуй, был человеком, наделенным слишком богатым воображением, слишком эмоциональным для того, чтобы стать настоящим астронавтом. На него нельзя было положиться ни в какой аварийной ситуации». При этом он обвел всех присутствующих циничным язвительным взглядом.
Вскоре после этого Линч и Острендер впали в прострацию – в состояние беспомощной подавленности, маниакальной депрессии в стадии максимального ступора. Продолжали владеть собой любезный Калпеппер, прагматичный Верона и чувствительный фон Глюк.