Холодный твой дом.
И сердце твое скрыто
Снегом и льдом.
Холодные чувства –
Холодная страсть.
Она не позволит
Мне в небо упасть.
Музыка набирает силу, и силу набирают мои движения, скорость и яркость, выраженные в каждом развороте.
Но есть кое-что
Посильнее огня,
И ты не поверишь –
Хоть знаешь меня!
Хоть видишь во мне
Эти чувства давно…
Тебе самому
Их прожить не дано.
Сейчас мне нужно держать в уме, что на музыкальном проигрыше я буду подниматься на лентах от смягченных, спокойных нот – к сильным, по нарастанию. Довольно сложно, но пока что я повторяю эти движения на месте, представляя, что уже поднимаюсь надо льдом. Все выше и выше, пока акцент от ударившей в музыке ярости не проходит сквозь меня, а дальше – мне надо будет спуститься в разворачивающейся мелодии и в разворачивающихся лентах. Все ниже и ниже, пока коньки не коснутся льда, и из прогиба снова уйти в движение.
На словах:
Распахнуты настежь
Все окна мои!
И ветер давно
Поселился в крови.
Он ярче, чем пламя,
Сильнее штормов!
Позволит избавиться
Мне от оков.
Самый сложный момент – серия прыжков от одного к четырем с минимальным перерывом. В ритме сумасшедшего биения сердца в танце, когда движение проходит от расправленных кончиков пальцев через все тело. На этом я выкладываюсь полностью, точнее… я вкладываюсь полностью.
Вкладываю всю себя.
Расправлены крылья.
Первый прыжок.
Землю внизу превратит
В островок!
Чувства, которые
В сердце горят,
Второй! У меня перехватывает дыхание, когда я снова приземляюсь на лед.
Больше меня
Не отравят, как яд.
Парить в небесах
Выше всех облаков,
Третий заставляет сердце раскрыться цветком, на губах расцветает улыбка.
Это ведь то, о чем я мечтала всю жизнь!
Как бы я хотела, чтобы мама могла меня видеть. А еще больше – чтобы она могла увидеть меня в шоу «Эрвилль де Олис»!
Удары сердца отзываются в движениях, в которые я влетаю, и последний – четвертый – прыжок вот-вот раскроется на максимальной скорости.
Выше драконов
И выше ветров!
К звездам взлететь
И почувствовать их…
Я действительно что-то чувствую, когда ноги отрываются от земли, а еще вижу, что Эльда смотрит за мою спину. Потом что-то кричит. Затем в развороте, в этом сумасшедшем мельтешении я вижу внизу маленькую девочку. Рядом со мной.
Мне либо врезаться в нее, либо дернуться в сторону.
И я дергаюсь.
Лодыжку обжигает болью, а следом, когда я падаю, болью обжигает бедро. Такой, что перед глазами действительно осыпаются звезды, в темноте, очень похожей на ту, что вчера была в зале, где готовилась к ужину. Когда возвращается свет, возвращается и музыка финальными аккордами:
В последний момент,
В тишине на двоих.
Еще возвращается картинка, правда, немного смазанная: Эльда бежит ко мне прямо по льду.
А я пытаюсь подняться и понимаю, что не могу.
Правая нога, начиная от таза, кажется сплошным отростком непроходящей боли, от которой меня начинает тошнить. Тем не менее я цепляюсь за бортик и пытаюсь встать, опираясь на левую, когда Эльда орет не своим голосом:
– С ума сошла?! Не двигайся! Сидеть, я сказала!
После такого, особенно когда она подлетает ко мне, двинуться мне уже не грозит. У меня снова темнеет перед глазами, но я все-таки слышу, как Эльда называет адрес ледового дворца, а потом, во время очередной короткой вспышки сознания, – вижу, как истошно кричит вылетевшая на лед девочка, а какая-то женщина (по всей видимости, мать) прижимает ее к себе.
– Я только на секунду отвернулась… – бормочет она.
– Вон пошли! – Я никогда не видела Эльду в таком бешенстве, у нее даже губы белые. – Я сказала – вон!
Мать что-то бормочет, подхватывает плачущую малышку и уносит, а ко мне по льду уже бегут парамедики. Правда, это я уже ловлю краем ускользающего сознания, что-то холодное касается сгиба локтя. Я перевожу ставший тяжелым взгляд на пистолет-шприц.
Обрывки голосов напоминают неполадки на сервере кинопортала.
– …шок…
– …да, я уже вызвала…
– Не стоит.
Я даже хочу спросить, что там не стоит делать, но меня очень осторожно перемещают на носилки, и тогда я спрашиваю:
– А с девочкой все в порядке? Она так кричала…
Эльда смотрит на меня так, будто я сказала несусветную глупость, тем не менее отвечает:
– Все. Я еду с вами.
Последнее уже точно не мне, но в медицинском отсеке флайса сознание начинает понемногу проясняться. Потихоньку, по самой капельке, и по этой самой капельке до меня начинает доходить, что произошло. В этот момент подключенный ко мне датчик отзывается писком возрастающего сердечного ритма.
– Что там? – говорю я, пытаясь приподняться.
Начиная от талии, я накрыта плотным белым полотном, и мне нужно его отдернуть…
– Ферна Хэдфенгер, вам нельзя шевелиться, – мгновенно отзывается женщина-парамедик.
Нельзя шевелиться?! Почему?!
– Что со мной?! – Я уже почти кричу.
– Это уже не шок, – говорит второй, проверяя показания на планшете. – У нее паническая атака.
Что?! Паническая атака?!
Я снова пытаюсь приподняться, но меня силой укладывают обратно, парамедик плотно держит меня за плечи.
– Лаура, – жесткий голос Эльды возвращает в реальность, – давай ты спокойно полежишь, пока тебе не сделают снимок.
– Спокойно?! А ты бы полежала спокойно?!
– От того, что ты сейчас будешь истерить, лучше никому не станет.
Мне остается только лежать и дышать – глубоко, как на разминочных тренировках у Кори.
– Я пропущу тренировку, – шепчу еле слышно. – Мне нельзя пропускать тренировку.
Эльда склоняется надо мной и берет мою руку в свою.
Кажется, она ее и не отпускает, пока аэроносилки летят по коридору в корпус магнитно-резонансной диагностики. Только перед дверями в кабинет разжимает пальцы и произносит:
– Я с тобой.
Но вот она уже не со мной, и я слышу шум, отзывающийся во всем теле. Я даже не поняла, когда с меня сняли коньки, я этого не почувствовала. Равно как не чувствую сейчас ничего внизу. Но так же не должно быть? Когда автомат выносит меня из сканирующей капсулы, ко мне подходит врач. Мужчина лет пятидесяти, со штрихами седины на висках.
– Ферна Хэдфенгер, у вас двойной перелом со смещением, разрыв связок и суставной сумки, – говорит он.
Я, кажется, мыслю здраво, но не могу объять то, что он мне сказал.
Нет. Это не может быть про меня. Нет-нет-нет…
– Мы рекомендуем операцию с последующим суточным восстановлением в регенерационной капсуле.
У меня нет этих суток!
Я в шаге от того, чтобы начать истерить, как выражается Эльда, но в этот момент в помещение входит Ландерстерг. Врач разворачивается к нему, чтобы сообщить, что посторонним сюда заходить нельзя (об этом гласит электронная табличка над дверью, я ее помню), но если он и собирался это сказать, сейчас его энтузиазм иссяк.
Тем более что дракон проходит мимо него и склоняется надо со мной.
– Как ты? – просто спрашивает он.
Так… по-настоящему, как кажется, не спрашивал никогда.
Если еще минуту назад я готова была кричать, то сейчас мне хочется плакать. Никогда не хотелось, а сейчас – хочется. Поэтому я кусаю губы и говорю:
– Двойной перелом со смещением и что-то еще. Он лучше объяснит.
Врач указывает на дисплей планшета.
– Я рекомендую операцию, а после регенерационную капсулу, – повторяет он.
– Прогнозы?
– Сутки на восстановление в капсуле, а после реабилитационный период две недели.
– У нас нет этих суток.
Доктор разводит руками, а мне кажется, у меня опять начались галлюцинации (или только что начались галлюцинации?), потому что Ландерстерг говорит моими словами. То есть озвучивает мои мысли. То есть…
– Ферн Ландерстерг, я не волшебник. Капсула может срастить кости после операции, регенерирует поврежденные ткани, но за определенное время. Кроме того, девушке потребуется физиотерапия. Кости после восстановления не должны подвергаться критическим нагрузкам, так что мы сейчас говорим не о сутках, а о неделе, минимум двух. Возможности медицины небезграничны, а ферна Хэдфенгер к тому же человек…
– Вы мне сейчас сказали, чего вы не можете сделать, – перебивает его дракон. – Мне нужно, чтобы вы сказали, что можете сделать. Чтобы завтра утром она смогла выйти на лед.
У врача округляются глаза.
А я, кажется, перестаю дышать.
– Ферн Ландерстерг, это невозможно. Я бы не рекомендовал выход на лед как минимум…
– Снимки пересылайте сюда, – говорит он, что-то быстро набирая на смартфоне. – Немедленно.
Потом с кем-то связывается.
– Сейчас тебе пришлют снимки. До того, как мы приедем, нужен полный расклад – риски, прогнозы, все, что возможно в результате экстренного восстановления. Да. Через полчаса.
На врача он больше не смотрит, зато смотрит на меня, на этот раз не склоняется, зато накрывает мою руку. Прикосновение легкое, но от него настолько веет уверенностью и силой, что эти силы возвращаются через него ко мне. Я больше не чувствую, что падаю, – во всех смыслах – особенно когда Ландерстерг произносит:
– Нам придется еще немного полетать, Лаура. Если не будет серьезной угрозы, ты завтра будешь танцевать. Я тебе обещаю.
На тему «полетаем» Торн очень точно подобрал слово: для начала я лечу по коридору на аэроносилках, и рядом снова идет Эльда. Сейчас уже не только Эльда, и кажется, не свернувшего в нашу сторону шею в этой больнице точно не осталось.