Судя по количеству подскочивших со своих мест, танцевать хотела не только она. Мист куда-то вышел, а когда вернулся, музыка стала громче.
– Гуляем дальше! – заорал он, перекрывая даже басы.
– Я попудрить носик, – заметила Рин.
– Я с тобой! – Аирана бросилась за ней.
– Странные вы, женщины. В туалет только парами ходите, – заметил Саш, явно рассчитывающий пообщаться с Аираной наедине (пока все танцуют) и разочарованный тем фактом, что это не удалось.
– Это природный инстинкт выживания. Когда все люди жили под землей, на поверхность женщины выходили только парами. Одна пудрит носик, другая смотрит, не летит ли дракон.
Саш расхохотался.
– Да-а-а! А мы тогда почему по одному ходим?
– Во-первых, не всегда. А во-вторых, курите вы тоже стаями. Чаще всего.
– Стаями! – Парень снова хохотнул, а я поднялась и направилась к картине.
Мне очень хотелось ее рассмотреть: выполнена она была в современном стиле, в голографическом формате. Фигуры мужчины и женщины казались чуть выдвинутыми вперед, а фон оставался слегка размытым. Тем не менее он не выбивался из общего стиля ресторана, и металлические рамы, расчертившие панорамное окно за их спинами, тоже. Белый мрамор на полу только добавлял ощущение холода.
Я вглядывалась в лицо девушки – опущенный на связанные руки взгляд и поникшие плечи, когда за спиной раздался голос Миста:
– Что, Хэдфенгер? Узнала себя в самом скором будущем?
– Мист, что тебе нужно? – Я повернулась к нему так резко, что он отпрянул. – Либо говори прямо, либо прекращай меня доставать.
– Ты могла бы быть счастлива со мной, Лаура. Какого набла тебе все эти проблемы?
– Ты сейчас о чем?
– Обо всем этом! – Мист указал на танцующих в зале. – Неужели тебе не хочется веселиться?! Пить веоланское?! Вместо того чтобы с кислой рожей сидеть всю оставшуюся жизнь в примерных девочках?
Он шагнул было ко мне, но я выставила вперед руку.
– Пусть выражение моего лица тебя больше не заботит, Мист. Мы с тобой расстались в тот день, когда ты решил зажечь с этой своей… безымянной. И если ты продолжишь ко мне цепляться, я могу счесть это за домогательство и принять соответствующие меры.
– Ну как знаешь, Хэдфенгер. – Он усмехнулся. – Как знаешь.
А потом круто развернулся и присоединился к танцующим.
После такого разговора смотреть на картину мне уже совсем не хотелось. Если честно, оставаться здесь – тоже, поэтому я подошла к вернувшейся Рин.
– Я, наверное, не буду дожидаться десерта.
– Ну вот. Все, сдулась? – Рин нахмурилась, а потом перевела взгляд на танцпол, где Мист с его девушкой изображали терку и сыр. – Слушай, я вот прямо сейчас ему врежу…
Она так решительно туда рванула, что я едва успела ее перехватить.
– Эй-эй-эй! Стой!
– Да чего стоять-то?! Мы и так с тобой видимся сейчас по большим праздникам, а из-за этой мистической задницы…
– Ри-ин, – я улыбнулась, – ты что, правда по мне настолько скучаешь?
– А то нет, – хмыкнула она и вырвалась. – Иди, Хэдфенгер. Иди куда шла, а я тут напьюсь, буду танцевать голой на столе, а потом все-таки пну Миста в причинное место.
Судя по тому, как Рин повело, я даже не была уверена, что ее слова о танцах на столе – шутка.
– Ладно, я останусь, – сказала я. – Давай съедим этот мистов десерт, а потом вместе поедем домой. Хорошо?
– Хорошо! – Рин просияла. Подхватила со стола бокал с остатками веоланского, вскинула его: – Давай! За сдачу экзамена!
Я взяла свой стакан с соком и выпила до дна. Благодаря танцующим зал разогрелся настолько, что пить хотелось невероятно. О веоланском Мист позаботился, а вот о простой воде – нет. Как назло, куда-то подевались все официанты.
– Давай потанцуем! – Рин хватает меня за руку и тащит за собой.
По дороге я успеваю отметить Саша, он скучает, то и дело косится на дверь, но уже сполз на стуле так, что его голова на уровне спинки.
– А где Аирана?
– Она, кажется, домой уехала.
– Кажется?
– Да, ее тошнит.
На танцполе еще жарче. Гораздо жарче, чем у столов, и у меня почему-то не получается слышать ритм музыки. Обычно я легко его ловлю (особенно на льду), но сейчас он какой-то рваный и то и дело выпадает из басов в какие-то глухие шумы. Рин неожиданно зажимает рот руками и начинает проталкиваться к выходу, я шагаю за ней, когда меня притягивают к себе. Мист, кто бы сомневался.
– Руки убрал!
Это то, что я хотела сказать, но получается что-то вроде:
– Рук убр… – и очень тихо.
– Ты что-то сказала? Не слышу! – Мист прижимает меня к себе, я вижу потрясенный взгляд его девицы.
Кажется, последнее настолько четкое, что я ловлю краем ускользающего сознания – это именно ее взгляд, а потом меня прижимают к себе еще плотнее. Тело становится ватным, я почти падаю, но упасть мне не дают. Платье сползает с плеча, я чувствую, что все еще двигаюсь в рваном ритме, точнее, в том ритме, который задает Мист.
Горячие губы касаются плеча, скользят по нему, перед глазами все расплывается.
Я изо всех сил упираюсь ладонями в его грудь, но оттолкнуться не хватает сил.
Вокруг нас какое-то темное кольцо, которое вспыхивает искрами вспышек.
– Уберите… не надо…
Мой голос тонет в музыке, голосах и хриплом дыхании Миста.
А я тону в темноте. На этот раз она бесконечная, и я в нее падаю.
Падаю…
Падаю…
Падаю.
В себя я прихожу с трудом. Веки кажутся неподъемными, горло и губы сухие, а первая же попытка открыть глаза заканчивается диким головокружением, от которого мир начинает вращаться с немыслимой скоростью. Поэтому я их закрываю, жду, пока карусель остановится, и в это время слышу:
– …вы мне, наконец, скажете, что с ней?
– Пока анализы не готовы, на первый взгляд – типичная алкогольная интоксикация…
– То есть моя дочь попросту напилась?!
Вместо ответа доносится смущенное покашливание.
– Прошу прощения, ферн Хэдфенгер. Мне надо заняться анализами. Лаура вот-вот придет в себя… я вколол ей сильнодействующее средство, оно быстро нейтрализует токсины. Первое время может наблюдаться головокружение, тошнота и сухость в горле, но минут через десять-пятнадцать все симптомы должны пройти.
Хлопает дверь, ненадолго наступает тишина. В этой тишине я пытаюсь объять услышанное, что невероятно сложно, а карусель не желает останавливаться. Когда мне это почти удается, я вспоминаю еще и Миста, и его руки на своей пятой точке (кажется, было и такое). В этот момент снова хлопает дверь.
– Лаура! – Жесткий голос отца ввинчивается в сознание. – Лаура!
Я все-таки открываю глаза: если верить доктору, через десять минут мне должно стать лучше. Отец склоняется надо мной, вглядываясь в лицо, а потом цедит:
– Невероятно! Ты хоть понимаешь, что ты натворила?! – Ответить мне он не позволяет, продолжая мгновенно: – Снимки с тобой разлетелись по сети. Чем, спрашивается, ты думала, когда пила?!
Я открываю было рот, но он вскидывает руку:
– Молчи. Лучше просто… молчи.
Он выходит за дверь раньше, чем я успеваю хотя бы слово сказать в свою защиту. Поскольку слушать меня все равно некому, я поворачиваюсь на бок. Голова кружится уже чуть меньше, и это позволяет мне осмотреть свою спальню в поисках сумочки и телефона.
Краем сознания цепляюсь за мысль, звучащую в голове словами отца: «Снимки с тобой разлетелись по сети…» – и меня просто подбрасывает на кровати.
Я если и не рассталась с оплаченным Мистом банкетом, то имею все шансы сделать это сейчас. Тем не менее я бросаюсь к стулу, через спинку которого перекинули мое пальто. Интуиция меня не подводит: сумочка оказывается там же. Я выхватываю смартфон и не с первого раза попадаю в нужную иконку на дисплее, но когда попадаю… тошнота к горлу подкатывает с удвоенной силой.
Мы с Мистом обжимаемся посреди беснующихся однокурсников так интимно, как будто хотим продолжить прямо на танцполе. Я вглядываюсь в фотки, сделанные с разных ракурсов: ими пестрят все соцсети. Подписи самые разные – начиная от «Хэдфенгер жжет» до «Будущая первая ферна в действии». На смартфоне больше сотни пропущенных, дублирующихся сообщений от журналистов.
Несмотря на то что меня трясет, я лезу на официальный новостной сайт и вижу: «Ферн Ландерстерг отказался комментировать случившееся…»
Врач обещал, что будет лучше, но лучше мне не становится. Точнее, у меня идет какая-то компенсация – мне вроде как лучше, но чем лучше мне физически, тем сильнее меня накрывает осознание.
Но… как вообще такое могло случиться?
Ведь я не пила ни капли! Ни веоланского, ни чего бы то ни было еще – кроме сока! Я понимаю, что должна сказать об этом отцу, но прежде всего – Торну. Ему в первую очередь.
Набираю его номер, слушаю длинные гудки.
– Ответь… ну пожалуйста, пожалуйста, ответь…
Я замечаю, что говорю это вслух, только когда меня перебивает голос автоответчика, сообщающий, что «абонент не отвечает». Понимая, что написать сообщение сейчас не получится, я вылетаю из комнаты, бегу по лестнице вниз.
– Папа! – кричу я. – Пап!
– Тише! – Отец выглядывает из гостиной. – Вернись к себе, Лаура. Немедленно.
– Нам надо поговорить…
– Не сейчас.
– Сейчас! Это очень важно! Ты же понимаешь, что…
Он шагает ко мне, в два шага преодолевая разделяющее нас немаленькое расстояние.
– Я понимаю, что накануне моего вступления в должность ты напилась. Я понимаю, что ты разрушила не только мою репутацию, но и свою. Я понимаю, что сейчас мне надо будет разговаривать с Торнгером, который на глазах у всех сделал тебе предложение. Я все это понимаю. А ты? Ты понимаешь?!
– Пап, я не пила!
– Ну разумеется.
– Я не пила! Только сок, и…
– Возвращайся к себе, Лаура. – Вот сейчас он повышает голос.
Его брови сходятся на переносице, взгляд становится жестким. Я хорошо знаю этот взгляд, обычно он адресован его оппонентам в суде – на тех снимках и коротких видеоматериалах, которые доступны в сети. Но сейчас он адресован мне, и смотрит он так, как будто именно я обвиняемая.