– Я не пила! – Я повышаю голос в ответ. – Выслушай меня. Ты даже слова не даешь сказать. Я попросила принести мне сок, и…
– И после сока пошла танцевать.
В словах отца столько ядовитого сарказма, что мне становится физически больно. Может, у меня просто так выходит интоксикация, а может, это что-то другое, но я начинаю задыхаться.
– Не веришь мне – спроси Рин! Спроси…
– Твою Рин вырвало прямо в коридоре на официанта. – Отец брезгливо морщится. – Видела бы тебя твоя мать!
Я замираю – на мгновение, а потом выдыхаю ему в лицо:
– Мама сейчас гладила бы меня по голове! А вот если бы она сейчас увидела тебя, ее бы тоже стошнило!
Звук пощечины гораздо громче, чем то, что я чувствую. Я даже не уверена, что я это чувствую, что я это могу осознать – раньше отец никогда меня не бил. Он замирает, словно сам не может поверить в то, что произошло, а я шагаю назад.
– Лаура…
Я уже не слушаю. Поднимаюсь по лестнице, если быть точной, взлетаю наверх. С треском захлопываю дверь.
Врач все-таки был прав, у меня все прошло. Кажется, даже гораздо быстрее, чем десять минут, но точно я не уверена и сейчас думаю, что лучше бы не проходило. Щека горит огнем, перед глазами – бесчисленные снимки из ресторана. На каком-то из них захвачен кусочек картины, которую я рассматривала. У меня чувство, что все это происходит не со мной, но нет, все это происходит именно со мной.
Чем отчетливее я это осознаю, тем сильнее мне хочется кричать.
Как такое могло произойти?! Да никак! Если только кто-то не подлил или не подсыпал мне что-то в еду или в сок.
Мысль об этом приходит в то же самое время, когда открывается дверь. Я поднимаю голову, чтобы сказать отцу, что мне нужно побыть одной, и замираю.
Потому что на пороге стоит Торн.