Причем «сносит крышу» – именно то самое выражение. Другого я подобрать не могу.
– Сейчас, когда вы смотрите эту запись, меня, возможно, уже нет в живых.
Зал взрывается хохотом, Джерман Гроу с экрана разводит руками.
– Я просто забыл сообщить жене о том, что собираюсь экранизировать историю ее жизни. Скажем так, она узнала об этом, когда был закрыт последний дубль…
– Ты труп! – В кадре появляется Танни Гранхарсен.
Теперь я понимаю, почему они стали парой: эти двое идеально подходят друг другу. Они друг друга дополняют, как две части единого целого, и, когда Джерман Гроу поднимается, перехватывает ее за талию и целует в губы, в зале воцаряется тишина.
– Вы можете сказать, что все это шоу, – произносит он, когда снова смотрит в камеру. – И это так и есть. Отчасти.
– На самом деле я читала сценарий, когда он создавался, по сценам. – Танни занимает второе кресло, ее манера держаться – это что-то.
Она настолько естественная и непринужденная, что кажется Танни Гранхарсен рождена для сцены. Остается только догадываться, почему она больше не снимается.
– Эта история – художественный вымысел, но она основана на реальных событиях, – продолжает Джерман Гроу. – Когда мы поняли, что хотим ее рассказать, мы решили сделать ее именно такой. Часть спецэффектов, которые вы видели, создавала моя жена. Там была такая маленькая, крохотная строчка где-то ближе к концу титров – Танни Гранхарсен.
– Засранец! – Она смеется, и зал смеется вместе с ней.
Я смеюсь тоже.
– И мы искренне рады, что сегодня вы пришли ее посмотреть. Все вы, должно быть, уже знаете, что это мой последний фильм. Но Танни по-прежнему будет делать спецэффекты, и ее имя вы сможете разглядеть еще в сотнях маленьких строчек… Если, разумеется, досидите до этого момента.
На этот раз все хохочут гораздо громче, Танни награждает мужа убийственным взглядом. Насколько это у нее получается; глядя на этих двоих, сразу понятно, что они без ума друг от друга.
– Что касается меня, я с головой ухожу в постановки и буду рад видеть вас – где именно – на сцене Мэйстонской оперы или в Грандвэй, или где-то еще – решит только время. Сейчас я как никогда раньше открыт для экспериментов. Ну и последнее.
Он смотрит на Танни, которая сидит рядом с ним.
– Мы действительно рады, что вы с нами.
Он это так и говорит «вы с нами», подразумевая и ее и себя.
– И если этот фильм вам понравился, мы рады вдвойне. До новых встреч!
Вот теперь экран гаснет.
Взбудораженные, вовсю обсуждающие фильм и звездную пару все тянутся к выходу из кинозала, мы с Беном выходим последними. У меня почему-то горят щеки и покалывает узор над грудью.
Хочется вдохнуть – во всю мощь, и я это делаю, наслаждаясь прохладой, совершенно не похожей на вымораживающий воздух Хайрмарга. Во флайсе мы тоже молчим, я все еще наполовину в реальности фильма, и Бен, кажется, тоже. По крайней мере, я нахожу в себе силы сказать: Спасибо, – только когда мы уже поднимаемся в лифте.
До моей квартиры остаются считаные секунды, когда Бен подается вперед. Сплетая наши пальцы, заводя мои руки над головой и в одно мгновение врываясь поцелуем в мои губы.
От этого в груди взрывается маленькое солнце. Нет, не в груди, а над грудью, когда его губы раскрывают мои, от харргалахт в каждую клеточку тела вплавляется искра. Сумасшедшая искра дикого, животного влечения, не похожего ни на что, и легкий щелчок раскрывшихся дверей ударяет в сознание, как звучание сирены во время налета.
Я с силой отталкиваю Бена, разрывая наш поцелуй.
– Ты сошел с ума!
– Почему? – хрипло интересуется он, и при этом смотрит на меня так, что на губах снова вспыхивает раскрывающий поцелуй, отзывающийся пульсацией в самом низу живота.
Все, на что меня в настоящий момент хватает, – это метнуться к двери квартиры, царапнув ключом по замку, а после захлопнуть ее перед носом у Бена. Кажется, он этого не ожидал, да нет, он точно этого не ожидал, иначе разве иртхан – сильный иртхан с их звериной реакцией позволил бы мне сбежать?
Я прислоняюсь спиной к двери, чувствуя, как бешено колотится сердце и как горит над грудью ненавистная метка. Я избавилась от одной, чтобы получить другую, и… что это только что было?
Звонок в дверь совпадает с топаньем Гринни. Точнее, полностью его поглощает, и я вздрагиваю.
– Лаура, открой.
Здесь никакой звукоизоляции – ну или почти никакой, потому что голос Бена я слышу отлично.
– Открой, пожалуйста. Нельзя так заканчивать вечер.
– А как можно? – хрипло интересуюсь я.
Не уверена даже, что он меня слышал, потому что мой голос больше напоминает сдавленный шепот.
– Лаура. Пожалуйста. Я не стану извиняться за то, что тебя целовал. Но я согласен с тем, что поторопился. Позволь мне все объяснить.
Я разворачиваюсь лицом к двери, Гринни нюхает мою ногу. Ее нос смешно тычется в джинсовые брюки, потом она плюхается рядом и зевает.
Я знаю, что Бен прав и что мне надо открыть, но у меня рука не поднимается. Не знаю, сколько я так стою, слушая тишину, пока она не становится еще тише.
Глазок у меня в квартире замызганный, причем когда я пыталась его протереть, выяснилось, что что-то въелось в стекло, а может, его просто так знатно исцарапали чем-то. Я даже понять не могу, чем и как им это удалось, тем не менее площадка перед лифтом видна смутно, и она пустая. Наверное, стоило догадаться, что она пустая, потому что харргалахт на моей груди засыпает.
– Сейчас, – тихо говорю я. – Сначала есть, а потом гулять.
Тихо-то как. Так тихо, что слышно биение моего успокаивающегося сердца. Где-то там, во мне, бьется еще одно – сердце ребенка мужчины, которого я… во мне не хватает силы, чтобы произнести «любила» даже в мыслях. Потому что если я так подумаю, прошедшее время закроет все и это все навсегда останется в прошлом.
Я насыпаю корм для Гринни, сажусь на барный стул и верчу телефон в руках.
Всего один звонок отделяет меня от Торна.
Как я могу так реагировать на Бена? Откуда это во мне? Что это?
Пока Гринни ест, снимаю свитер и смотрю на узор харргалахт. На краях еще оранжевые отблески, как отблески того, что творилось со мной и с моим телом во время этого поцелуя.
Харргалахт.
Я упустила возможность спросить о ней, когда передо мной стоял Арден.
Что это? Что делает эта метка?
Меня немного остужают мысли о том, что говорил Торн во время нашей последней встречи и по телефону, поэтому телефон я откладываю. Снова одеваюсь, и мы с Гринни идем на прогулку. Недолгую, потому что из глубины парка доносится какой-то пьяный хохот, а искать дополнительные приключения на свою пятую точку – это уже перебор.
Торн действительно отнимет у меня ребенка? Нашего ребенка?
Он и впрямь сможет это сделать?
Я не могу перестать думать о нем. Больше того, я не могу перестать думать о нем так – словно поцелуй Бена разбудил во мне что-то, что я сама в себе запечатала. Сейчас, стоит мне представить губы Торна на своих, кожа мгновенно покрывается мурашками, а я вся превращаюсь в оголенный провод. Тот, до которого где ни дотронься – искры. Совсем не такие, как сегодня в лифте, искры, от которых больно, сладко, безумно горячо и так же безумно холодно.
Такими были его прикосновения. Такими были его поцелуи.
Он весь… такой. И мне безумно, отчаянно его не хватает.
В Ферверне сейчас около четырех часов дня, и мне кажется, что, если я наберу его номер, все изменится. Возможно, это мне только кажется. Я смотрю на телефон и продолжаю об этом думать.
Возможно…
Я возвращаюсь домой с этой мыслью. Прокручиваю в голове все события снова и снова и каждый раз натыкаюсь на его равнодушное: «Это больше не повторится».
«Животом на стол, ноги раздвинь».
«Если бы у нас был ребенок, Лаура, я бы не позволил тебе к нему даже приблизиться».
Нет, я не знаю его и никогда не знала.
Ворочаясь с боку на бок, я сжимаю в руках телефон. Чувствую, как он выскальзывает из расслабленных пальцев, но сопротивляться этому уже нет сил. Под тихое сопение Гринни я проваливаюсь в глубину сна.
Глава 10
Меня разбудил звонок, телефон надрывался прямо над ухом. Это выдернуло из сна мгновенно, я обнаружила, что сползла с подушки, а телефон валяется рядом с ней. Прежде чем я успела понять, кто мне звонит, на него напала Гринни. Зубы со смачным «клац!» сомкнулись на корпусе, и виари взмыла ввысь.
– Стой! Гринни, стой! – Я подскочила, проснувшись уже окончательно, попыталась поймать летучую хулиганку, но она взмыла еще выше. – Отдай телефон! Ты что?!
Телефон перестал звонить, и в прыжке мне почти удалось схватить мелочь за хвост. Мелочь от испуга разжала зубы, телефон шмякнулся на пол и хрустнул.
– Нет! – вскрикнула я. – Нет, нет, нет!!!
Разумеется, как и все телефоны, упал он дисплеем вниз. Разумеется, сейчас вместо стекла у него была экзотичная сеточка из трещин.
– Гринни! – зарычала я. – Зараза мелкая!
Обидевшись на «заразу», виари рыкнула в ответ и вылетела из спальни. В этот момент телефон зазвонил снова: на дисплее под паутиной разбитого стекла высветилось «Лари Эрро».
– Давай! Давай! Ну, давай же! – С пятого раза мне удалось сдвинуть значок вызова, и из динамика донеслось:
– Грк… хрк…
Нет. Ну, нет. Только не сейчас, пожалуйста!
– Лари! – Я невольно повысила голос. – Лари, привет! У меня небольшая авария с телефоном, если не получится поговорить, пришли голосовое, пожалуйста.
– … дня, – выдал динамик. – На сегодня, на вечер!
– Что? – переспросила я.
Из трубки донеслось шипение, свист, а следом все-таки прорвались нормальные слова:
– Фотосессия сегодня вечером! В студии «Дэнджерос», но тебе надо будет подъехать часам к четырем, чтобы мы успели с макияжем и образом в целом.
Фух!
– Отлично! Сбрасывай адрес, – сказала я.
– Не опаздывай, будь так добра. А если получится, приезжай еще раньше.