Лари отключилась быстрее, чем я успела ответить, что не привыкла опаздывать. Дисплей погас, потом вспыхнул снова: пришло сообщение. Я ткнула в иконку, но тщетно.
Да чтоб тебя!
Я тыкала в иконку, выключала и включала телефон, потом тыкала снова, пока не заболел палец. Неожиданно дисплей моргнул и поехал, и вместо нужного мне сообщения открылась, разумеется, совершенно ненужная мне соцсеть! Если вспомнить, сколько я там не была, оставайся я все той же Лаурой Хэдфенгер в Хайрмарге, сообщений повыпадало бы море, но сейчас там было всего одно. Взглядом зацепилась за него и почти перестала дышать – оно оказалось от Сильви.
Учитывая, что в предыдущий раз, когда я пыталась с ней связаться, мой номер она заблокировала, равно как и возможность ей писать в соцсетях, сейчас я открыла его, не раздумывая.
Чтобы увидеть ссылку на пост с фотографией, на которой Торн держал под руку эффектную шатенку.
Первым порывом было закрыть это сообщение, удалить его. Потому что под фотографией стоял ехидный смайлик и подпись: «Надеюсь, ты сейчас чувствуешь то же, что чувствую я». Но, разумеется, я так не сделала. Разумеется, я посмотрела на эту шатенку поближе и даже узнала ее.
Известная фервернская модель Солливер Ригхарн.
Тема в соцсетях оказалась весьма злободневной, ее смаковали с самыми провокационными вопросами, стараясь собрать на хайпе как можно больше посещаемости. На десятом таком я не выдержала и просто закрыла ссылку по хэштегам, хотя перед глазами все равно стояли лица Солливер и Торна.
Первым делом я с ноутбука удалила Сильви из своего аккаунта и запретила ей писать мне сообщения. То же самое проделала с ее номером через единый аккаунт. Потом я удалила телефон Торна. А затем открыла сайт службы доставки и заказала себе рогаликов.
Без Бена рогалики почему-то казались не такими вкусными.
Хотя, может быть, дело было вовсе не в Бене, а в том самом первом впечатлении: когда все только начинается, оно кажется ярким, невероятным, притягательным и сильным. А на деле…
В тот момент я поняла, что, кажется, думаю уже вовсе не о рогаликах, а о булке с начинкой. С ледяной крошкой, с перемороженными ягодами, видимо.
Чтоб ты импотентом стал, Торн Ландерстерг!
Я пожелала это ему от души. Потом от души пожелала быть счастливым с Солливер, но импотентом все-таки больше. После чего твердо решила, что вспоминать и думать о нем больше не буду вообще. Прошлое должно оставаться в прошлом, иначе это уже не прошлое, а какое-то недонастоящее.
Мне же нужно реальное настоящее, а не вот это все. И уж тем более не это недобудущее, которое мне мог дать Торн от ледяной широты своей правительственной души.
Гринни получила свою долю рогаликов (помимо положенного ей корма, который схрумкала с невероятной скоростью), мы прогулялись, а после я поняла, что мне нечем заняться в Рагране. То есть, конечно, есть чем – смотреть вакансии, но больше нечем. У меня здесь никого нет, кроме Бена и воспоминаний о маме. Даргел и Рин остались в Хайрмарге и, видимо, не трогали меня, потому что считали, что мне нужно устроиться. К тому же Даргел и Рин даже не знали, что я беременна.
И не узнают.
Пока я не смогу сказать, что это – ребенок Бена.
Эта мысль оказалась слишком острой, слишком жесткой, но не вызвала ни малейших угрызений совести. Мне совершенно точно не улыбалось стать в Хайрмарге суррогатной матерью, и уж тем более не улыбалось, чтобы потом моего малыша или малышку воспитывала Солливер Ригхарн.
Интересно, Верража тоже она будет воспитывать?
Вот теперь мне захотелось пнуть эту Солливер. Хотя я ее знать не знала (лично), захотелось очень сильно. Я поймала себя на мысли, что снова думаю о… хотя нет, о драконо… я даже не могла подобрать слово, чтобы характеристика оказалась более емкой, а главное – наиболее точной. Так вот, о нем я не думала, я думала о Солливер Ригхарн, которая, вероятно, станет следующей невестой во имя реформы.
Ну, флаг Ферверна им в задний проход и попутного ветра под крылья.
Я подтянула к себе несчастный телефон и принялась снова мучить дисплей. С десятого раза сообщение все-таки открылось (хотя я уже собиралась идти в школу к Лари и просить с ней связаться как-то еще), и высветился адрес студии «Дэнджерос». Я на всякий случай записала его на магнитную полоску на холодильнике маркером, после чего еще несколько раз потыкала в сообщения.
Они больше не «тыкались», и я запустила голосовую запись (это, к счастью, запускалось).
– Бен, привет. Сегодня у меня фотосессия в студии «Дэнджерос» в четыре часа, продлится, наверное, часов до восьми-девяти. Если у тебя получится подъехать и меня встретить после, буду очень рада.
Если честно, ответа я не ждала, особенно сразу, поэтому с головой ушла в поиск вакансий. И только когда подняла эту самую голову на писк таймера варочной панели и глянула на телефон, обнаружила ответ. То есть значок ответа, до которого мне пришлось ломиться, прыгая на одной ноге по спальне и собираясь между делом. Чтобы в конце концов услышать голос Бена:
– Сегодня я занят.
Я уже настолько устала от всех мужчин со «сложными характерами», что на ответ Бена просто пожимаю плечами и начинаю собираться. Лари просила приехать пораньше, а если верить карте-навигатору (которой я не сумею воспользоваться, потому что не намерена тащить с собой ноутбук, а телефон вообще ни на что не реагирует), студия «Дэнджерос» находится в центре, в одной из этих стильных высоток.
Налет наложил немалый отпечаток на архитектуру Раграна, именно поэтому они такой формы – со сглаженными углами. На месте этих сглаженных углов когда-то были квартиры и офисы. Честно говоря, не представляю, каково это все знать и жить там, но выхода особого нет. Сровнять с землей и отстроить заново гораздо сложнее, чем восстановить то, что уже хорошо стоит.
В транспорте меня основательно зажимает между грузным мужчиной и хрупкой девочкой-подростком с пирсингом в носу. Девочка поднимает на меня хмурый взгляд, но тут же закрывает глаза и продолжает покачивать головой в такт музыке, бацающей у нее в наушниках. Мужчина вообще пыхтит и то и дело отпускает комментарии по поводу сидящей молодежи, которая не собирается уступать место старшему поколению. Словом, пересадка меня искренне радует. Я поднимаюсь на лифте на нормальную станцию привычного аэроэкспресса, который мне нужен, и хотя легче сильно не становится, потому что он тоже набит битком – время такое, час пик, я все же могу смотреть на проносящийся за окнами город, как это было в Хайрмарге.
Студия «Дэнджерос» находится в восьмидесятиэтажной высотке и занимает (если верить голографическому щиту в просторном светлом холле) семь этажей. К счастью, пропуск на меня уже выписан, и проблем на входе не возникает. Я поднимаюсь на лифте на семьдесят третий этаж, стучусь в дверь администратора.
– Добрый день! Лаура Фил, – сообщаю девушке с короткой стрижкой и торчащими разноцветными прядями за стойкой. – У меня фотосессия для Лари Эрро.
– Да, – кивает она, – садитесь пока. Лари еще не приехала, но скоро будет.
Скоро в моем случае оказывается действительно скоро. Я едва успеваю опуститься на мягкий диванчик кислотно-желтого цвета и посмотреть на картину над стойкой – там мужчина без лица с растущим из макушки носом жонглирует маленькими дракончиками, стоя на краю разделившейся надвое высотки, – когда открывается дверь и влетает Лари. Первым делом она замечает меня.
– Уже приехала! Невероятно!
А потом с визгом бросается к администратору. Они обнимаются: судя по всему, давние подруги или очень хорошие знакомые.
– Уйя, ты же знаешь, как я тебе благодарна?!
Уйя подносит к уху ладонь, демонстрируя серьгу-туннель.
– Что я слышу?! Лари умеет благодарить?!
– Лари много чего умеет. – Она хлопает ее по плечу, а потом смотрит на меня. – Ну что, готова перевоплощаться?
Благодаря Торновым стилистам к перевоплощениям я уже привыкла, поэтому спокойно сижу в кресле перед огромным зеркалом с лампами, искренне радуясь, когда надо закрыть глаза (лампы очень яркие). Потом так же спокойно отношусь к тому, что меня дергают за пряди, чтобы их расчесать и сделать «легкую волну» – так говорит стилист. Потом приносят несколько платьев – голубое, серебристое, розовое, белое и пудровое. Голубое и серебристое Лари отметает с ходу:
– Слишком холодно, мы не в Ферверне.
– Но мы же как раз хотим добиться прямой ассоциации? – интересуется стилист. – Ферверн, Лаура Хэдфенгер…
– Не-а. Не совсем. Мне не нужна замороженная Лаура Хэдфенгер, мне нужна Лаура Хэдфенгер-огонь. Женщина, которая смогла послать самого Ландерстерга.
На этом в гримерной воцаряется недолгая пауза, которую Лари же и разбивает хлопком в ладоши.
– Ну, что стоим? Дальше поехали, скоро фотограф придет. Я что, дополнительное время должна оплачивать?
Я перехватываю ее за руку и отвожу в сторону.
– Давай договоримся так: если хочешь фотосессию, в таком духе больше не выражаешься.
Лари смотрит на меня, как будто я сказала несусветную глупость.
– Да брось! Ты что, реально обиделась, что ли? Ну ок, больше не буду. Проехали. И погнали.
Белое платье после примерки тоже откладывают – слишком «невеста». Стилист уже даже не высовывается, хотя именно на это он и намекал, только награждает Лари тяжелым взглядом. Если честно, не откажись Лари, отказалась бы я сама, а так у нас, кажется, полная гармония – за исключением того неприятного момента. Дальше следует очередь розового и пудрового. Розовое Лари тоже не нравится: «слишком сладенько». Забавно будет, если и пудровое не понравится, не голышом же я там буду сниматься.
Но пудровое ей нравится. Оно и мне нравится – невесомое, летящая ткань, перехлест лифа на груди, тонкая полоска пояса из той же ткани. И одно оголенное плечо. Я действительно выгляжу воздушно.
Нет, не так.
Я выгляжу как девушка, которая может парить.
На этой мысли задержаться не получается, равно как и на мысли о Рин (когда прибегает Уйя, чтобы сообщить, что приехал фотограф, при этом ругаясь, что Лари не берет трубку).