– Ну что, готова? – интересуется Лари.
В ответ молча киваю.
– Туфли! – кричит стилист.
Туфли на высоком каблуке, тоже пудровые, мне суют в руку, и мы все вместе идем к лифту. Босые ступни холодит плитка, а потом покрытие лифта. Лари касается панели, и лифт устремляется ввысь. Секунда – и двери распахиваются. В лицо мне ударяет ветер.
– Не замираем, выходим. – Лари подталкивает меня в спину. – Ах да, я забыла сказать. Снимать будем на крыше.
Ветер здесь, наверху, такой, что я мгновенно покрываюсь мурашками с головы до пят. И то, что в Мериуже теплее, чем в Хайрмарге, собственно, не спасает, потому что до весны еще далеко. Да, в Рагране она придет раньше и будет гораздо более теплой, чем в Ферверне, но сейчас от силы плюс три.
Я толкаю Лари обратно в лифт, и выходящие следом за нами едва успевают отскочить, выскочить, проскочить. На крышу.
Нас же запечатывает внутри, Лари складывает руки на груди.
– Ну, что еще?
– Ты представляешь, как я сейчас мерзну?
– Работа модели – вообще дело нелегкое, детка, – хмыкает она. – За что ты думаешь, я согласилась платить тебе штуку? За красивые глаза и твою улетную историю?
Я отзеркаливаю ее позу.
– Еще одно слово про мою улетную историю – и улетишь уже ты. Это понятно? – Я в жизни никогда ни с кем так не разговаривала, но надо же когда-то начинать. – И второе. Это – мое здоровье. Поэтому пока у твоих помощников в руках не будет пледа и термоса, а еще толковой обуви, в которой я буду ходить между кадрами, я туда не выйду.
Лари ругается так, что раньше я бы покраснела, а сейчас прислоняюсь к стенке лифта и ставлю туфли на пол. Заканчивается все тем, что мы снова спускаемся, я делаю разминку – прямо в платье, а все носятся в поисках пледа и термоса. Уйя заваривает какую-то травяную и ягодную композицию, кто-то находит пушистые тапочки с глазами и крылышками – на размер больше моего, но ногам тепло и уютно. Вот так, в пледе, пушистой горкой я и выхожу на крышу вместе с Лари, которая выглядит так, будто готова меня убить.
Мне все равно. У меня помимо замерзшей меня есть еще малыш или малышка, и ребенок тоже может замерзнуть, и если я могла рисковать собой, им я рисковать не стану.
Конструкция, которую на крыше возвели ради фотосессии, впечатляет. Пожалуй, ей могла бы впечатлиться сама Эрвилль де Олис, ну а если она бы не впечатлилась, то впечатлилась я. Высота этажей в пять и ленты. И страховочные тросы. И импровизированная сцена на высотке, софиты и куча профессиональной аппаратуры. Даже думать не хочу, во сколько обойдется эта фотосессия Лари, с другой стороны, это не мое дело.
– Страховочные тросы будем скрывать под лентами, – говорит фотограф. – По максимуму, ну а вообще это не проблема.
– Я могу без страховки.
– Что?
– Я могу без страховки, – говорю я.
Эта женщина говорила несколько минут назад, что рисковать не будет? Ладно, не говорила, а думала. Наверху конструкции сидят два парня, которые отпускают рулоны лент. Эти рулоны подхватывает ветер, и они раскрываются алыми полотнами.
Алая лента.
Она меня просто преследует, если не сказать больше.
– Ты реально поднимешься на высоту без страховки? – недоверчиво спрашивает Лари.
– Я же не просто так предлагала себя в качестве тренера.
Мне неожиданно становится жарко. Жарко не от тапочек и пледа, а от осознания того, что сейчас я буду парить. Пусть мимолетно, преходяще, но вот таким интересным способом исполнится моя мечта – здесь и сейчас.
– Ладно, тогда давайте начинать, – говорит Лари. – Лучше сверху. В смысле ты поднимаешься наверх, по крайней мере, попробуешь, а мы тебя фотографируем и…
Я не слушаю ее дальше. Просто шагаю вперед к лентам.
Конструкция сделана таким образом, чтобы не попадать в кадр, ну или попадать в кадр по минимуму, но все это уже большей частью зависит от ручек и мастерства фотографа. Для него есть специальная управляемая аэроплатформа с ограждениями (она может подниматься на любую высоту), на которую вместе с ним встает ассистентка. Управлять платформой будет именно она.
Я скольжу ладонью по ткани, а после оплетаю лентой запястья, проверяя прочность.
– Драконова задница. Нам бы сюда режиссера, – хмыкает Лари.
Ага. Джермана Гроу.
У меня забирают плед и тапочки, а я смотрю на город моей мамы.
– Солнце сейчас свалится! – кричит фотограф. – А я хочу успеть сделать несколько закатных кадров. Давайте уже начинать.
И я начинаю.
Я просто вплетаю руки в ленты, позволяя им стекать вдоль платья, а после подтягиваюсь наверх. После долгой спячки тело просыпается неохотно, но разминка все-таки спасает положение: разогрев был в тему. Я вспоминаю уроки с Кори, а в голове почему-то сама собой звучит музыка.
Та самая музыка, всплеск которой подхватил голос Сибриллы Ритхарсон на нашем последнем совместном вечере с Торном.
Закончится прошлое…
Прямо сейчас.
Дорогами разными
Пойдет каждый из нас.
Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее ветер, но сейчас я почти его не ощущаю. До меня доносятся лишь отголоски, подхватывающие ленты, платье, играющие с моими волосами, а музыка пульсирует в моем сердце.
Новые встречи…
И новая жизнь.
Тебя попрошу лишь:
Ты только держись!
Память со временем
Покроется льдом,
Новые чувства
Вспыхнут огнем.
Вспышки сейчас отовсюду – фотограф делает кадры с разных ракурсов, а я продолжаю подниматься. Пусть музыку не слышит никто, но именно она помогает мне вплетаться всем телом в ленты, и я уже не представляю, где заканчиваются они, где начинаюсь я. Мы сплошное продолжение друг друга – платье – воздух – ленты – полет – оплетающая меня ткань – сила в руках – невиданная, непознанная легкость, от которой сердце колотится все сильнее.
Не будет сомнений,
Не будет обид.
Новое время
Нас освободит!
Ведь мир многогранен,
И в нем на пути
Так просто, открывшись,
Счастье найти.
То счастье, что рядом
С тобой, для меня
Казалось сильнее
Любого огня.
На миг на подъеме – перед тем, как рухнуть за самую нижнюю высотку – мне в глаза попадает солнце. А следом – ветер, который подхватывает меня, чтобы швырнуть назад. И я впервые за все время, наверное, впервые за всю свою жизнь позволяю себе просто парить. Парить, по-настоящему прощаясь с Торном и с тем, что могло бы быть.
Я должна была сделать это еще на празднике, но я делаю это сейчас.
Казалось, но прошлое
Здесь и сейчас
Закончится и для тебя
И для нас.
И мы, распахнув
Крылья сердца в груди,
Уверены будем,
Что все впереди.
Пусть новый день
За собою зовет.
Шагай же в него…
Как впервые в полет!
Полет раскрывается в тонком, едва уловимом мгновении, когда я действительно лечу, пальцы обнимают ленты, а они меня. В самой высокой точке я смотрю вниз, солнца уже нет, сейчас есть только лампы, и в этом холодном свете под прицелами камеры фотографа я чуть расслабляюсь.
И падаю вниз.
Раскручиваясь на лентах все ниже, ниже, ниже, быстрее, от вдоха до выдоха, до чьего-то крика, чтобы остановить падение за несколько миллиметров над сценой.
И коснуться босыми ступнями прохладной поверхности, напоминающей зеркальную плитку. Фотограф продолжает снимать, все остальные застыли статуями. Ветер отбрасывает волосы с лица, меня на миг опять ослепляет вспышка, а после я вижу Бена. Он стоит чуть поодаль, и стоит мне замереть, срывается с места. Совершенно беспардонно оттолкнув стилиста, просто хватает меня за руку и тащит за собой.
– Стой! – говорю я. – Да стой же. У меня фотосессия!
Бен останавливается, но только для того, чтобы стянуть куртку и набросить мне на плечи, и этого времени хватило для того, чтобы Лари шагнула к нам.
– Слушай, ты, набл с горы…
Я не увидела, а скорее почувствовала, как вспыхнули его глаза. Потому что харргалахт тоже вспыхнула.
– Ты вытащила мою женщину полуголую на улицу? – поинтересовался он. – И заставила ее рисковать собой?
У Лари натурально отвисла челюсть. У меня же ее, попросту говоря, заклинило, потому что как иначе объяснить то, что я даже ничего сказать не смогла, даже когда Бен подхватил меня на руки и понес к лифтам? В лифте я честно попыталась что-то сказать и не смогла снова. Потом была попытка на подземной парковке. Но расклинило меня, только когда я оказалась внутри его флайса, по-прежнему в его куртке, и когда дверца опустилась – бесшумно, а салон стал стремительно прогреваться.
– Это что только что было?
Ответа не последовало, поэтому я предприняла вторую попытку:
– Бен! У меня фотосессия!
Флайс никуда не двигался, я нажала кнопку открытия двери, но она не сработала. Я резко обернулась к нему в тот же момент, когда он резко обернулся ко мне.
– Ты чем вообще думала, Лаура?!
– Голос на меня не смей повышать! – огрызнулась я. – Чем я думала – не твоя проблема. Эта фотосессия – мой заработок на три месяца.
– Я о том, что ты полезла туда без страховки. В холод. У тебя вообще мозги есть?!
– Открой дверь!
Вместо того чтобы открыть дверь, Бен коснулся панели зажигания.
– Ты меня вообще не слушаешь?!
– Нет, – прорычал он. – Это ты меня не слушаешь! Адреналин и гормоны, я все понимаю, но ты сейчас рисковала не только собой, но и ребенком! Тебя это абсолютно не смущает? То, что на первых месяцах не стоит переворачиваться вниз головой, – тоже? Хотя твоей голове это абсолютно не повредит, хуже уже не будет.
Я на миг опешила, а после просто рванулась к нему, намереваясь как следует врезать кулаками по его груди. Он перехватил меня раньше, чем я успела это сделать, перехватил и дернул на себя, и я впилась злым поцелуем в его губы. Хотя по-хорошему стоило сказать – укусила, во рту мгновенно полыхнуло металлическим привкусом, и в то же мгновение полыхнули его глаза и харргалахт. Его ладонь сжалась на моих волосах, горячие пальцы продолжением скользнули по шее. Я потерялась в этой странной, грубой и злой ласке, падая в нее и вцепляясь пальцами в его плечи, – до боли, до прерванного судорожного вздоха, когда по губам скользнул холодный воздух.