гару.
Именно Зингсприд.
И отель, о котором я даже мечтать не могла.
Ну, то есть могла бы, если бы взяла деньги у Лари. Стоимость номера там такая, что мне бы хватило на пару недель.
– Бен… – Я правда хочу отказаться, но он меня перебивает:
– Давай так. Об этом ты подумаешь и скажешь – да или нет. А сейчас мы вместе поедем в центр. – Бен поднимается, хлопает себя ладонями по бедрам.
– В центр? Зачем?
– Говорил же, у твоей хозяйки на самом маленьком сроке мозги поплыли, – обращается он к недовольной Гринни, после его ухода взбирающейся на подушку. Потом снова смотрит на меня. – Что значит – зачем, Лаура? Разумеется, выбирать кольцо.
Глава 14
Кольцо было совсем не похоже на кольцо, которое мне подарил Торн. В смысле я выбирала так, чтобы оно было не похоже, а Бен, если и имел свои мысли на эту тему, вообще никак их не озвучил. Что меня, несомненно, радовало. Потому что если бы он хоть заикнулся об этом, я бы развернулась и ушла прямо из магазина, но он не заикнулся. Он вообще выключил свой сарказм, никоим образом не проявляя его, пока мы ходили по ювелирным бутикам. Разве что отказался мне покупать самое простое, которое я выбрала исключительно чтобы выбрать.
– Свадьба у нас будет на двоих, но это не значит, что ты не будешь со мной появляться на людях, – сообщил он. – Хочешь, чтобы меня назвали жмотом столетия?
Я понятия не имела, кто из его окружения на глаз может определить стоимость кольца (но если у него есть знакомые, натасканные на роскошь, как Ингрид, то наверняка могут), поэтому на такой компромисс согласилась. В итоге мой палец украшал роскошный ободок из белого золота, усыпанный ночными бриллиантами. Камня, который есть только в Рагране, – с легким сиреневым отливом, напоминающим ночное небо.
В общем, у меня снова было помолвочное кольцо.
И сумма, на которую мы с Лари договаривались, потому что я согласовала те фотки, на которых не было видно харргалахт. Бен обещал, что они нигде не появятся, и я решила ему довериться. В конце концов, странно было бы не доверять тому, за кого собираешься замуж, и без конца ломиться в стену, где предполагалась дверь.
Под стеной я подразумевала Торна.
А под дверью – наши с ним несостоявшиеся отношения.
Пустота, которая с каждым днем все больше разрасталась там, где могли бы быть чувства, мне ничуть не мешала. Наверное, чем дальше, тем будет проще. Сегодня ночью мне, например, Торн не снился. Проснувшись в одиночестве, я долго смотрела на пустую половину кровати и думала о том, как безумно мне хотелось бы… там, в том прошлом, где дверь все-таки была… проснуться именно рядом с ним.
Дурацкие мысли провоцировали дурацкие слезы, но я все равно не могла от них избавиться. Для меня было очевидно, что от Торна во мне не только малыш, которого я пока даже не чувствую (странно, но с момента приезда в Рагран меня ни разу не тошнило и не штормило), но и нечто большее. Странная межпространственная связь, которую не разорвать границей между странами и простым «мы решили, что поторопились».
Или что я там сказала в ту ночь?
Сейчас события казались смазанными, затертыми, я помнила скорее чувства. Это ощущение падения в пропасть, а еще его взгляд. Что было бы, если бы я не сказала тех слов?
– Вирр?
– Гринни, умница ты моя.
Я все-таки села на постели, выбрасывая себя в реальность из совсем ненужного состояния. Что было бы, я уже не узнаю. Зато я знаю, что было после, и это весьма показательно. Мужчина, который вышвыривает мою семью из страны и приказывает мне лечь животом на стол, моего ребенка воспитывать не будет.
Я сходила в душ, после чего вслед за пританцовывающей от нетерпения пушистой мелочью отправилась на кухню. Пока она ела, я старалась не думать о Верраже. Чтобы не думать, включила визор, на местных рагранских шли какие-то совершенно неинтересные шоу, и я ткнула в международный. Там говорили о политике Аронгары, и я оставила диктора болтать фоном, а сама болтала ногой, представляя своего малыша.
Каким он будет?
Вчера, пока мы ходили по магазинам, Бен сказал, что Арден перегнул и что такой всплеск – как был у меня на фотосессии – это скорее проекция моих очень сильных эмоций. Что ничего страшного мне не грозит, но все равно, чем скорее я перееду к нему, тем лучше. Я сказала, что перееду после свадьбы, а до этого просто всегда буду на связи. Честно говоря, меня успокаивала его уверенность. То, что Арден действительно мог перегнуть – да хотя бы по приказу Торна, – я не сомневалась.
Ну не был бы Бен настолько спокойным, если бы мне грозила серьезная опасность. Тем более что чувствовала я себя и правда замечательно, а когда на мне ледяным пламенем вспыхнула харргалахт, я вообще этого не заметила, потому что парила.
– Все у нас с тобой будет хорошо, Солнышко, – сказала я и погладила живот. – Или Льдинка? Как тебя лучше называть?
Странное чувство, но в это мгновение мои пальцы ужалило. Слегка, как если бы я и впрямь прикоснулась к льду. Разумеется, это не мог быть ребенок – сколько там ему, он еще просто комочек жизни, но все-таки…
– Что? Значит, Льдинка? – уточнила я. И добавила: – Жду не дождусь УЗИ. Безумно хочу на тебя посмотреть!
– …очевидно, будущая первая ферна Солливер Ригхарн.
Это напоминало пощечину или резкий рывок, когда меня просто вышвырнуло в Хаймарг. Я подняла на визор глаза, чтобы увидеть выходящих из театра «Ригн Свихт» Торна и Ригхарн. Крупным планом показали их соединенные руки и кольцо у нее на пальце.
– Официального заявления от пресс-службы ферна Ландерстерга пока не было, но мы прекрасно понимаем, к чему все идет. Напомним, Солливер Ригхарн – известная во всем мире модель и дочь…
Я щелкнула пультом, но избавиться от стоящей перед глазами картинки не могла. Не от кольца, один в один напоминающего мое, которое разлетелось крошкой в ладони Торна. От сплетенных пальцев, сливающихся воедино ладоней, от поворота ее головы, когда ее локон скользит по его рукаву.
И руки.
Их руки, сплетающиеся так же, как могли сплетаться их тела.
Меня затошнило.
Кажется, впервые за все время в Рагране меня всерьез затошнило. Понимая, что сейчас распрощаюсь с выпитым стаканом воды, я подскочила и поняла, что пластинка пульта намертво прилипла к моей руке.
Точнее, примерзла.
А с моих пальцев течет ледяное пламя, рассыпающееся снежными искрами.
Оно впитывается в несчастный пульт, который уже полностью покрыт инеем, на пол падают снежинки. Я глубоко вдыхаю и вдруг понимаю, что Бен мне не поможет. Мне вообще никто не поможет, потому что с телефоном я сделаю то же самое, как и с собственным ухом. А потом превращусь в ледяную статую и навеки останусь в этой заморозке, если сейчас все это не прекращу.
– Льдинка, – я прикладываю нормальную ладонь к животу, – эй, Льдинка. А ну прекращай. Ты уже напугала маму до икоты, а сейчас напугаешь еще и Гринни.
На пальцах продолжает искрить, и про Гринни я не шучу. Виари, которая только что с наслаждением ела, сейчас смотрит на меня большими глазами, шерстинки стоят перпендикулярно телу, из-за чего она напоминает шарик. Который продолжает раздуваться от страха.
– Льдиночка, – повторяю я, слушая отклик внутри себя. Стараясь выровнять дыхание. – Это я тебя напугала, правда? Прости, я больше так не буду. Обещаю. Я больше никогда-никогда не заставлю тебя волноваться и никому не позволю.
Как ни странно, но сердце у меня и впрямь бьется ровнее. Ладонь продолжает покалывать, но искр становится меньше, и я сосредотачиваюсь на этом ощущении. На этом чувстве. На тепле, когда думаю о том или о той, кто сейчас внутри, – почему-то именно в этот момент мне кажется, что это девочка. Я представляю крохотное существо, и любви становится столько, что на глаза наворачиваются слезы. Дыхание снова перехватывает, но на этот раз от безграничной нежности.
– Я люблю тебя, – говорю тихо. – Слышишь? Я так тебя люблю…
Раздается какой-то хруст, и Гринни подпрыгивает. Я перевожу взгляд на пол и вижу, что там валяется пульт, который натурально отвалился от моей руки. Рука больше не ледяная, пламени нет, внутри такое блаженное умиротворение. Я наклоняюсь, чтобы поднять пульт, говорю шепотом:
– Все хорошо, гулять пойдем чуть позже.
А после иду к дивану и ложусь. Так мы и лежим в тишине, под биение моего сердца и, наверное, под ее. Просто оно такое крохотное, это сердечко, что я еще не могу его слышать, но осознание этого заставляет меня понимать: в задницу Торна. В задницу Солливер Ригхарн. В задницу все, что может заставить волноваться мою малышку.
– Тебе нравится Бен? – спрашиваю я.
Глупо ждать ответа, но мне в пальцы опять ударяет легкими искрами. Она откликается на мои чувства, не на слова, но я думаю, что Бен ей нравится. Потому что иначе она не позволила бы мне к нему даже приблизиться. Она всегда откликается на сильные чувства и эмоции, а с Беном я ни разу не вспыхнула ледяным пламенем. И это хорошо. Это действительно хорошо, в сложившихся обстоятельствах – то, что надо.
Не знаю, сколько мы так лежим, пока к нам подползает Гринни.
Я все-таки поднимаюсь, иду за телефоном.
– Бен, – говорю без предисловий, – я сейчас фонтанировала ледяным пламенем.
Все это – неестественно спокойно, потому что иначе…
– Что?!
– Просто приезжай, когда сможешь. Сейчас все хорошо, мне кажется, ребенок реагирует на мои чувства.
Я нажимаю отбой, чтобы не углубляться в тему, потом вместе с телефоном возвращаюсь на диван. Смотрю и читаю про малышей на первом и втором месяцах – пытаюсь понять, сколько же ей? Гринни приплясывает рядом, но я не готова идти с ней на улицу. Несмотря на то что мне удалось нас успокоить, ледяное пламя посреди Раграна – не то, что стоит афишировать. Читаю про малышей и улыбаюсь – это успокаивает, а мне сейчас нужно отвлечься, причем чем дальше я уйду от темы Торна и его новой первой ферны, тем лучше.
Я рассматриваю крохотные эмбрионы на картинках и улыбаюсь.