Поэтому тоже решила немного подождать.
Вместе со мной, очевидно, решила подождать Вселенная, потому что бракосочетание или, говоря проще, мое замужество отложилось на пять месяцев. В зале регистрации нам сообщили: «Да, дорогие, такая очередь». Так что вам придется подождать с объединением рук и сердец, ну и всего, что к ним прилагается.
Бен ругался страшными словами на всю эту бюрократию. Изначально он хотел пойти один, но я уперлась и сказала, что хочу пойти с ним, поэтому узнала, что разочарование он выражает достаточно бурно. Он продолжал его выражать, даже когда я сказала, что подождать не против (и меня совершенно не смущает, что к тому времени уже будет виден животик), а вот когда я его поцеловала – замолчал.
Странно было бы продолжать ругать бюрократию после поцелуя, и меня это определенно радовало. Радовало и то, что каждый наш поцелуй делал нас чуточку ближе друг к другу. Ближе по-настоящему, а не от каких-то сумасшедших эмоций.
– Доброе утро. – Он заглянул ко мне, когда я потягивалась под одеялом. – Завтрак на столе – часть. Часть в холодильнике. У меня сегодня утренняя операция, поэтому составить тебе компанию не смогу.
Я улыбнулась.
– Не думаю, что ты себя обделил.
– И ты права.
– Но прежде чем ты уйдешь, я бы хотела тебе кое-что показать. У тебя же есть время?
– Ты меня уже заинтриговала. – Бен прошел в комнату и остановился рядом со мной.
А я дотянулась до смартфона, открыла файл, который уже давно перестал быть просто набросками, и протянула ему.
– Что это?
– Бизнес-план.
– Бизнес-план?!
– Да, я составляла его несколько дней и очень хочу, чтобы ты на него посмотрел.
Бен опустился на край кровати (вопреки моим первым ощущениям, согласно которым он должен был сказать, что это подождет до вечера). Судя по тому, как он читал все то, над чем я сидела с перерывами на отдых для глаз и прогулками с Гринни, Бен действительно это читал. Поэтому я напряженно следила за выражением его лица, готовая к тому, что он просто-напросто скажет, что все это чушь. Что мне сейчас надо думать о другом. Что об этом надо думать, когда я уже рожу. Или не думать вообще.
Последнее, наверное, было страшнее всего.
Хотя «чушь» – это, конечно, тоже неприятно, и…
Бен оторвался от чтения, посмотрел на меня. Я не умела читать по лицам, поэтому сердце в этот момент у меня ушло куда-то в пятки и оттуда пыталось достучаться до остального организма.
До той минуты, пока он не сказал:
– Лаура, это круто.
– Что? – осторожно переспрашиваю я.
Годы жизни в моей семье научили меня тому, что инициатива наказуема, а еще они научили меня, что близкие не всегда поддерживают. С другой стороны, я не представляю, можно ли назвать Бена близким, и вообще я запуталась.
– Говорю, что это круто, – повторяет он. – У меня даже есть пара идей на эту тему. Можем обсудить сегодня за обедом – у меня будет полтора часа. Или вечером, как захочешь.
Я моргаю. Можем обсудить за обедом – это уже точно та категория, когда мы не просто будущие фиктивные муж и жена. Потому что будущей фиктивной жене вряд ли что-то предлагают обсудить во время обеда после сложной операции. Но Бен ведь и не скрывал, что во мне заинтересован по-настоящему, правильно? Пока я все это думаю, он целует меня в нос и почти поднимается.
Почти, потому что я перехватываю его за руки и обнимаю.
– Удачи, – говорю еле слышно.
Это уже совсем другая категория, и когда он снова меня целует – на этот раз в губы, а после все-таки поднимается и выходит, я падаю на спину и долго смотрю в потолок. Потолки у Бена высокие, и даже в спальне двухуровневые. Не знаю, правильно ли я поняла задумку дизайнера, но это напоминает изогнутого в полете дракона. Светильники, разбросанные по крыльям и чешуе, только добавляют ассоциаций. Наверное, у меня слишком образное мышление, но я почему-то представляю их как отблески пламени.
Совсем скоро рассветет, а я, чтобы не было больно глазам, перевожу взгляд на панно во всю стену. Там залитая дождем пустошь и парящий над ней дракон. Один.
Поворачиваюсь на бок, обнимаю подушку.
Наверное, мне повезло. Наверное, потому что любой другой мужчина на месте Бена давно бы меня послал с моими метаниями. И уж тем более не стал бы предлагать обсудить мою бредовую идею о аэрошоу. Да, временами она мне самой кажется бредовой, потому что нужно столько всего сделать (а я пока даже не представляю, с чего начать), но чем больше я о ней думаю, тем больше она меня зажигает.
В основе этой идеи – парение, то есть исключительно полеты на лентах, все действие должно происходить на высоте, а еще я вижу это очень масштабно. Но для этих масштабов в Рагране, например, подходят только два зала – относительно, и чем больше я вспоминаю свой полет над крышей высотки, там, где от вида кружится голова, тем больше понимаю, что подходят они ну очень относительно. И что мне еще и здания нужно отстроить, а точнее – арены, аналоги есть в Аронгаре, Фияне и Ферверне, это открытые площадки для лазерных шоу, посвященных знаменательным датам. Вот что-то похожее нужно мне. Либо как одно из современных чудес света в Лархарре – стадион Хайдор, расположенный на высоте семидесяти этажей с полностью стеклянными стенами.
Чем больше я об этом думаю, тем сильнее у меня на голове шевелятся волосы.
Попеременно – то от страха, то от восторга.
Как круто это будет, если все получится. У меня даже в мыслях это круто, не говоря уже о реальности и о помощи спецэффектов. Но все это хорошо пока что исключительно в теории, и я спрыгиваю с постели с твердым намерением немного углубиться в дебри – раз уж Бен одобрил мою затею, значит, надо с чего-то начинать.
Например, с поиска сценаристов, потому что кто-то должен облечь мою идею в слова. С поиска тех, кто сможет в шоу участвовать – потому что здесь нужна особая подготовка. И с поиска того, кто займется постановкой.
– Джерман Гроу, – говорю я.
Спотыкаюсь и чуть не улетаю лбом в душевую кабину, хотя, учитывая размер ванной комнаты Бена, я бы еще раза три перевернулась в полете, прежде чем приземлилась бы рядом с ней.
«Сейчас я как никогда раньше открыт к экспериментам».
Он сам это сказал. И пусть вероятность того, что Джерман Гроу согласится стать постановщиком в моем шоу, близится к нулю и где-то пятидесятой единичке после запятой, эта мысль не выходит у меня из головы. Если бы мне удалось заполучить Джермана Гроу в постановщики (нет, я в это не верю, но если бы так получилось), вопрос с инвестированием, думаю, отпал бы сам собой. То есть можно позвонить любому толстосуму и сказать: «Мое шоу ставит Джерман Гроу», – и они еще подерутся между собой за то, кто будет в него вкладываться.
Это все звучит настолько фантастически, нереально, что я залезаю в душ прямо в сорочке. Хорошо хоть воду не включаю, и то ладно.
Выпутываюсь из сорочки, стараясь избавиться от этой дикой мысли, которая не оставляет меня в покое.
Я совсем с ума сошла?
Или это все-таки реально?
Пока что это закончилось исключительно тем, что я два раза помыла голову, причем второй раз – гелем для душа. Пришлось мыть голову в третий раз, потому что волосы превратились в паклю, и когда я наконец-то вылезла из душевой кабины, в спальне уже сидела Гринни. То ли Бен неплотно прикрыл дверь, то ли она умудрилась ее открыть. Мы как-то стали свидетелями, как это чешуйчатое взлетело и ткнулось носом в панель, разблокировав замок входной двери, когда очень хотело гулять. После чего Бен пошутил, что скоро она заговорит.
Сейчас с ней точно не надо было гулять – судя по мокрым лапам виари, Бен это уже сделал, а судя по тому, что она с дикими глазами не верещала, он ее перед этим еще и покормил. Выключаю свет, потому что над Мериужем уже растекается солнце, набрасываю халат и, коснувшись панели, убираю жалюзи на всю высоту панорамных окон.
Квартира у Бена в центре, поэтому и вид здесь совсем другой. Просыпающаяся столица (или, если быть точной, незасыпающая), искрит солнечным светом в окнах высоток, аэроэкспрессов, бесконечных верениц флайсов. Мы живем на семьдесят восьмом этаже, и этот вид для меня гораздо более привычный. Да что там вид, эта квартира, будучи также двухкомнатной, в четыре раза больше той, которую я снимала.
В этой спальне, по идее, танцевать можно, и я делаю несколько разминочных движений.
Мне не хватает лент и катания на коньках.
Мне безумно не хватает прежней жизни, но прежняя жизнь осталась в прошлом. Потому что прежняя Лаура точно не стала бы скрывать от брата, с которым разговаривала на днях, что она переехала жить к мужчине и скоро собирается за него замуж. От лучшей подруги она бы тоже не стала этого скрывать.
Из мыслей об этом меня выдергивает звонок смартфона.
Я оборачиваюсь, подхожу к тумбочке: номер фервернский, но неизвестный. Поэтому я несколько секунд медлю перед тем, как ответить. Но все-таки отвечаю.
– Лаура Хэдфенгер? – Голос мужской. Резкий. Незнакомый.
– Да.
– Меня зовут Петерфъерн Рэгстерн. Нам нужно поговорить.
Рэгстерн. Мне надо сразу же отключиться, но до того, как я успеваю это сделать, он произносит:
– Моя дочь просит вас о помощи.
А я едва не давлюсь словами. Мне хочется поинтересоваться – та самая ваша дочь, благодаря которой я едва не размазалась по своему бывшему парню? Та самая, которая устроила мне тот веселый вечер, благодаря которой начался крах наших с Торном отношений? Не знаю почему, но сейчас мне дико хочется вцепиться ей в физиономию и расцарапать ее, вместо этого я говорю:
– До свидания, ферн Рэгстерн. – И уже почти нажимаю отбой, когда из трубки доносится:
– Для Ардена Ристграффа.
Я так и замираю с занесенным над дисплеем пальцем. Потому что Арден не имел никакого отношения к Эллегрин – или имел? С какой радости тогда ей просить за него? И он не сдал меня Торну. Не считая того, что он поставил меня на ноги. Буквально.
Поэтому я молчу и снова подношу смартфон к уху.