– Вы, разумеется, не в курсе, но ферн Ристграфф арестован.
– За что?!
– Подробности мне неизвестны. Известно только, что он заключен под стражу и сейчас ожидает суда. Эллегрин действительно не имеет права вас ни о чем просить, Лаура, но она просит не за себя. Я же со своей стороны могу только передать вам ее просьбу. Она надеется, что вы сможете остановить ферна Ландерстерга, пока не случилось непоправимое.
Непоправимое?!
– О чем вы?
– Ферна Ристграффа ожидает трибунал. Вы знаете, что это такое, Лаура?
Я знаю, что это что-то, связанное с военным временем, точнее, суд, который действует в военное время, но сейчас, к счастью, войны нет. В Ферверне так точно.
– Знаю, что трибунал рассматривает преступления в военное время.
– Не всегда. Иногда его собирают, когда военнообязанный отказывается исполнять приказ, который ставит под угрозу благополучие той или иной державы. Как бы там ни было, я не знаю, о каком приказе идет речь и что именно произошло между ферном Ристграффом и ферном Ландерстергом. Эллегрин уверена, что вы сможете это исправить, только поэтому я звоню вам. И, если это имеет значение, мне жаль.
Он попрощался, и я отложила смартфон.
В крайне противоречивых чувствах, надо признаться. С одной стороны, даже упоминание Эллегрин заставляло меня сжимать кулаки, с другой… при чем здесь Арден?!
«Мне жаль».
А мне-то как жаль, вы даже себе не представляете!
Я вылетела из спальни и спустя пару минут уже сидела за столом, но завтрак не лез в горло.
Какого набла?! Почему они просто не оставят меня в покое?!
Так внутри меня орала маленькая девочка, а какая-то новая я думала об Ардене. О нашей последней встрече. О том, что он мне сказал, и о том, что случилось после.
Что, если (только на минуту предположить) все это случилось из-за той поездки? Что, если Торн присылал его, чтобы он что-то узнал, а он ничего не узнал? Или не захотел? Когда я думала об усыпляющих пластинках, скорее всего, я была не так далека от истины. Не представляю, какие на самом деле средства у военных врачей, имеющих доступ к секретным разработкам, чтобы получить мою кровь на анализы. Он действительно мог сделать все – с той минуты, как я открыла дверь, – все, чтобы Торн узнал о моем положении. Но он просто меня предупредил о возможных последствиях.
Которых, к слову сказать, по-прежнему не было (не считая того всплеска): Льдинка вела себя тише пустоши, как будто уснула и сладенько посапывала, пока я развивала идею для своего шоу. Пока мы с Беном ездили узнавать о регистрации или целовались, пока ужинали или гуляли вместе.
«Эллегрин уверена, что вы сможете это исправить».
– Как?!
– Вирр!
Я перевела взгляд на Гринни и поняла, что спросила это вслух.
Как я могу что-то исправить?! Я, кого ферн Ландерстерг не слушал, даже когда я была его невестой?!
Хотя вопрос заключался несколько в другом.
Как я могу не попытаться? И как я буду после этого спать.
Я глубоко вздохнула и посмотрела на смартфон. В Ферверне сейчас глубокая ночь, а это значит, у меня минимум восемь часов, чтобы подумать о том, что я скажу Торну, когда свяжусь с ним через Одер. Или две минуты, если я по памяти наберу номер, который ушел из телефонной книги, но раскаленным клеймом отпечатался в сознании, как когда-то его харргалахт на коже.
Я отложила смартфон и снова подвинула к себе тарелку.
Для начала мне надо поговорить с Беном. Он точно что-нибудь посоветует, и… через Одер, наверное, будет правильнее. Спустя три безуспешные попытки впихнуть в себя что-то съедобное я отодвинула тарелку окончательно, от глотка кофе меня затошнило. Памятуя о том, что произошло в последний раз, когда я увидела Торна (сейчас мне его видеть необязательно, но вряд ли его голос произведет успокаивающий эффект), я положила руки на живот и принялась напевать.
Маленький мой,
Чудо мое,
Спишь ты сейчас
И не знаешь,
Как без тебя
Мама твоя
Уже по тебе скучает.
Ждет важный день,
Чтоб в этот мир
Тебя привести
Поскорее…
Чтобы в глаза
Твои посмотреть –
И сразу станет
Теплее.
Маленький мой…
Маленькая?
Кроха моя родная!
Очень тебя
Жду и люблю,
Всем сердцем тебя
Обнимаю.
Эту песенку я услышала на сайте для беременных, и теперь она ко мне прилипла. То есть периодически всплывала в памяти, когда я чем-то занималась, но сейчас она вообще пришла сама собой. Очень в тему. Не знаю, кого она больше успокоила – Льдинку или меня, но ком из горла ушел. Я даже доела завтрак. Отнесла посуду в посудомоечную машину и включила ее.
После чего вышла в гостиную и набрала номер Торна.
Каждый гудок сопровождался ударом сердца, во время которого я старалась глубоко дышать и мысленно проговаривать слова песенки.
Когда вызов оборвался, предложив мне оставить голосовое сообщение, я выдохнула и отшвырнула от себя смартфон, как если бы он мог ужалить. Чтобы спустя мгновение услышать звонок и увидеть на дисплее номер.
Который я очень хорошо знала.
Мне надо ответить. По всем законам логики мне надо ответить – я ведь первая ему позвонила и даже, наверное, знала, что собираюсь ему сказать. А что я собираюсь ему сказать? Папаша Эллегрин Рэгстерн только что сообщил, что ты арестовал Ардена и отправил его под трибунал? Не потрудишься ли объяснить за что?
Я тихо дышу, точнее, пытаюсь тихо, а получается, как получается. Что на самом деле нас связывает, если одна мысль о телефонном разговоре вытряхивает из меня все, что называется внутренностями?
К счастью, звонок обрывается и больше уже не повторяется, а я сижу, обхватив колени руками, и смотрю на смартфон.
Однажды я пришла к нему с Гринни, чтобы попросить оставить ее с Верражем. Что было дальше, я помню слишком отчетливо. Наверное, гораздо лучше, чем все хорошее, что между нами было. А может быть, и нет.
Как бы там ни было, после одного звонка (который даже не состоялся) у меня вообще нет ни малейшего желания что-либо делать. Я сползаю на диван – благо у Бена на нем можно разместиться хоть по диагонали, хоть по горизонтали, вытягиваю ноги, потом, наоборот, подтягиваю колени к груди и сворачиваюсь комочком.
Это разрушительное чувство, а если быть точнее, разрушительная связь обмоталась вокруг горла как пуповина, и, сколько бы я не пыталась ее разорвать, она все равно возвращается общими знакомыми. Ошибками. Чем-то, что мне вообще неподвластно.
Гринни подползает ко мне, виррчит и пытается покусать свесившиеся на пол пальцы. Только когда понимает, что играть я не в настроении, грустно вздыхает и вытягивается рядом вдоль дивана. Не знаю, сколько я так лежу – в попытках понять, что у меня в жизни происходит, соскальзываю в сон. Во сне бегаю по пустоши, за мной гоняется ледяной дракон и пытается сожрать. Я проваливаюсь в какую-то пещеру, и он проваливается следом за мной. Рычит, из ноздрей вырывается дым, а взгляд заставляет цепенеть, словно приковывает к месту.
То, что это сон, я понимаю, когда надо мной раздается голос:
– Вот так придешь на обед, а она тут спит!
Я продираю глаза – вернее, пытаюсь их открыть, но веки тяжелые.
– Лаура? – Бен склоняется надо мной. – Лаура, все хорошо?
– Все, – говорю я.
Пытаюсь сесть, но что-то меня не пускает. Вижу, как Бен меняется в лице.
Только сейчас понимаю, что моя одежда примерзла к дивану и к коже. Корка льда разрастается под моим телом, но я совсем не чувствую холода.
– Тихо, – говорит Бен, прежде чем я рванусь и оставлю часть блузки вместе с кожей на диване. – Тихо.
Он садится рядом со мной, обнимает меня, и странное тепло окутывает с головы до ног.
– Ты что делаешь? – спрашиваю шепотом.
– Это и называется «вливание пламени».
Если это называется «вливание пламени», то оно точно не имеет никакого отношения к сексу. Я чувствую, как сквозь меня течет согревающий жар, успокаивающий, расслабляющий, и нет ничего в мире уютнее этих объятий. Веки, которые еще пару минут назад казались просто неприподъемными, сейчас становятся легкими. Я чувствую себя так, словно отдыхала недели две, причем отдыхала от шезлонга до кровати в номере, а все вокруг носились с опахалами, исполняя малейшее желание по первому требованию.
– Ну как?
Это вообще совершенно странно и нелогично – думать о том, что происходит в Ферверне, когда о тебе так заботятся. Поэтому я запихиваю Ферверн подальше и говорю:
– Куда ты хочешь сходить на обед?
Ледяная корка растаяла, поэтому на диване теперь лужа. К счастью, экокожа позволяет по этому поводу не переживать, а вот мне точно надо переодеться.
– Для начала отнесем тебя в душ, – говорит Бен. – А там будет видно.
– Как прошла операция?
– Как видишь, чудесно. Иначе бы ты меня сейчас не видела.
– А что было бы?
– В таком состоянии меня лучше никому не видеть, Лаура. Поверь.
– Уверена, это не твой случай. – Я дотягиваюсь до его лица и убираю упавшие на лоб волосы.
Мне нужно смириться с мыслью, что я ничего не могу сделать для Ардена.
Или просто не попыталась?
– Лаура, – Бен вглядывается в мое лицо, – сдается мне, мысленно ты сейчас далека от кардиохирургии и моих талантов.
И я сдаюсь. Если я действительно хочу, если я собираюсь строить с этим мужчиной отношения, мне нужно быть до конца честной. С собой и с ним тоже.
– Мне звонил отец Эллегрин Рэгстерн, – говорю я. – Чтобы сообщить, что Ардена Ристграффа арестовали и что его ждет трибунал. Не знаю почему, но Эллегрин решила, что я способна как-то повлиять на…
Я делаю паузу.
– На решение Торна. Хотя я понятия не имею, какое отношение Эллегрин имеет к Ардену и почему они вообще мне звонили.
Бен хмурится.
– Непонятно здесь только одно: почему ты вообще с ним разговаривала, – отрезает он. Но прежде чем я успеваю ответить, добавляет: – Эллегрин Рэгстерн какое-то время встречалась с Арденом Ристграффом.