ГОРЯЩАЯ РЕКА
1
– Мне было двадцать, – начал Грем, – и по возрасту я был ближе всех вас к Табби, а это кое-что значит. Я работал над первым романом – тем самым, который опубликовал восемь лет спустя. Я считал, что сюжет романа великолепен, .во всяком случае он был мне очень близок, так как меня интересовала история исчезновения женщин Хэмпстеда. Мои родители хорошо знали одну из них – Дейзи Вест. А я был знаком с ее мужем, Горасом. На самом деле он был очень мягким человеком, но с исчезновением жены его буквально подменили: он пошел в полицейский участок и набросился с кулаками на Клетцки, начальника полиции. Тот был вынужден водворить его на одну ночь в камеру. Вот во всем этом я и хотел разобраться. Как исчезновение одних людей влияет на других, как после этого изменяются их жизни.
Итак, я обзавелся небольшим блокнотом, куда стал записывать все приходившие в голову идеи; я отправлялся в далекие прогулки, стараясь держаться подальше от людей, от членов моей семьи, и писал, писал, фиксируя даже незначительные мысли. Чаще всего местом прогулок служила Рекс-роад – дорога, извивавшаяся вдоль берега реки, вела из Гринбанка в город. В те дни почти вся левая сторона Рекс-роад представляла собой сбегающие к реке голые поля.
Вы могли пройти по дороге две или три мили, и река все время находилась перед вами. Я следил за движением судов и лодок, делал пометки в блокноте и не спеша шел дальше.
Проголодавшись, я усаживался на краю дороги и вынимал из рюкзака сандвич. Со мной обычно была одна или две книги, иногда маленький томик Джона Домма, иногда – Руперта Брука. Я был молодым человеком с возвышенным образом мыслей. Возвышенным. Наивным. И почти столь же способным к созданию книги (чего мне очень хотелось), как способен к этому хомяк. Домм и Руперт Брук – именно они помогли мне выжить тем летом.
Итак, однажды я сидел на обочине Рекс-роад и, поедая сандвич, рассматривал суденышки на Наухэтен. Мое внимание привлек мужчина, суетившийся на палубе неуклюжего рыболовного судна, направлявшегося в сторону Саунда.
Крупный, бородатый парень, одетый в тяжелое синее пальто и кепи, косо сидевшее на голове. По непонятной мне самому причине я почувствовал тревогу – не просто беспокойство, а именно тревогу, внутренний толчок, какую-то ошибку, сбой в общем порядке вещей. Ну, как, например, если бы я взглянул на небо, а там оказалось две луны. Да, какая-то ошибочность, не правильность была в увиденном – наверное, так можно наиболее точно сформулировать охватившие меня чувства. Я опустил книгу, во рту мгновенно пересохло. Судно скользило по течению, мужчина в кепи, стоя около каюты, облокотился на поручни и поднял голову.
Он смотрел прямо на меня, будто ему было известно, что я здесь, в этом месте, на берегу.
Грем остановился – лицо Пэтси побелело, на нем читалась тревога. Ее глаза расширились, и он понял: кого бы она сейчас ни видела, но только не их, сидящих в этой обшарпанной гостиной.
Тогда Табби сказал:
– Вы знали.
Грем посмотрел на мальчика. Лицо Табби казалось белым и холодным.
– Вы знали, – эхом повторила Пэтси.
Они видели все это вместе с ним. Он смотрел в прошлое сквозь свою память, а они – наяву, прямо сейчас.
– Да, знал, – подтвердил он, – я знал, что я вижу Дьявола. Точно так же, как вы видите его теперь.
– Бог ты мой! – воскликнул Ричард. – А ты, Пэтси?
Табби?
Они кивнули практически одновременно.
– Бог ты мой, – повторил Ричард, – я понимаю, что теперь надо бы привыкнуть к таким вещам, но все же…
– Вы видели, как мир сошел с ума, – произнес Табби.
– Тогда я был похож на вас двоих. Меня посетило своего рода видение, и это потрясло меня. Я видел, как мир почернел, или, быть может, на какие-то мгновения у меня просто потемнело в глазах, но затем я увидел, что земля окутана густым дымом и пламя покрывает всю поверхность Наухэтен. Река превратилось в сплошной огонь. Потом видение исчезло. Я вновь смотрел на старый добрый серый Наухэтен.
Неуклюжее рыболовное суденышко плыло к Саунду. И я интересовал стоявшего на палубе мужчину не больше, чем пробегающая по дороге собака.
– Но вы, наверное, почувствовали, что должны пойти вслед за ним? – спросила Пэтси.
– Чтобы узнать, кто же он! – Табби закончил фразу.
– На следующий день я пришел на это же место. Ленч и блокнот были со мной, хотя я не написал ни единого слова и совершенно не хотел есть. Я был напряжен словно гончий пес. Вы понимаете, я был уверен, что это страшное видение повторится. Я не мог оторвать глаз от этого крохотного суденышка, плывшего по течению. На палубе появился мужчина. Он завел мотор, и судно прошло мимо точно так же, как и накануне. И точно так же, как и накануне, он поднял голову и взглянул на меня, стоящего на берегу, его взгляд скользнул по мне. Он был крупным, властного вида мужчиной, и я до сих пор помню этот взгляд. Судно прошло мимо.
Ничего не произошло. Я стоял, как отвергнутый проситель, и следил за тем, как оно удаляется. Я чувствовал себя опустошенным. Судно ушло, обычное рыболовное судно, таких десятки на реке. И я.., я остался стоять на берегу с открытым ртом.
– Да, вы правы, – продолжал Грем, – я был просто обязан выяснить о нем все. Позже, после полудня, я отправился на другую сторону реки. Я притворился, что мне надо передать поручение одному из рыбаков, но забыл его имя.
– ..Такой рослый мужчина, – объяснял я, – с бородой, в кепи. Его причал где-то здесь, недалеко.
Маленький тощий человечек усмехнулся и сказал:
– Это Крелл. Он имеет в виду Бейтса Крелла. – Он повернулся ко мне, и я заметил, как злорадно блеснули его глаза.
– У него поручение для Бейтса Крелла? Да? У него для тебя тоже найдется поручение, сынок. – Все засмеялись, и другой рыбак добавил:
– У него, сыночек, найдется и побольше чем поручение…
Конечно, я не понимал, что именно они имеют в виду, но одно было мне ясно: они боялись этого человека.
Ну что ж, я поджидал, пока он вернется со своим уловом.
Я не вполне понимал, что происходит, но мне казалось, что этот человек, Бейтс Крелл, каким-то образом причастен к тому событию, в результате которого я впервые увидел его, – исчезновению Дейзи Вест и всех других женщин. Крелл привел судно как раз перед закатом. Улов был невелик, и, пока он торговался о цене на треску с подошедшими перекупщиками, я спрятался за стеной дока. Он казался угрюмым, агрессивным и очень неглупым. Совершенно обычным человеком, но я знал, что обычным он не был. Мне хотелось узнать, где он живет, хотелось узнать все о его жизни. Ореол незаурядности, воспоминания о странном видении, которое я связывал с ним, привели к тому, что этот человек превратился в мою навязчивую идею.
Он отправился домой, а я пошел за ним следом, надеясь, что он не заметит меня. Он шел вдоль Гринбанк-роад, глядя прямо перед собой, размеренно шагая в ботинках на резиновой подошве, в маленьком кепи. Он шел и шел.., две мили, три. Начинало темнеть, а по сторонам Гринбанк-роад в те времена тянулись только поля и болота, нигде ни огонька.
Я крался полями, репейники цеплялись за одежду, кусты и камни рвали брюки и обувь.
Таким вот образом я выяснил, где находился дом Крелла.
И как только я его увидел, то понял, что он так же необычен, как и хозяин. Этот дом мог быть только его, только его домом.
Или, вернее, сам Крелл принадлежал ему. Я спрятался за деревом на Рекс-роад и следил за тем, как Бейтс Крелл спускается по дорожке к дому, открывает дверь и входит внутрь.
Страшная маленькая избушка сомкнулась вокруг него, как кулак. Я попятился назад, мне казалось, что домик смотрит на меня глазами Крелла. Я почувствовал неожиданный испуг. Все вокруг угрожало мне… И я бросился прочь оттуда.
Когда я прибежал домой, то терпеливо перенес взбучку от родителей; "Явился так поздно, и в таком виде!" – и принялся вновь размышлять о том, что же мне предпринять дальше. Ведь зная то – я был уверен в этом, – что я знал, я обязан был что-нибудь предпринять. Не мог же я просто написать книгу о рыбаке-убийце! Нет, я должен действовать. Ох, я думаю, что это была самая кошмарная ночь в моей жизни…
Но утром я уже знал, что я сделаю. Я должен раздобыть доказательства, которые помогут отправить Бейтса Крелла в тюрьму, а для этого тайно, среди ночи, забраться на борт судна и обыскать его. Возможно, мне удастся найти там какую-нибудь вещь, оброненную одной из исчезнувших женщин. Крелл – рыбак, а рыбаки как никто другой имеют такие великолепные возможности прятать концы в воду. К их услугам Наухэтен, Лонг-Айленд-Саунд, Атлантический океан.
Он мог спрятать на борту чуть ли не половину женщин Хэмпстеда, и пока не появилась бы возможность вышвырнуть их за борт, никто на свете не смог бы обнаружить их…
Увлеченный рассказом Грем не замечал странного выражения – наполовину опасения, наполовину упрямой решимости, – появившегося на лице Табби Смитфилда.
2
– Двумя ночами позже, – продолжал Грем, – я сделал это: забрался на борт судна. И кое-что я нашел, но совсем не то, что надеялся обнаружить…
Я должен был выждать, пока не заснут родители, а потом еще и убедиться, что я их не разбудил. Вы же знаете, что такое родители! Они просыпаются от малейшего пустяка.
Так что я предпочел подождать, пока не стало далеко за полночь. Потом я тихонько оделся, бесшумно, словно привидение, спустился по лестнице, опасаясь, как бы отец не услышал и не поднял шум. Выбравшись наружу, я так осторожно закрыл дверь, что даже не слышал ее щелчка. Тихонько, на цыпочках, я пошел по дороге и, только пройдя футов пятьдесят, понесся как сумасшедший.
Я бежал не останавливаясь до самого моста. Ни одна живая душа не встретилась мне на пути – ни человек, ни машина.
Хэмпстед в те времена был совсем маленьким городком, а маленькие городки рано ложатся спать. Я летел. Я не мог бы идти спокойно, даже если бы захотел. Тело не слушалось меня, оно просто не могло идти. Боюсь, что мой топот потревожил сон кое-кого из обитателей городка, но я считал, что находки могут оказаться куда более тревожными: ведь я надеялся найти доказательства, что Дейзи Вест и другие женщины были убиты, так же как женщины в 1924 году. Когда я добрался до моста, то пробежал уже две с половиной мили и порядком устал, но мне кажется, что я даже не запыхался, – до такой степени я был возбужден. Я облокотился на железные перила моста и взглянул на реку. Судно Крелла "Каприз" стояло у того же причала, что и накануне. Нигде, куда ни кинь взгляд, ни единой живой души…
Я прошел остаток пути. По дороге мне попались два ночных клуба, да парочка запоздалых посетителей прошла мимо по Риверфронт-авеню. Я отвернулся, и, полагаю, они проделали то же самое. Я поторопился нырнуть в тень между двумя домами и старался держаться поближе к реке. Вода билась об опоры моста, запах реки сейчас казался более сильным, чем днем, но, может быть, просто обострились мои чувства.
Каждая мельчайшая деталь врезалась в меня как нож.
Судно Бейтса Крелла тихо покачивалось на воде и терлось о доски причала, словно большая старая собака. Мне оставалось только спрыгнуть на палубу. Ни одной живой души вокруг. Судно, казалось, приветливо приглашало меня на борт, тихонько вздыхая, поднимаясь и ударяясь о причал. Но я колебался. Что же я собирался делать? Я оперся о деревянный борт судна… Вверх – вниз, вверх – вниз… А затем я беззвучно произнес: "Пошло все к черту" – и плюхнулся на палубу "Каприза"…
Поднялось облако пыли. Когда я оторвал руки от поручней, то увидел, что они совершенно черные. Судно Крелла оказалось грязнейшим на свете. На всякий случай я пригнулся и осторожно, под прикрытием поручней, двинулся вдоль палубы. Я не представлял, что именно я ищу. Что-то вроде сувениров, напоминавших Креллу о жертвах. Я представлял секретный ящик, наполненный женскими сумочками, перчатками, туфельками и подобными мелочами.
Неприятность, однако, заключалась в том, что на палубе я ничего подобного не обнаружил. Я полностью обошел ее, прошел вдоль и поперек, но единственное, что я приобрел в результате, – боль в спине и грязные следы на одежде, оставленные любым предметом, к которому случалось прикоснуться. Я ничего не нашел и в рубке. Единственное, что я не осмотрел, это трюм. Однако я не торопился спускаться туда по двум причинам: во-первых, после этого я провонял бы рыбой до основания, во-вторых, забравшись туда, я бы не смог услышать приближающиеся шаги. А быть застигнутым на борту "Каприза" – это последнее, чего бы я хотел себе пожелать. И вдруг, почти случайно, я увидел то, чего не заметил раньше…
Лунный свет блестел на маленькой металлической ручке совсем рядом со мной, дюймов на шесть ниже поручней. Мне показалось, что рядом с ручкой я различаю длинную прямую линию. Похоже, подумал я, на потайной шкаф Крелла, вделанный в борт судна. Да, это был он. Я уже представлял, что сейчас произойдет: нажму на дверцу, она скользнет в сторону, и разные ожерелья и кольца посыпятся на палубу.
Я собирался найти сокровища, настоящие сокровища, а чтобы избавиться от Бейтса Крелла, достаточно отнести несколько финтифлюшек Клетцки в полицейский участок – и убийца будет схвачен еще до восхода солнца.
Я схватил поблескивающую в лунном свете ручку и повернул ее вбок. Скользящая дверь мягко открылась, будто ее недавно хорошо смазали. Мои глаза чуть не вылезли на лоб: ведь я был уверен, что найду не просто охапку одежды или обуви погибших женщин, но целое состояние в драгоценностях.
Однако маленький шкафчик, встроенный в борт "Каприза", оказался почти пустым. Там стояла покрытая пятнами кофейная чашка и несколько винных стаканов. Я ничего не понимал.., совершенно ничего. Я вынул один из стаканов и принялся его рассматривать. Хрусталь был огранен в виде листьев и цветов и весил примерно столько же, сколько квадратный дюйм воздуха. Он искрился в лунном сиянии. Я немного испугался этого сверкания посреди окружающей грязи – это все равно что включить фонарь. Я поставил его обратно в потайной шкаф и задвинул дверцу. Теперь для поисков оставалось только одно место – трюм. Я решил заглянуть туда, но не спускаться.
Чтобы попасть в трюм "Каприза", нужно было воспользоваться полированной доской примерно восьми дюймов шириной. Она вставлялась в отверстие, а потом действовала как рычаг, приподнимающий одну из огромных дверей. Я сообразил это, когда заметил доску, висящую на специальном крючке рядом с дверью. Я снял ее оттуда, вставил в отверстие и как следует налег на рычаг. Дверь открылась, и я чуть было не потерял сознание и не упал вниз…
Я увидел внизу море крови – да, то самое, что видели вы все. Казалось, что оно подымается вверх, доставая до самого края трюма, и вот-вот хлынет на палубу. Оно бурлило. Через мгновение мне показалось, что оно разумно. Шатаясь, я поднялся и успел захлопнуть дверь до того, как в глазах потемнело и я упал.
Но потом я, конечно, захотел убедиться, что действительно видел это. Придя в себя, я осторожно приоткрыл дверь – но на этот раз из трюма пахнуло застарелым запахом рыбы. Никакого запаха крови. Я отворил дверь пошире – трюм абсолютно пуст. С меня было достаточно. Как можно быстрее я покинул судно, и, добравшись до моста, дышал уже почти нормально.
На следующий день я разработал другую стратегию. Хотя со мной произошли чертовски странные события, сдаваться я не собирался. Более того, теперь я был уверен еще больше, чем прежде, в том, что именно мистер Крелл убил всех женщин. И я собирался привлечь его к ответственности, чего бы это мне ни стоило. Так что я придумал новый план…
Я был совершенно уверен, что у него имелись сообщники – скорее всего, эти рыбаки. Ни один человек, как бы силен он ни был, не может работать один. Обычно сообщниками бывают сыновья или люди, нанятые для помощи в море и доке. Это позже привычным стало видеть подростков, снующих вокруг машин или бензоколонок на заправочных станциях. А тогда, в те давние дни, в этой части мира точно такие же парнишки крутились в поисках работы на причалах. И я был уверен, что мне удастся кое-что выведать у крелловских сообщников. Как бы не так – все оказалось значительно труднее, чем я себе представлял.
Я задавал вопросы на причалах и в доках, я спрашивал посетителей маленьких забегаловок, что стояли вдоль речного берега. Одна из них называлась "Блю-Терн". Она и до сих пор стоит на том месте. Я выдумывал самые разные истории, но то ли никто не верил в них, то ли просто никто не хотел говорить о Бейтсе Крелле. Наконец раскололась одна старая речная крыса, которую я выловил в "Блю-Терн" (после того, правда, как я влил в его охрипшую глотку примерно галлон рома), и поведала, что Крелл избивает своих помощников.
– Они все сбегают от него, – сказал он, – смываются прямо среди ночи, и я сделал то же самое. Можно быть строгим, но парни будут уважать тебя. Но ни один из них не потерпит, чтобы его били. Когда я был в их возрасте, то брал что давали и еще говорил "спасибо".
Я спросил его, знает ли он, где кто-нибудь из этих парнишек сейчас; он прохрипел, что они, видимо, так далеко удрали от Крелла, как только сумели. Может, и в другие штаты.
– Так уж и все, – засомневался я, – неужели же никого не осталось?
Он пожевал губами, молча подлил себе еще немного рома.
Это пойло называлось ромом. Но я думаю, это было несколько другое химическое соединение.
– Может, один и есть, – наконец изрек он, – парня зовут Буресс. Пит Буресс, так его зовут. Он ушел от Крелла – храбрый, как бешеный пес. Больше на причалах не показывается, да никто о нем и не скучает. Я никогда больше с тех пор его не встречал, да и никто из нас его не видел.
– А где этот парень живет? – спросил я.
– На болотах. – В глазах собеседника сверкнул мрачный огонек.
Теперь на болотах уже нет лачуг, но в двадцатые годы – как раз во время Депрессии – многие жили в домах из картона и ящиков на сырой влажной земле, недалеко от Грейвсенд-бич. Одинокие люди, питавшиеся в основном моллюсками, выловленными на берегу во время прилива. Так что я знал, где мне искать этого Буресса, но такая перспектива мне не слишком нравилась. Во-первых, могла развалиться еще одна пара обуви, и вообще, ни один человек в здравом уме не отправится в хижины на болотах. У этих одиночек свои законы. Но я понимал, что это моя последняя попытка выяснить что-либо о Крелле. Так что на следующий день после полудня я вышел по Гринбанк-роад на Грейвсенд-бич, перепрыгнул через оставшиеся после дождя лужи и болотами направился к лачугам – там их стояло штук шесть или семь, расположенных подальше от воды по направлению к Миллпонду.
Я раздумывал, к какой же из них подойти сначала, когда увидел долговязого худого мальчишку с грязными светлыми волосами. Он стоял около самой дальней хижины. Парень увидел меня и мгновенно нырнул в открытую дверь.
– Так, так, мой мальчик, – подумал я и, тяжело шагая по влажной почве, подошел к лачуге и постучал в дверь…
3
…Ему открыл испуганный парнишка лет семнадцати. Выпученные глаза делали его похожим на лягушку, и, как позднее обнаружил Грем, на лице у мальчика отсутствовали ресницы и брови.
– Убирайся отсюда, – крикнул парень, – нечего тебе здесь делать!
– Мне нужная твоя помощь, – торопливо объяснил Грем. – Я хорошо заплачу тебе, и вот, посмотри, я принес тебе кое-что поесть.
Он протянул бумажный пакет с консервными банками (бобы, ломтики мяса в соусе) и тремя бутылками пива. Парнишка неохотно взял пакет и начал копаться в нем, внимательно рассматривая содержимое. Худые руки и лицо покрывал серый слой грязи.
– Ты – Пит Буресс, ведь верно?
Парень взглянул на него так, как приговоренный к казни смотрит на тюремщика, и кивнул головой.
– Это и есть еда?
– Я пытался захватить с собой то, что тебе пригодится.
Парень снова кивнул, он выглядел совершенно остолбеневшим. До Грема постепенно дошло, что мальчишка немного недоразвит – где-то на границе между нормальным интеллектом и умственной отсталостью.
– Здесь есть и пиво, – сказал Грем.
Буресс облизнул губы и улыбнулся:
– Какая вам нужна помощь?
– Да просто несколько вопросов.
– Не выпьете немного пива?
– Нет, что ты. Оно для тебя.
Буресс порывисто отступил назад, освобождая вход в лачугу, и Грем вошел в единственную, довольно темную комнату. В ней стояла удушливая жара, и она была такой же грязной, как и ее хозяин. Пока мальчишка открывал пиво, Грем осмотрелся. Он заметил, что стены лачуги покрыты капельками воды, такие же водяные бусинки усеивали две табуретки. Влага немедленно выступила и на бутылке пива, которую парень держал в руках. Фанерный пол устилала влажная грязь. На стене висела вырезанная из журнала картинка, на которой был нарисован индейский вигвам.
– Хорошее пиво, – проговорил паренек. – Можете присесть, если хотите.
– Благодарю. – Грем старался не испугать Пита Буресса.
Тот и так явно нервничал, замирая перед ним, словно кролик перед удавом.
– Не возражаешь, если я тебя спрошу кое о чем? Ответишь?
– Вы спрашивайте, а там поглядим. – Парень сделал еще несколько глотков пива.
– Когда ты работал в последний раз?
Парнишка недоверчиво покосился на Грема, задержал пиво во рту, а затем, судорожно сглотнув, ответил вопросом:
– Кто подослал вас?
– Никто меня не подсылал. Пит. Я же сказал, мне нужна твоя помощь.
Чуть менее подозрительно, отодвинувшись в сторону, мальчишка сказал:
– Ну ладно, я работал четыре-пять месяцев назад. Это и был последний раз.
– А что это была за работа?
– Палубный матрос на рыболовном судне.
– И почему тебя уволили?
– Эй, мистер, потише. Меня не уволили, я сам ушел. А вы что, слышали, что меня уволили? Вам сказали, что меня уволили?
– А тогда почему ты ушел?
Парень совсем разнервничался, незащищенные ресницами глаза забегали по сторонам.
– Потому что со мной плохо обращались, – пробормотал он.
– Он тебя бил? Крелл тебя бил?
Казалось, что в комнате ничего не изменилось, но вместе с тем все выглядело совершенно иначе. Парень побледнел, кожа под толстым слоем грязи стала цвета снятого молока.
Даже капли воды, казалось, перестали сочиться со стен и застыли, подрагивая, на своих местах.
– У меня нет с ним ничего общего, – попытался успокоить мальчишку Грем, – я и видел его только один-два раза…
– Он ударил меня, сбил с ног, – пояснил Пит Буресс, немного успокоившись, – ох, вот потому-то я и ушел.
Он все еще не смотрел на Грема, а тот старался держаться как можно спокойнее, мягче, чтобы завоевать доверие парнишки, как иногда пытаются завоевать доверие собаки.
Грем смотрел на индейцев, нарисованных на картинке, и молчал.
– Он часто избивал меня, – наконец выдавил паренек.
Еще одна длинная пауза. И затем Пит Буресс очень негромко добавил:
– И знаете, он начал молодеть. Становился все моложе и моложе. И красивее.
– Ты считаешь его красивым, Пит? – прошептал Грем.
Парнишка кивнул. Кадык ходил ходуном на худом горле.
Глаза без ресниц впервые за все тридцать минут разговора остановились на лице Грема.
– Да, считаю. Он был ужасно красив. Иногда такие вещи могут происходить одновременно, вы понимаете, если…
У Грема на виске запульсировала вена. У него начиналась тяжелейшая головная боль.
– Я понимаю, – сказал он.
– Вы такой хороший. Вы принесли мне еду… – Пит остановился, не договаривая, как бы давая Грему возможность понять, что сам он боится выразить словами.
– Это пустяки. – Грем испытывал ужасное замешательство.
– Меня охватил ужас, когда он начал становиться молодым и красивым, – Пит произнес это после второй длинной паузы. – Я все время думал, что же он сделал для этого…
– Для того чтобы выглядеть моложе? – спросил Грем.
– Что он сделал перед тем, как помолодел. У него же были такие ребята и до меня, мистер. – Пит Буресс, не отрываясь, смотрел на Грема с новым, непонятным выражением глаз – в них был и намек, и смущение, и бравада, и еще что-то таинственное и тревожное, что вызывало у Грема желание бежать. Бежать прочь из этой хибарки. Вместо этого он спросил:
– И этих ребят он тоже бил? Сколько их было до тебя?
Три, четыре?
Парень прочистил горло.
– Да, примерно так. Три. Четыре. Они бывали у него дома. Я никогда не соглашался приходить к нему домой. Он наводил на меня ужас.
– Пит, – решился Грем, – я даже не знаю, как это выразить, но.., видел ли ты что-нибудь необычное на "Капризе"?
Мальчик снова замкнулся, глаза стали напоминать глаза рептилии.
– Слушай, – сказал Грем, – я понимаю, что это звучит чертовски странно, но видел ли ты что-то вроде огромного озера крови?
Пит покачал головой.
– Ну тогда.., видел ли ты хоть что-нибудь странное, ненормальное?
Ироническое выражение, появившееся на лице мальчика, дало Грему понять, что на борту "Каприза" ничто не было нормальным.
– Может, я не так спрашиваю? Как мне спросить, чтобы ты понял? – произнес Грем с отчаянием в голосе.
– Я понимаю, – ответил парень, – я понимаю, что вы хотите знать. Это то самое, что он ни за что не хотел бы, чтобы я рассказывал. Но я расскажу. Только вам расскажу.
Однажды я услыхал ужасный звук. Я заглянул в рубку и не мог поверить своим глазам. Рубка была наполнена мухами.
Тысячи, нет, миллионы мух. И в то же время я каким-то образом знал, что на самом деле их там не было. Он ударил меня, потому что понял, что я увидел их. Ему нравилось избивать меня, – эту последнюю фразу он произнес почти кокетливо.
– Ох, – только и мог сказать Грем.
– Других парней он брал к себе домой. Я не знаю, что он там еще с ними делал, но он брал их к себе домой. И никто даже не замечал.
– Не замечал?
– Они все якобы отправились в другие штаты искать работу. Но я так думаю, что больше их никто не видел.
– О Бог ты мой! – До Грема наконец дошло.
– Никто их больше не видел, – засмеялся Пит Буресс, – и никого это не заботит. Они ведь просто никто и ничто.
Так что я ушел от него и сбежал сюда, на болота. С того дня я никогда не видел прекрасного мистера Крелла.
Кокетство – это было кокетство.
Грем встал, узнав одновременно и больше, и меньше того, на что рассчитывал. Пробормотал общепринятые, не соответствующие его паническому состоянию слова прощания и вышел. Пробираясь через болото, он чувствовал на спине взгляд Пита Буресса, стоявшего у двери покосившейся хижины. Какие чувства выражал этот взгляд – этого Грем сказать не мог.
4
Дома Грем принял ванну. Он долго лежал в теплой воде.
Ему казалось, что грязь лачуги Пита Буресса въелась в кожу.
И он тер себя губкой до тех пор, пока ему не показалось, что он заблестел. Никогда прежде Грем не испытывал морального отвращения, и никогда прежде он не встречал на своем пути деградировавших людей. А Пит Буресс был несомненно деградировавшей личностью, и виноват в этом Бейтс Крелл. У Грема появилось чувство, что он заглянул в глубокий колодец, – еще один шаг, и он может упасть в него. Но он спасся.
Очень может быть, что это и явилось причиной ночных кошмаров. Три ночи Грем провел в лихорадочном беспокойстве. Ему снилось, что он спит в гробу в обитой черным бархатом комнате. Лицо, руки запачканы чем-то красным.
Его охватило желание лететь. Выбраться из этого черного гроба и лететь, лететь в черном ночном небе. В следующие две ночи сны изменились. Он видел себя спящим возле колодца в дремучем лесу. Он заметался и застонал во сне. На дне колодца жило что-то страшное, чудовищное. Кто-то, кого он не знал, взывал к нему оттуда. Но он не мог заглянуть туда – он бы не вынес, если бы подобрался к краю и заглянул внутрь.
Утром Грем просыпался с отчетливым ощущением, что ему надо вспомнить что-то давно прошедшее, заглянуть в какие-то далекие времена. Он разговаривал с родителями, смотрел в их милые, добрые, ничего не подозревавшие лица и чувствовал, что если немедленно не убежит, то сейчас же заплачет. И он убежал. Закрылся в своей комнате. Он был вежлив с ними, когда они подходили к его двери, но из комнаты не выходил. Если они оставляли у дверей еду, то он ел.
Если нет – нет. Очень скоро он ощутил, как несчастны родители, как бьются о дверь их невысказанные вопросы. Период сумасшествия, период расстройства длился четыре дня.
На пятый Грем проснулся с ощущением резкой слабости, но он зато снова стал самим собой. Две ночи он уже спал без кошмаров, и исчезло ощущение невероятной удрученности, которая, казалось, навсегда поселилась в сознании.
Он спустился к завтраку и попросил у родителей прощения. Он попытался объяснить свое поведение тем, что просто слишком усердно работал над книжкой. Но как только с завтраком было покончено, им снова овладела навязчивая идея – он отправился на Гринбанк-роад, пересек мост, свернул на Риверфронт-авеню и оказался на пристани.
"Каприз" стоял у причала, чего Грем не ожидал. Бейтс Крелл в комбинезоне и синей вязаной шапочке расхаживал по палубе между разбросанными рыболовными сетями, постепенно подтаскивая их ближе к корме. При виде Крепла Грем ощутил инстинктивный, беспричинный, сжимающий сердце страх. Он вспомнил о тех трех или четырех пареньках, которых Крелл приглашал домой и которые впоследствии бесследно исчезли. Грем не мог оторвать от Крелла взгляд и вместе с тем ни за что на свете не хотел бы, чтобы тот его увидел. Он медленно пошел назад, пока не оказался в узком проходе между рыбным базаром и "Блю-Терн". Здесь Грем и спрятался, осторожно наблюдая за тем, как Крелл возится со снастями. Мир не содрогался, река не пылала. Никаких признаков сверхъестественного. Крупный мужчина в синей вязаной шапочке, набычившись, швырял кипы сетей на палубу судна. Грем словно загипнотизированный наблюдал за происходящим. Лицо Крелла было бесстрастным и невыразительным, не более того.
Внезапно Грем обнаружил, что задыхается, хватая ртом воздух и делая частые быстрые вдохи. Маленький человечек вышел из "Блю-Терн" и с изумлением посмотрел на него, после чего ушел по направлению к причалу. Это был тот самый тощий рыбак, рассказавший о Пите Бурессе. У Грема екнуло сердце, когда он увидел, как рыбак подходит к заметно уменьшившейся кипе сетей. Человечек кивнул в направлении Грема, и Крелл приостановился. Рыбак явно что-то рассказал ему и теперь удалялся, лавируя между причалами. Крелл прекратил работу. Он стоял, опустив голову на грудь, руки в карманах комбинезона.
– Уходи, уходи отсюда, – говорил себе Грем, – он уже знает.
Крелл повернулся, поднял голову и как будто пригвоздил Грема взглядом к стене "Блю-Терн".
Грем выпрямился. Хоть он и был панически напуган, но тем не менее не мог не признать, что в обычной ситуации этот немного театральный прием был бы просто забавным.
Крелл криво улыбнулся и шагнул в сторону Грема, двинувшегося из узкого прохода ему навстречу. Они стояли в нескольких дюймах друг от друга, и Грем чувствовал исходивший от Крелла запах рыбы и пота. Они были примерно одинакового роста, и серые мутные глаза рыбака смотрели прямо в глаза Грема. В них светилось удивительное выражение сдерживаемого веселья; через несколько секунд Грем не мог понять, как они могли показаться ему серыми. И если сначала Грем ощущал угрозу, исходившую от этого человека, то чувство, охватившее его теперь, нельзя было назвать ничем иным, кроме как очарованием.
– Вы знаете, – хрипловатым низким голосом сказал Крелл, – я просто не мог не заинтересоваться.
– Да?
– Заинтересоваться, – кивнул Крелл. – Я просто не пойму, зачем вам понадобилось приходить сюда и расспрашивать обо мне. Я ведь видел вас раньше, правда? Вы сидели на берегу реки.
– Да, это был я, – подтвердил Грем.
– Ну так откройте ваш секрет. Зачем вам это? Вы же не собираетесь вкладывать деньги в рыболовные суда?
Грем испытывал миллионы самых противоречивых чувств.
Он чувствовал вспыхивающую в рыбаке жестокость. Но одновременно в нем ощущалась сила – сила уверенной в себе личности. Он действительно был личностью, привлекавшей других своим естественным стремлением оставаться самим собой. Пожалуй, любой из знакомых Грема счел бы его ужасным, но этот человек так серьезно воспринимал собственную способность внушать страх, что почти преуспел в превращении этой способности в положительное качество.
Внезапно Грем сообразил и другое: такой мужчина мог очень легко понравиться женщине.
Грем ответил рыбаку настолько правдиво, насколько мог:
– Нет, нет, конечно нет. Видите ли, я – писатель. Правда, только начинающий. Меня зовут Грем Вильяме, мистер Крелл.
– Вы пишете книги?
– Пробую писать. Когда я увидел вас в тот день на реке, вы заинтересовали меня как своеобразный типаж, как персонаж.
– Это было в первый раз, когда вы увидели меня, или во второй? – Его глаза без сомнения смеялись.
– В оба.
Крелл отступил на шаг, все еще полуулыбаясь. Он посмотрел на "Каприз", а потом на Грема.
– Значит, персонаж книги, да? Это что-то новенькое.
Книга Грема Вильямса. Знаете что? У меня появилась идея.
Я собираюсь выйти на пару часов в море, вот только закончу грузить на борт эти новые сети. Почему бы вам не пойти со мной? Вот тогда вы и решите, стоит ли вам изображать в своей книжке рыбака. А, Грем Вильяме?
Он неожиданно отошел от Грема и занялся кипой сетей.
Рыбак перетаскивал их на палубу, затем с удовлетворенным видом повернулся и погладил бороду.
– Я даже готов предложить вам стаканчик вина. Насколько я знаю, писатели совсем не против глоточка-другого доброго вина.
Грем вспомнил сверкающие в лунном свете бокалы, что стоят сейчас в пыльном шкафу на борту "Каприза". И он сказал себе: "Этот человек – убийца".
Но если его поспешно выдуманная для Крелла история – правда, то как он может не принять предложение?
Тем более если у Крелла возникли какие-то подозрения на его счет, то отказ может только укрепить их. И потом, попав на судно и внимательно изучив обстановку, он, быть может, сможет все-таки найти доказательства, позволяющие осудить Крелла.
Крелл забросил на палубу два последних тюка сетей.
– Отправляемся, – проговорил он, поднял густые брови, кивнул и улыбнулся. Издевательски галантным жестом он помог Грему подняться на борт.
Спустя несколько мгновений они уже плыли по Наухэтен.
– Как вы запоминаете, где оставляете снасти? – поинтересовался Грем. Он смотрел как раз на то самое место на берегу, где стоял, когда впервые увидел Крелла.
– Специальные отметки, – пояснил рыбак, – вы увидите их, когда будем на месте.
– Город выглядит с реки так незнакомо; мне никогда не приходилось смотреть на него отсюда. Он выглядит…
– Диким и ободранным, – вставил Крелл со своего места за рулевым колесом.
Грем, наверное, выбрал бы другое определение, но нельзя не признать, что и это было справедливым. С середины Наухэтен Хэмпстед выглядел облезлым, недостроенным приграничным городком. Задние стены зданий, казалось, вот-вот упадут в реку. Когда они прошли мимо последних домов и ряды причалов остались позади, возникло впечатление, что по берегам реки расстилаются только бесконечные болота и высокие, волнующиеся под ветром заросли камышей.
Эта иллюзия развеялась, как только "Каприз" обогнул мыс у устья реки и вошел в залив Лонг-Айленд. На холмах над частными пляжами, обращенные фасадами к береговой линии, словно цветные фонарики высились особняки Маунт-авеню, окруженные густой зеленью деревьев. Ближе, у кромки воды, виднелись роскошные городские пляжи.
– Как далеко вы собираетесь идти? – осведомился Грем у Крелла, направлявшего судно к выходу из залива.
Светлый, голубоватый туманный воздух окутывал Лонг-Айленд.
"Каприз" легко скользил по волнам, уходя все дальше и дальше от берега. Вскоре дома на Маунт-авеню казались не больше спичечных коробков. Их окружали карликовые деревья. Пляж Хиллхэвена справа от крошечных домов казался клочком синеватого дыма.
Грем увидел над водой желтый флажок, потом еще два далеко впереди, то появляющиеся, то исчезающие в волнах.
Отметки Крелла. Он собирался подойти к рубке и спросить о них у Крелла, но передумал, так как судно как раз прошло мимо первого из них, вполне хорошо различимого. Крелл не заглушил мотор. Грем снова облокотился на поручни.
А затем только интуиция – или дар, который он разделял с Пэтси и Табби еще задолго до их рождения, – спасла его жизнь. Неожиданно он почувствовал запах крови, такой сильный, как будто на палубе позади него только что зарезали целого быка.
И какое-то животное действительно стояло позади – необычное животное, чудовище. Он знал это. Оно было настолько ужасным, что только один взгляд на это существо мог парализовать движения. В воображении Грема возник образ паука размером с рубку, и он повернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
Дверь рулевой рубки распахнулась, и из нее вышел Бейтс Крелл, который держал в руке длинную деревянную палку с острым железным наконечником – что-то вроде копья. Рыбак злобно смеялся и медленно приближался к Грему. Глаза под густыми бровями светились мрачным огнем. На лице Крелла были видны злобная радость, сила и жестокость.
"Меня охватил ужас, когда он начал становиться молодым и красивым", – вспомнил Грем слова парнишки.
Крелл хохотал и подходил все ближе и ближе…
5
– Вот так, – рассказывал Грем, – безоружный, я стоял на палубе, и этот сумасшедший с копьем кружил вокруг меня.
Он собирался пронзить меня насквозь, распороть от глотки до пупа, а затем скормить рыбам. И это доставило бы ему больше удовольствия, чем самый прекрасный обед с бифштексами.
Грем прикрыл глаза и, сидя за пишущей машинкой, на мгновение опустил свою начинающую лысеть голову с несколькими прядями седых волос. Когда он вновь ее поднял, то его глаза стали просто огромными.
– И, казалось, ничто не могло меня спасти. Я никогда не смог бы победить Бейтса Крелла.
Он моргнул, и на какое-то мгновение Табби увидел его молодым, совсем молодым, таким, каким он был, когда стоял лицом к лицу с убийцей на борту "Каприза".
– Но я все-таки победил его. Табби знает. Табби видел, как это произошло, в первую же нашу встречу. Правда, я думаю, Табби, что ты этого еще не понимаешь.
– Я не знаю, – ответил Табби, посмотрев на Грема. – Что я видел? Я видел, как вы что-то подняли.., правда? И там что-то было?
– А что это такое? – спросила Пэтси. – Дубинка? Ох, у меня есть одна догадка.., это что-то вроде дубинки, да?
– Нет, это была не дубинка, – сказал Грем, – но это было единственное оружие, которым я мог воспользоваться, – тот самый восьмидюймовый деревянный брусок, которым открывался трюм. Я посмотрел туда, где он висел на крюке.
Он был на месте. Я отпрыгнул в сторону. Крелл замахнулся, но не попал. Это его не огорчило. Он знал, что в конечном счете доберется до меня. Маленькая деревяшка, такая, как этот деревянный брусок, не могла помешать этому. Крелл опять замахнулся, я опять отпрыгнул, схватил брусок, поднял его вверх и, держа его над головой, повернулся к Креллу, ясно показывая свои намерения. Я считал, что у меня есть шанс.
Подходя к самой трудной части истории, Грем оглядел собравшихся.
– Крелл направился ко мне, целясь копьем прямо в живот. Он произнес: "Ты ничего не знаешь, Вильяме. Ничего не знаешь". Я чуть не упал – я ударился в панику. И тут услыхал жужжание миллионов мух – моя спина прислонялась к стенке рубки и, припомнив рассказ Пита Буресса, я понял, что миллионы мух бьются в ней об окна. И тогда… – Он пристально вгляделся в лица собравшихся и увидел, что они последовали за ним, в прошлое.
– Сейчас мне надо рассказать самое страшное, – начал он, – каким-то образом… – Грема остановило выражение лица Пэтси.
Пэтси светилась словно свеча. Она все видела. Видела его триумф и радовалась этой победе так, словно это была ее собственная победа. Все это отражалось на ее лице. Он почти растворился в чувстве любви к ней, потянулся и взял женщину за руку.
– О, я знаю, у вас был меч, – сказала она. Глаза светились, глядя туда, в пятидесятилетнее прошлое. – О, Грем, у вас был меч. У вас был меч, и вы были прекрасны.
Она помогла рассказать о самом трудном; это сама Пэтси была прекрасна.
– Да, так все и произошло, – подтвердил он, – я почувствовал, что стал восьми футов ростом, почувствовал себя могущественным как Бог. И эта ерундовая восьмидюймовая дощечка в руке превратилась в меч.
Грем прикрыл глаза рукой и помолчал.
– Меч…
Голос задрожал, и Грем покачал головой:
– Я не собираюсь плакать, нет. Но, знаете, я сейчас снова переживаю ту, прошлую, жизнь.
Он вновь тряхнул головой и отнял руку от глаз, положив и ее поверх руки Пэтси.
– День изменился. Я ощущал вокруг себя сияние. Крелл издал хриплый вопль. Глаза его стали необычными – огромными, огромными, как мячи для гольфа. В них не было ни зрачков, ни белков – они были абсолютно черные, черные как вакса, с золотистым ободком вокруг – не глаза, а камни. Драгоценные камни. Он бросился на меня, издавая хриплый крик, и я понимал, что он чувствует. Такой же дикий триумф испытывал и я. Но я знал, что выиграю. Все перевернулось, и я собирался уничтожить Бейтса Крелла. Я взмахнул мечом и переломил копье надвое. Крелл вновь заорал и бросился на меня.
Грем выпрямился в кресле. Он все еще держал в своих руках руку Пэтси.
– Я вновь взмахнул мечом, зная наперед, что получится.
Казалось, меч взлетел в воздух сам по себе. Лицо Крелла находилось всего лишь в футе от моего, когда меч обрушился на него, и мне показалось, что оно раздвоилось. Передо мной возникли два лица – оба полные злобы и какой-то дикой радости. Я почувствовал, как меч рассекает их. Всю силу вложил я в этот удар. Лицо Крелла увеличивалось, раздуваясь словно воздушный шар; я ощутил, как меч рассек кости черепа, струей хлынула кровь. От удара я чуть не упал за борт. Лицо Крелла опять изменилось, став совершенно белым, верхняя часть его отделилась и упала на палубу. Он еще какое-то время постоял, а потом рухнул тоже. Мне хотелось пить. Это был момент абсолютно полного удовлетворения. Сильнейший момент моей жизни.
А потом все угасло. День вновь превратился в самый обычный, из воздуха исчезли золотистые искры, судно кружило на месте, а меч опять стал обыкновенным деревянным бруском. Кровь струилась из тела Крелла и стекала в трюм через щели в досках палубы.
Грем осторожно опустил руку Пэтси.
– Дети мои, когда в пятидесятые годы начались новые тревоги, эти воспоминания дали мне силы выжить: ведь я сражался с Дьяволом, и меня спасла неизвестная сила. Я ослабел и был вынужден сесть. Странный восхитительный миг остался позади, он уже превратился в миф. Из двух половинок того, что было человеком, на грязную палубу вытекала кровь. Меня тошнило от одной мысли об этом, но мне нужно было избавиться от тела. Я не думал о последствиях; я просто не мог представить, что кто-то может мне не поверить.
Я закрыл глаза и подхватил тело под мышки. Подтащил к борту, перебросил через поручни и услышал всплеск. "Каприз", точно верный пес, кружил вокруг того места, где ушло под воду тело хозяина. Как будто судно ждало, что он вернется. Деревянный брусок перекатывался по палубе, и я схватил его секундой раньше, чем он попал в лужу крови. Его я тоже вышвырнул за борт.
Я пошел в рубку и вернул судно на прежний курс – на какое-то мгновение мне захотелось направиться к выходу из залива, потом в океан и никогда больше не возвращаться назад. Но я развернул судно к устью реки.
Конечно, никогда раньше мне не приходилось управлять судном такого типа, как "Каприз". Справиться с рулевым управлением, с парусами оказалось нелегкой задачей. Когда я заметил огни "Блю-Терн" на берегу, я повернул к причалу и выключил мотор, надеясь на лучшее. "Каприз" стукнулся о доски пристани, как грузовик, что спустился с горы с неисправными тормозами. Я думаю, что в "Блю-Терн" слетел с полки и разбился не один стакан. Набросив канаты на кнехты причала, я спрыгнул на берег и побежал в полицию…
Однако там магическое чувство собственной правоты покинуло меня. Я сидел в кабинете Клетцки и пытался все ему рассказать – от первого взгляда на Бейтса Крелла до последнего удара "Каприза" о доски причала возле "Блю-Терн". Он смотрел на меня и думал о том, что вот сидит тут парень, немного повредившийся умом от чтения книжек, и морочит ему голову. Клетцки был хорошим шефом полиции и крепким парнем. К тому же он был еще и хорошим политиком, потому что умудрился удержаться на своей должности более тридцати лет. Но мой рассказ.., это было слишком даже для него. Мне, конечно, следовало бы немного изменить обстоятельства, сделать их более приемлемыми для туповатого полицейского, который лишь год находится в должности начальника. А я излагал ему сумасшедшую историю и видел, что Клетцки накаляется все больше и больше, пока наконец терпение его не иссякло и он не стал откровенно злым. Когда дело дошло до смерти Крелла, я сказал, что выхватил у него копье и столкнул его этим копьем за борт. Хорошо, что у меня хватило ума изложить все это именно таким образом.
– Значит, вы решили, что именно Крелл убил всех этих женщин? Всех их? И этот худенький парнишка с болота убедил вас в том, что он убил палубных матросов тоже. Трех или четырех. – Клетцки скептически посмотрел на меня, и я понял, что он считает, что, слушая мой рассказ, зря теряет время.
Но я подтвердил, что дело обстоит именно так.
– И сколько же, по-вашему, наших сограждан убил этот Крелл? Семь, восемь, десять?
– Что-нибудь около десяти, – ответил я.
– Тогда где же тела? – не выдержав, раздраженно спросил Клетцки. – Я имею в виду, где же эти мертвые парни?
А куда подевались их мамаши? Почему никто не заявил, что они пропали тоже? И какие у вас доказательства, что Крелл причастен к исчезновению женщин? Или хотя бы тех бедных женщин, которые были убиты? Есть ли у вас хоть одно чертово доказательство?
Я был вынужден отрицательно покачать головой.
– Мы даже не уверены, что вы убили этого человека с целью самозащиты и выбросили его тело за борт.
– Но я действительно это сделал, – сказал я, – вы можете посмотреть на палубу судна. Это хоть какое-то доказательство.
– Никакое это не доказательство, – проворчал он.
Могу сказать, что я провел в полиции целый день. Клетцки послал на причал сотрудника и тот, вернувшись, сообщил, что да, совершенно ясно, что "Каприз" был пришвартован самым неумелым образом, что ни один человек не заметил его прихода. Точно так же никто не видел, чтобы я отправился на нем с Креллом. На палубе в самом деле были следы крови, но это ничего не доказывало. Ведь в 1924 году еще не знали тестов идентификации групп крови, которые известны сейчас.
Наконец, хотя Клетцки прямо ничего не говорил, я начал кое о чем догадываться, и это помогло понять причины его раздражения. Дело в том, что многие мужчины города жаловались на Бейтса Крелла. Им казалось, что он осаждает местных женщин – их жен и дочерей. Кое-кто подозревал, что Крелл по ночам развлекается с женщинами на борту судна.
И до меня начало доходить, что я, мягко говоря, несколько спутал Клетцки ход расследования, хотя начать настоящее дело против Крелла он все равно бы не смог: все, что имелось против рыбака, это весьма неопределенные подозрения считавших себя обманутыми мужей.
К концу ночи мне стало ясно, что Клетцки почти готов поверить в то, что я убил Бейтса Крелла, но он не собирается арестовывать меня за это. Он просто хотел представить дело так, что я вроде бы и не приходил к нему, что я просто молодой начинающий писатель со слишком сильным воображением. И в то же время он собирался выждать и посмотреть, прекратятся ли исчезновения и убийства людей. Довольно жестокое правосудие, но он считал, что оно лучше, чем вообще никакое. Меня отпустили домой, не предъявив никакого обвинения, и дома я сжег все заметки и записи. Смерти прекратились. А то, что произошло со мной в заливе Лонг-Айленд, все больше и больше представлялось лихорадочным ночным бредом, плодом моего воображения.
С начальником полиции Клетцки я не встречался вплоть до 1952 года. Прошло 28 лет. За это время я впал в немилость, часто прикладывался к бутылке, положение мое в городе было более чем шатким. Большинство земляков считали, что сенатор Маккарти счел бы мой образ жизни антиамериканской деятельностью. Не говоря уж о Марти Дизи.
Я подумывал о возвращении в Англию, пока еще паспорт оставался действительным. Только один человек в городе относился ко мне доброжелательно. Это был Джон Сэйр.
Джонни знал, что я не коммунист. Он знал, что для меня левые представляют просто лучшую компанию… Черт побери, мне с ними было просто более интересно, чем с обычными республиканцами округа Патчин начала пятидесятых годов, с их костюмами-тройками и рецептами коктейлей из первосортного бренди. Джонни пригласил меня на обед в Загородный клуб, где каждый мог увидеть меня с ним, а его со мной.
Мы вместе собирались съездить в Лондон на его день рождения – они с женой должны были отправиться туда через несколько дней, и я собирался вскоре последовать за ними.
Но Джонни хотел, чтобы весь Хэмпстед видел его отношение ко мне. И в конце того вечера, впервые за 28 лет, Клетцки заговорил со мной.
Сколько времени прошло, никто, кроме такой старой перечницы, как я, не помнил его прозвища – Гвоздь. Со времени Второй мировой войны Клетцки больше не занимался плотницким делом и был только начальником полиции. Он обзавелся толстым животом, а лицо покрылось сетью морщин. Но он помнил меня. Я понял это по его взгляду.
Он помнил тот день в полицейском участке и всех погибших женщин. А когда мы вместе стояли над телом Джона Сэйра, одного из лучших людей, когда-либо живших в этом городе, мне показалось, что я слышу обращенный ко мне вопрос:
"Что это с вами?".
На следующий день мы отправились в офис Джонни – я, его вдова, Клетцки и маленькая рыженькая журналистка "Газеты" Сара Спрай. Та, что ведет колонку светской хроники. Я пошел туда, чтобы поддержать Бонни Сэйр. Клетцки не пришел в восторг от моего присутствия, но он не мог отказать вдове. Сара Спрай первой заметила блокнот Джонни.
– Знает ли кто-нибудь из вас этих людей? – спросила она.
Клетцки и я склонились над столом, рассматривая записную книжку, и оба заметили это имя. Бейтс Крелл. Я вздрогнул, как от удара. Клетцки не произнес ни единого слова.
Он просто вышел. И я даже не успел спросить его, знакомо ли ему второе имя. Сара Спрай все время повторяла:
– Что это значит? Значит ли это что-нибудь?
Ее голос раздражал меня точно так же, как раздражает скрежет железа по стеклу. Но я понимал, что она прежде всего журналист, это ее работа – задавать вопросы. В конце концов, она была одной из первых, кто нашел тело Джона.
Но я не мог ответить ей. Я вышел, чтобы поговорить с Клетцки, но он уже ушел.
6
– После эпизода между мною и мистером Креллом я заинтересовался историей города, – продолжал Грем. – Я не очень отчетливо представлял себе случившееся, а спустя две или три недели мне стало казаться, что вообще ничего не произошло. Все больше и больше это представлялось лишь ночным кошмаром. Я уходил на причал, подолгу смотрел на "Каприз" и пытался убедить себя, что я вовсе не сумасшедший, каким хотел представить меня Клетцки. И доказательством моего психического здоровья является то, что Бейтс Крелл исчез навсегда. Его судно стояло здесь, все больше покрываясь пылью и грязью, пока через шесть месяцев город не продал его в уплату за налоги.
Была еще одна причина моего интереса к местной истории. Когда исчезла Дейзи Вест, я случайно услышал, как мой отец говорит что-то моей матери о Черном Лете. Он немедленно замолчал, как только заметил, что я прислушиваюсь, но это выражение застряло у меня в голове. Черное Лето.
Вы знаете, что у меня было собственное Черное Лето. А потом у меня возникло предчувствие – одно из тех предчувствий, когда вы не можете доказать, что правы, и в то же время абсолютно уверены в этом. Я был убежден, что с Хэмпстедом всегда что-то было не в порядке, что Хэмпстед – самое подходящее место для Черного Лета. Я начал копаться в старых газетах и в "Истории Патчина", а потом добрался до самой Дороти Бах… Я до сих пор изучаю все это. Один агрессивный молодой человек, сноб из Исторического общества, как раз сегодня дал мне довольно интересные сведения…
Ричард не удержался:
– Что же там произошло, Грем? Из того, что вы рассказали, я понял, что наш городок каким-то образом сводил в могилу своих жителей…
– Безусловно так, – подтвердил Грем, – и поэтому Хэмпстед умирал вместе со своими жителями: ни почты, ни дилижансов, ни отправляющихся в плавание судов. Ни торговли, ни деловой активности, которые делают город живым.
Но я начал не с этого. Как и нынешним летом, я начал с серии жестоких убийств. Тогда Дракон стал более могущественным – это было явно его лето. Именно тогда произошел ужасный пожар на Милл-лейн. Там, где этим летом погибли пожарные из трех городов. Подумайте хорошенько!
И примерно за сто лет до Черного Лета солдаты Гендала Трийона с помощью наших местных ребят сожгли дотла большую часть Гринбанка и Хиллхэвена. Иначе говоря, каждые сто лет здесь случался огромный пожар – произошло три таких пожара. В Черное Лето в каждой семье погибло по меньшей мере по одному человеку, а этим летом на наши жизни совершено самое серьезное покушение. Я думаю, что Дракон становится особенно сильным и голоден хотя бы один раз в сто лет…
Они смотрели на Грема, припоминая те дни, когда Дракон покушался на жизнь каждого из них. Самым задумчивым выглядел Табби Смитфилд, которого события того дня оставили сиротой. Парень с трудом глотнул немного пива и теперь стоял, наклонившись вперед, с крепко сжатыми челюстями.
– А что находилось на Милл-лейн в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, – спросил Ричард, – жилые дома?
– Хлопковая фабрика, – сказал Грем. – Королевская хлопковая фабрика. Она занимала целый полуостров. Королевская хлопковая фабрика не была самой большой в стране. Хлопковый бизнес в Хэмпстеде шел не очень-то хорошо, но тем не менее "Королевский хлопок" составлял важную часть жизни города… Завод давал работу сотням людей, и если бы все сложилось удачно, то он мог бы изменить Хэмпстед, превратить его в совершенно другой город. Ведь что мы представляем собой сегодня? Просто нью-йоркская спальня. А могли бы вырасти в самостоятельный город, город, зависящий только от себя, от своих достижений. Понимаете, что я имею в виду? Когда "Королевский хлопок" в тысяча восемьсот семьдесят третьем году сгорел дотла, Хэмпстед лишился будущего.
Грем встал, почесал спину и сделал несколько бесцельных шагов к столу, потом назад и снова обернулся ко всем лицом.
– Никто так и не сумел узнать, отчего возник этот пожар. Или как случилось, что, начавшись, он так стремительно распространился. Это была настоящая загадка, друзья, и она осталась неразрешенной и по сей день. На хлопковой фабрике не было никаких печей, только камины в кабинете управляющего, но в июне все они были холодны как лед.
Поджог? Никто не знает этого.
Грем потрогал покрытое синяками и ушибами лицо. Он выглядел неестественно бледным, и казалось, что рассказ отнял у него все силы и энергию. Даже звучный голос стал приглушенным и усталым.
– Предполагалось, что завод принесет Хэмпстеду процветание, но вместо этого он разорил его. Сначала загорелись болота, затем огонь перекинулся через реку и охватил все дома Гринбанка и Хиллхэвена. Местность превратилась в необжитую землю, какой она была во времена Трийона и его солдат. Но огонь двинулся и в другом направлении, уничтожив посевы и дома на том месте, где сейчас находится Загородный клуб. Город был разрушен. Ему перерезали глотку. Сотни людей погибли… – Грем повернулся к окну, как будто видел там смеющегося над ними призрака.
– Но даже это еще не было худшим, что может произойти с Хэмпстед ом…
Грем подошел к кофейному столику, стоявшему около трех слушателей, и взял небольшую книжку в сером переплете.
– Половина людей нашего города собрались и уехали.
Многие из них бросили все, что имели. Я думаю, что они почувствовали что-то.., что-то вроде мурашек по коже или внутренней дрожи. Они хотели выбраться отсюда. – Грей печально и глубоко вздохнул.
– Они знали, что худшее еще впереди.
– И мы знаем, что это худшее пришло, мы уже увидели его. Ричард увидел. Я увидел на дне оврага. Табби слышал, как оно позвало его. Пэтси… – На лице Грема отразилось страдание. – Пэтси увидела, как оно приближается к ней, и только Табби смог спасти ее. – Он покачал головой. – Те, кто покинул город, поступили правильно. Огромную ошибку допустили те, кто остался. Разрешите мне рассказать вам об этой книге.
Он поднял ее:
– "Любопытный путешественник" Стефана Поллака.
Если его еще помнят сегодня, то благодаря одному роману "Ужас". Он входит во все антологии. Вашингтон Ирвинг после встречи с Поллаком написал "Легенду о Сонной лощине". Настоящее место действия "Легенды" не Территаун, Нью-Йорк или какой-то другой город. Нет, действительное место действия этих событий – Коннектикут. Здесь, согласно Ирвингу, родился и жил Икабод Крейн.
Ричард Альби поднял брови. Какое-то мгновение казалось, что он улыбается.
– Да, Ричард. Икабод Крейн. Одно из видений Маунтавеню. Его показали именно вам, потому что только вы один из всех нас и могли узнать его. Дракон развлекался.
Грем развернул кресло и сел в него.
– В одной из глав этой книги Поллак описывает путешествие в дилижансе из Нью-Йорка в Нью-Хейвен летом тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Я хотел бы зачитать вам несколько абзацев. Это не займет слишком много времени.
Он открыл книгу и начал читать.
"Мои компаньоны в дилижансе начали проявлять признаки нервозности и беспокойства, как только мы стали приближаться к Хэмпстеду. Это была очаровательная деревушка, удачно расположенная на живописном побережье Коннектикута, но несколько месяцев назад полностью сгоревшая от ужасного пожара.
Мои спутники – добропорядочные американские граждане, любители эля и обладатели благословенного крепкого здоровья, отличных зубов и присущего республиканцам отсутствия избыточной впечатлительности – обнаружили, что не могут вынести даже упоминание о Хэмпстеде, а уж тем более они были не в состоянии смотреть на него. Занавески дилижанса по их просьбе задернули так плотно, насколько это было возможно.
Вскоре мы въехали в это несчастливое место, в этот Хэмпстед. Все разговоры в дилижансе затихли. Две ехавшие со мною женщины с выражением страдания закрыли глаза, а их мужья не отводили взгляда от невидимого горизонта. Все четверо смертельно побледнели. Постепенно я осознавал, что моих спутников парализовал страх.
Чем больше нарастал охвативший их ужас, тем больше увеличивалось мое любопытство. Что ради всего святого могло вызвать такой сверхъестественный страх в этой прибрежной деревушке? Я решил сделать щелочку в занавеске и рассмотреть местность повнимательнее. Дилижанс двигался вдвое быстрее обычного, а мы пятеро были наглухо закрыты внутри.
Как только я оказался у окна, я приподнял занавеску и выглянул наружу. Одна из женщин застонала, и ее муж угрожающе поднял руку. Я опустил занавеску и успокоил его. Скорость дилижанса все увеличивалась и увеличивалась. Все мы начали дышать спокойнее, только когда пересекли границу Патчина.
Двумя ночами позже в моем временном жилище в университетском городке Нью-Хейвен я принял решение отложить намеченную встречу и задержаться в этом месте. Меня увлекло создание сказки. И на протяжении нескольких лихорадочных часов я набросал план романа «Ужас»".
Грем закрыл книгу.
– Он посмотрел на Хэмпстед и через две ночи начал создавать роман "Ужас". Кто-нибудь читал его?
– Я читал, – ответил Ричард. – Я читал его в старших классах. В нем рассказывается о человеке, которому казалось, что он живет в городе, населенном одними мертвецами.
В колледже один их моих преподавателей утверждал, что Поллак находился под сильным влиянием Джеймса Джойса.
– Что мог увидеть Поллак за несколько секунд? Мне кажется, я знаю; думаю, что и вы тоже знаете. – Грем оглядел каждого из них.
– Скорее всего, он увидел или решил, что увидел, двигающиеся по улицам трупы. Потому что, по моему мнению, именно это тогда происходило в Хэмпстеде. И именно это происходит в нем сегодня. Ты сомневаешься, Ричард?
Ричард покачал головой.
– Я уже не могу сомневаться в этом после событий вчерашнего вечера.
– А вы, Пэтси? Табби?
Пэтси ответила:
– Я – нет, я полностью согласна с вами.
Табби просто кивнул в знак согласия с Ричардом и Пэтси.
– Это Дракон, и Дракон в самом расцвете своего могущества. – Грем встал. – А сколько это, черт побери, сейчас времени? Четыре сорок. Поздновато для такого старика, как я. Вы, мои друзья, должны разрешить мне лечь, да поскорее.
Правда, до этого мы должны решить, как нам изменить условия нашей жизни. Мы просто не можем себе позволить и дальше жить врозь, далеко друг от друга, как вы считаете?
Нам нужно что-то придумать…
– Можно спросить? – Это был Табби.
Грем кивнул.
– Почему в какие-то годы Дракон становится более могущественным? Вот как сейчас?
– Полагаю, что знаю ответ. – При этих словах Грем подошел к столу и выключил лампу. Гостиная немедленно заполнилась тенями. – В наших семьях в прошлом хотя бы один человек работал на "Королевском хлопке". И члены наших семей, ну хотя бы по одному в каждой, остались в Хэмпстеде во время того Черного Лета. Они остались сражаться с Драконом. И в конце концов они окружили его и убили. – Он скрестил руки на груди. – Но никогда Дракон не был так силен, как сейчас. Мне неприятно, мне горько то, что я сейчас скажу, но я думаю, что это МЫ сделали его сильнее.
– А Дракон всегда мужчина? – спросила Пэтси.
– В книге Дороти Бах упоминается женщина по имени Эстер Пул, которая была заключена в Кенделл-Пойнт в тысяча восемьсот двенадцатом году "за вопиющие прегрешения". Так что я не думаю, что Дракон всегда мужчина. И еще я считаю, что он истребляет нас до тех пор, пока мы это ему разрешаем.
Все поднялись с мест. Табби подошел к Ричарду. Пэтси одиноко стояла в стороне около столика с пишущей машинкой.
Грем открыл дверь и выпустил Ричарда и Табби из дома.
Какое-то мгновение он смотрел им вслед, а потом повернулся к Пэтси.
– Я бы не хотела, чтобы вы сочли меня нахальной, – сказала она, – но разрешите мне сегодня остаться здесь.
Она улыбнулась ему, но лицо ее выглядело усталым, усталым до изнеможения.
– Как вы думаете, найдется у вас лишняя кровать для меня где-нибудь в библиотеке?
Грем улыбнулся в ответ.
– Да, одна найдется, она погребена под кипой книг. И как раз через холл от меня. У вас даже будет собственная ванная. Я сейчас принесу простыню и наволочку. Вы просто опередили меня, я собирался просить вас остаться.
– Я, скорее всего, не вынесла бы, не смогла бы остаться в доме одна, особенно после сегодняшнего.
– Вам ни в коем случае не следует оставаться одной где бы то ни было, – сказал Грем, – да и никому из нас не следовало бы. Это слишком опасно. Мне нужно было знать, что случится в ту самую первую ночь, когда мы отправились к камню. На самом деле я уже знал, просто никак не мог поверить. – Пэтси неожиданно зевнула. – Ой-ой-ой! Скорее идем наверх. Но я хочу дать вам еще один маленький совет.
Ладно?
Она склонила голову набок:
– Валяйте.
– Если вы услышите, что сегодня ночью кто-то будет стучаться в вашу дверь, не впускайте его.
Пэтси засмеялась и обвила руками шею Грема.