– Сука! – хрипел нашедший и тут же потерявший сестру солдат.
У майора мелькнуло и сразу в глубине черных зрачков пропало сочувствие. Он сказал:
– Уведите парня. Когда придет в себя, опросите под протокол.
Молодая женщина на глазах у всех превратившаяся в жалкую, всхлипывающую девчонку, пыталась застегнуть брючный ремень, но на ее теле чужой, тот не поддавался. Брюки все время сползали, открывая никому теперь не интересную девичью наготу.
– Пойдем, – позвал с собой снайпершу в глубину блокпоста Никандров. – Надо поговорить.
– Что? Убьете? Или изнасилуете сначала? – вскрикнула девка.
– Да кому ты, грязная половая тряпка, нужна? – бесстрастно сказал Никандров, рассматривая лежащий под ее ногами синий платок. – О жизни с тобой будем разговаривать.
Он подождал, пока милиционеры досмотрят женщину. Под правой подмышкой у нее нашли притянутый к телу скотчем миниатюрный снайперский прицел. Винтовка была японского производства. Патронов при обыске не оказалось.
Разговор с задержанной снайпершей Никандров продолжил в отдыхайке, откуда выгнали всех отсыпающихся после ночного дежурства солдат и милиционеров. Перед тем, как приступить к допросу, Никандров вспомнил о разоруженном солдате и сказал, чтобы ему налили водки и ни на минуту не оставляли без внимания. Майор Никандров, проживший на свете тридцать пять лет, уже умел поставить себя на место другого человека и понимал, что от парня, сестра которого снайперила у чеченцев, можно было ожидать чего угодно.
Наталья Луганская, двадцати четырех лет, по чеченскому паспорту Приставкина Рая, молчала недолго. Нервно вглядываясь в плоскогубцы, оставленные кем-то на железной кровати, застеленной синим солдатским одеялом, поставленная на колени перед сидящим на этой кровати майором, она клялась, что пошла на контракт к дудаевцам от нищеты, обрушившейся на семью. Замужняя с семнадцати лет, она три года ждала мужа с атомного подводного флота. Не гуляла, топя свою тоску и желания в стрелковом спорте. Была чемпионкой маленького, приволжского, отравленного химпроизводством города. Муж вернулся с подводной лодки облученным, больным. Много пил. Развелись. Спуталась с чеченом, который приезжал в городок на личном КамАЗе. Гордый, что под ним оказалась светловолосая подлинная русская богиня, он даже свозил ее на своем КамАЗе в Чечню, но не в родовое селение, где его ждала жена и двое детей, а в Грозный – к русским гостеприимным друзьям-товарищам. Город был ухожен, красив, но по ночам уже стреляли. Любовник-чечен объяснял это природной влюбленностью чеченцев в оружие, горскими ритуалами. И Наталья, заласканная горячим, кавказским парнем, на время лишенная привычных проблем: как выживать, быстро успокаивалась и старалась ни о чем тревожном не думать. Самыми трудными ее мыслями были – жизнь отца, матери и брата, которые с ее замужества жили отдельно, в замызганной трехэтажке заводского поселка. После развода с моряком-подводником, за ней оставалась комната в коммуналке, где она не любила бывать, надолго исчезая из жизни родителей и брата, по которому сильно тосковать тоже никогда не было времени.
Считая, что так живет большая часть страны, Наталья Луганская не чувствовала себя ущербной. Она верила в себя. Знала, что красота дается человеку во имя чего-то. Не просто же так?
Внешне в ее жизни все было сложно: учеба в школе, замужество, отношения с родителями. Внутренне, когда она сильно о себе раздумывалась, у нее складывалось не хуже и не лучше других. Ее яркая девичья красота, роскошные белые косы, зовущая голубизна глаз облегчали ей жизнь, освобождая от строгого к ней отношения. Если бы не ее внешность, не вылезать бы ей из двоек по математике, сидеть по два года в каждом классе, но учителя-мужчины: математики, физики, женатые на кикиморах, всегда были ее защитниками, А когда она стала получать почетные грамоты за стрельбу, то удостоилась в школе, бедной на таланты, статуса неприкасаемой.
Ее везением сначала было умение нравиться, потом умение самозабвенно любить. Спорт дал ей выносливость, развернув ее и без того прекрасную плоть в сторону совершенства. Она никогда не была фригидной. А ее любовник-чечен открыл в ней новый талант – ненасытность, словно затянул на ее шее золотой аркан, оставив конец страшной волосяной веревки в своих умеющих ласкать руках.
Первыми жертвами снайпера Натальи Луганской стали чеченцы-оппозиционеры. В ноябре 1994 года она стреляла по контрактникам Кантемировской и Таманской дивизий, а славу «бабочки-смерть» получила в конце декабря – начале января 1995 года.
После работы в Грозном в ноябре 1994 года, она вернулась в родной город с большими деньгами. Брат служил в армии – на Урале, Наталья была в раздумьях: родить ли ей ребенка от красивого мужика без всяких к нему претензий или купить машину. Карта выпала на покупку «жигулей» новой модели. Могла и иномарку купить, но не захотела привлекать к себе внимание – выпендриваться. Знала от чеченцев, что ФСК в маленьких городках с оборонной промышленностью особенно бдительна.
Дав ей выговориться, майор-оперативник Никандров Иван Сергеевич вытащил из своей командирской сумки несколько листков бумаги и перешел к конкретным вопросам: «Кто вербовал, где проходила специальную подготовку, у какого полевого командира в штате, где прикрытие? Сколько военнослужащих стали ее жертвой? Куда осуществляла переход? Почему сама переносила винтовку? Зачем такая спешка?»
Луганская, отдохнув на личных воспоминаниях, не торопилась с ответами, путалась в датах, географии мест, молчала про адреса, где боевики отсиживались днем, просила показать брата, спрашивала, что с ним теперь будет? Закон оперативного жанра рекомендовал взять Луганскую на испуг, заявив, что твоего брата уже отправили в военную контрразведку, где за связь с врагом ему для начала поломают ребра, и, находясь в безвыходном положении, он будет вынужден рассказать все, что было и чего не было, но Никандров знал, что в ее грешной жизни брат уже давно не главное.
– Ты из себя девочку не строй, – насупив брови, жестко сказал Никандров и взял в руки плоскогубцы, рукоятка которых были в простенькой траурной изоленте. – Мы тебе для начала зубы плоскогубцами обломаем, потом их напильником подровняем. А хорошего секса не жди: будешь в молчанку играть, мы тебе туда ржавый лом загоним.
Никандров говорил и не верил, что на такое способен. В морге аэропорта Северный – в бывшей пожарке – он видел молоденьких русских солдат, убитых снайперами-наемниками. Сестра Басаева, та любила сначала выстрелить в пах и только потом, когда боец или офицер помучается, добивала попаданием в голову.
Здесь в Грозном нормальная человеческая жизнь померла, издохла – налицо было другое – безжалостное, и женщина, стоящая перед ним на коленях, давно сама сделала выбор.
«На что она рассчитывала? – думал Никандров. – Кто внушил ей, что ее голову не отсечет топор палача?»
В отдыхайку вошел старший на блокпосту – капитан внутренних войск.
– Что солдат? – громко спросил Никандров.
– Плачет, – ответил капитан, вглядываясь в снайпершу.
– Обстановка?
– Приказал усилить наблюдение. Всех поднял. Выставил двойные посты.
– Правильное решение.
– Вывози ее поскорее. Мои не хотят ее отпускать. Надо, говорят, ее живьем в землю зарыть.
– Это моя добыча, – мрачно пошутил Никандров. – Сам ее расколю. Завтра вызову за ней бэтээр. И с собрами ГУОПа доставлю в ГУОШ. А пока буду с ней беседы вести.
– Смотри, чтобы громко не выла. Неприятно.
– Солдату оружие не возвращайте. А то он или нас или ее порешит. – На этом Никандров разговор с капитаном закончил и попросил его одеть на снайпершу наручники.
С руками, стянутыми за спиной, в полутемноте отдыхайки Луганская минута за минутой теряла возраст, отвечала на вопросы, еле открывая рот, пришептывала.
– Ты что язык себе прикусила, – злился Никандров. – Отвечай внятно. Тебя что, на чеченском допрашивать? Родной русский язык забыла?
– Пока брата не покажете, говорить не буду, – выдавила из себя, словно парализованная, Наталья Луганская.
Никандров нехотя поднялся, взял лежавший рядом с ним автомат, повесил себе за спину, внимательно огляделся – нет ли в поле зрения Луганской чего лишнего и прошел к выходу из отдыхайки. Его удивило – сколько солдат и милиционеров, свободных от нарядов, толпилось за дверью.
– Приведите Луганского, – приказал он, вернулся и сел на кровать перед продолжающей стоять на коленях снайпершей.
В отдыхайку Луганского завели двое милиционеров. Он был без ремня на бушлате, с непокрытой головой, зубы крепко сжаты.
– Вы что с него ремень сняли? Он же не арестованный, – закричал на милиционеров Никандров. – Верните ему все, кроме оружия!
В отдыхайке долго молчали. Снайперша, сев на бок, разглядывала брата с откровенным волнением.
«Хорошая была бы актриса, – думал о ней любящий театр Никандров. – Окончив театральное училище, играла бы в московском театре». Он верил, что все хорошие актрисы – стервы. Ему об этом рассказывал знакомый полковник военной разведки, женатый на актрисе и всю жизнь страдавший от ревности к ней. «Была бы любимая народом актриса, а стала “бабочка-смерть”».
Никандров прекратил отвлекаться на пустяки и спросил солдата со всей строгостью:
– В этой женщине вы опознаете свою сестру Наталью Луганскую?
– Нет, не опознаю, – дерзко, с вызовом ответил солдат. – Я ошибся. Эту женщину я не знаю. Мне показалось, что она моя сестра. Свою сестру Наталью Викторовну Луганскую я не видел много лет. Обмануться было легко. У меня контузия. Можете проверить.
«Хорошо, что я его сразу разоружил», – подумал Никандров. За две недели своего пребывания на блокпосту он, оперативник, приданный СОБРу ГУОП, добыл немало ценной информации, успешно реализованной собровцами. То, что половину командировки он находился в отрыве от отряда – было его личной инициативой. Он отдавал информацию собровцам только после личной проверки. Никандров ходил по ночному Грозному, рискуя быть убитым своими или чеченцами. Переодетый в турецкий камуфляж, в черной шапочке с зеленой повязкой на лбу, он отслеживал дислокацию бандгрупп, встречался со своими источниками, благодарил их солдатскими сухпаями. Он действовал осторожно, больше всего опасаясь попасть в прицел ночных охотников-снайперов. Не каждый его выход приносил результат. Ночью Грозный полностью контролировался боевиками. Защищенные островки – комендатуры, блокпосты, воинские части огрызались огнем на огонь. Тяжелее всего приходилось солдатам. С первых дней войны, попутав день-ночь, всегда полусонные, постоянно голодные, они были надежны только в условиях боя, подчиняясь железной воле своих командиров. Старший на блокпосту держал их в руках только одной командой: «Стройся!» – по любому поводу и без повода, лишь бы у бойцов не было времени задуматься, затосковать по дому, по такой сладкой гражданской жизни.