Жизнь в монастыре с ее неспешным ходом, долгими молитвами и посильным трудом стала для меня лекарством от одиночества
Что только ни говорили у нас в селе… как только ни порочили мою жену. Кто-то полагал, будто она сбежала с кем-то из соседнего села, кто-то – что сошла с ума и скитается по лесу, кто-то утверждал, что ее убили. Только я знал, что все это вздор. Моя Феодора была жива, а уйти от меня она могла только ради Бога. Значит, и искать мне следовало среди Божиих людей, решил я.
Женщины, с кем она обычно ходила к старцам, ничего толком мне сказать не могли. Они твердили лишь, что в тот день, когда моя супруга пропала, никто из них в горы не поднимался. А еще от них я узнал, что духовник Феодоры скончался несколько месяцев назад, но в горах есть другие старцы, и, может быть, они могут помочь мне найти жену.
Я обошел все горы Нямецкого края в поисках супруги. Я познакомился со многими старцами и старицами, и всем я рассказывал о Феодоре, и у всех спрашивал про нее. Я объездил все известные мне монастыри и скиты. И все впустую – ее нигде не было и никто не знал о ней ничего.
В конце концов я очутился в Мерлополянском скиту. Там тогда был один старенький монах-подвижник. Он-то и сказал мне: «В свое время Господь приведет тебя к ней, а сейчас оставь свои поиски». – «Но что же мне делать без нее?» – спросил я в отчаянии. «Оставайся в этой обители, брат!» – услышал я в ответ.
Жизнь в монастыре с ее неспешным ходом, долгими молитвами и посильным трудом стала для меня лекарством от воцарившегося с уходом жены одиночества. В скиту я лечил свои раны.
Вначале я не думал о монашестве. Тогда я ни о чем не думал. Просто жил. Как-то приехали из нашего села мужики, из моей родни. Приехали забрать меня обратно. Мол, уже больше года как Феодора пропала, дескать, можно мне и новую бабу найти и снова хозяйство поднимать. А я слушаю их и дивлюсь – как это можно мне жениться, если я перед Богом стоял в храме, давая завет, что всегда буду верен Феодоре. Тогда-то я и понял, что нет мне дороги назад, и решил больше никогда не возвращаться в мир. Я принял постриг с именем Елевферий.
Проходили годы – один похожий на другой. Из простого инока я сподобился стать иеромонахом. Я вверил себя руководству старцев и полюбил монашеское делание. Но я не забыл мою Феодору. Я продолжал молиться за нее. Хотя больше я ее не искал, полагая, что мы, конечно, встретимся, но в иной жизни.
«Кто знает, может, она действительно уже умерла», – думал я. Мне и самому надо готовиться к вечности.
Однажды к нам в скит приехал инок из монастыря Сихэстрия. Как всегда после трапезы в воскресный день начался разговор о подвижниках Нямецких гор. Такие беседы не возбранялись нашим игуменом, потому что примеры благочестивых подвижников возгревали в сердцах молодых послушников и монахов желание подвига, необходимое для монашеского делания.
В тот день мне нездоровилось и на беседу я не остался. Но уже вечером, когда, проводив гостя, вернулся мой сокелейник отец Моисей, я стал расспрашивать его о том, что поведал инок Сихэстрии.
– Он рассказывал нам о старце Павле, – ответил отец Моисей.
– Это тот схимник-пустынник, что скончался несколько лет назад? – спросил я.
Я уже слышал об этом подвижнике строгой жизни. Он был духовником настоятеля Сихэстрии и долгое время подвизался в лесах недалеко от монастырского скита Сихлы, живя в небольшой деревянной келейке. Он окормлял нескольких отшельников, которые также подвизались в этих лесах.
– Да, – подтвердил Моисей. – Уже более пяти лет, как он предал душу Богу.
– И что же, отшельничество в лесах Сихлы перевелось с его смертью?
– Это-то и интересно. Братия утверждают, что есть в лесах отшельники, место пребывания которых никому не ведомо. И даже есть одна подвижница…
– Подвижница? – переспросил я. Сердце мое отчего-то сильно забилось.
– Да, как раз о ней-то и рассказывал брат.
– И что же он говорил?
Отец Моисей когда-то в миру работал учителем, он имел замечательную память и любил всякие истории. Потому он с видимым удовольствием принялся за рассказ:
– Есть в лесах Сихлы одна старица, уже более пятнадцати лет, как она отшельничает. Известно, будто раньше она была инокиней в скиту Вэрзэрешть. Во время набега турок их скит был разграблен и все насельницы, боясь надругания, бежали в леса. Две из них – еще молодая инокиня и ее духовная наставница-схимница – укрылись в горах Вранча и там жили, питаясь кореньями, ягодами да орехами. Когда старая схимница отошла ко Господу, инокиня похоронила ее и решила идти в Нямецкие леса. Говорят, сначала она посетила Нямецкий монастырь, где долго разговаривала с отцом настоятелем. Он благословил ее отправиться за советом в монастырь Сихэстрия. Батюшка отец Варсонофий, по словам рассказчика, тепло ее принял, обо всем расспросил и благословил находиться в послушании отца Павла. Тот-то и привел ее в леса, что окружают скит Сихла, и сказал, что если сможет она вынести суровое пустынное жительство, неизбежные лишения и зимнюю стужу, то следует ей подвизаться там до самой смерти. Если же не хватит на это сил, то пусть возвращается тогда в монастырь. И она осталась в лесах. И жила там много лет так, что только один отец Павел знал, где находится ее келья. Он сам приносил ей все необходимое, исповедовал и причащал ее.
– А как же сейчас, когда отец Павел отошел ко Господу? – с тревогой спросил я.
– Вот, брат, никто и не знает, жива ли та инокиня. За пять лет-то и одежда ее, поди, поистрепалась. А уж про еду и говорить нечего. Братия Сихэстрии полагают, что она скончалась уже. Но отец настоятель велит поминать ее о здравии, пока ее тело не будет найдено.
– Как же ее зовут? – не удержался я.
Тут отец Моисей задумался.
– Я точно помню, что ее спутницу-схимонахиню величали Паисия – в честь подвижника Нямецкого. А ее имя как-то с Богом связано…
– Феодора? – вырвалось у меня.
– Да, кажется, Феодора, – спокойно ответил монах.
Святые отцы говорят, что мысли приходят к нам в голову либо от Бога, либо от сатаны, либо от нас самих. Тогда, видимо, мне шепнул на ухо сам Ангел Господень: «Это твоя жена». Осознание было таким твердым, что я не сомневался в его истинности. Эта подвижница была моя жена Феодора.
«Что же мне теперь делать?» – думал я и стал усиленно молить Бога вразумить меня.
После Пасхи я написал письмо настоятелю в монастырь Сихэстрия с просьбой прислать мне какие-либо сведения о подвижнице Феодоре, живущей в лесах. Но ответ до меня не дошел. В тот год на нас снова напали турки и многие монастыри и скиты были подвержены набегам. Пострадал и наш скит. А потом мы узнали, что турки дошли и до Нямецких лесов. Монастырь Сихэстрия и скит Сихла были также разграблены.
После набега долгое время мы занимались восстановлением нашей монашеской жизни. Я стал думать, что, возможно, та подвижница и вовсе не была моей женой, может, это просто совпадение. Ведь если Феодора стала монахиней, она могла иметь совсем другое имя при постриге. Маловерие обуревало меня. И я решил пока ничего не предпринимать.
Снова шли года. Рождество сменяла Пасха, а Пасху Рождество. И вот прошлым летом наш игумен благословил меня на поездку в Нямецкий монастырь по каким-то делам обители. Я не любил покидать скит, но в Нямцы ехал с радостью – это были почти родные мне края.
Нямецкие горы словно в первый раз поразили меня своей дремучей красотой. Да, сколько же подвижников скрывали и скрывают они в себе!
Я приехал в Нямец 6-го августа поздно вечером как раз накануне Успенского поста и надеялся прожить там до Успения, а также посетить ближайшие скиты. Надеялся я и побывать в Сихэстрии.
Отец настоятель был в отъезде, и потому первый день по приезде я был предоставлен сам себе. В Нямце была такая традиция: первые три дня гостям и паломникам предоставлялось свободное время: они могли полностью посвятить себя молитве, говению или просто отдохнуть в монастырской тишине. Кто оставался дольше трех дней, тому уже между службами давали послушания – в трапезной, в столярной, в книгопечатной мастерской или даже на скотном дворе. В свой первый день в Нямце после ранней литургии я решил побродить немного в окрестностях монастыря.
За монастырским полем начинался лес, и я брел по тропинке, сам не зная куда. Я уже прошел довольно далеко в глубь леса, как вдруг вдали мне показалась фигура в старом сером подряснике и с длинными седыми волосами. «Наверное, это какой-то монах. А может, и отшельник», – промелькнула у меня мысль. Я остановился, чтобы не спугнуть этого человека. Но тот уже заметил меня. Он долго глядел в мою сторону, а потом низко мне поклонился. И вдруг исчез.
Честно сказать, я испугался. Что это было? Видение? Или просто я задремал на ходу? Я начал читать молитву Иисусову. А сам подошел к тому месту, где, как мне казалось, стоял тот монах. К моему неописуемому облегчению я обнаружил там старый трухлявый пень. Именно его я, видимо, и принял за фигуру монаха.
На следующее утро я узнал, что настоятель вернулся в обитель и желает меня видеть. После обсуждения дела, по которому я прибыл, игумен одобрил мой план и благословил остаться в Нямце до Успения.
– А Сихэстрию надо посетить, отче. Тем более только сегодня от одного монаха скита Сихла я слышал, там в лесах нашлась дивная старица. Она долгое время укрывалась в пещере. И братия ее обнаружили только потому, что кто-то заметил, что птицы собирают хлебные крохи и уносят их в одном направлении. Да, бывают такие чудеса и в наши дни.
– Феодора… она жива? – спросил я.
– А, так ты уже слышал про нее?
Тогда я все рассказал настоятелю о себе и своей жене, а также о моем предположении.
Игумен внимательно меня выслушал и сказал. «Благословляю тебя ехать завтра после литургии в Сихэстрию и все узнать о старице. Даст Бог, и ты сподобишься ее увидеть».
Ночью начался сильный дождь и все дороги развезло. В Сихэстрию мы с еще одним монахом из Нямецкого монастыря добрались только поздним вечером. Нас поселили в братский корпус, наказав нам отдохнуть с дороги и с ударами бил приходить на службу, которая в монастыре длится всю ночь.