А шить нельзя - грязные раны, хуже будет, загноятся. Да еще и голова туго соображает после всех этих развлечений. Судорожно попытался вспомнить, что ему внушал в кратком однодневном курсе экстремальной медицины военного времени старичок - врач. Вылезло совершенно ненужное - надо руки мыть, а то худо пациенту будет. Но насчет гигиены тут сейчас в этом месте было совсем убого.
Перелез через телегу, поставленную вместе с другими так, чтобы делить пространство за щитами на неровные прямоугольники, оказался в стрелецком секторе.
Беспокоило то, что начнет тут возиться - а татары и попрут. Спросил у сотника, когда вражины полезут. Тот понял со второго раза. Уверенно ответил, что - не сегодня. Да и слышно станет, когда начнут собираться - без дудок, труб и барабанов не принято атаковать, а - тихо все. Воевода татарский - в полоне, ведет себя дерзко, начальству московскому грубит, но своими командовать не может. Без головы войско, а оно и так сбродное. Хан крымский не командует племенами - невместно, меньшой начальник на то есть - а он у русских, значит другие, что еще меньшие - друг с другом спорят, кто главнее. А еще там турки свое гнут. Осада - их рук дело. Татарам такое не привычно.
Паштет кивнул и как-то еще хуже себя почувствовал. До того тягостное ожидание нового наступления и боя поддерживало в тонусе, а тут что-то осоловел сразу, как понял - не будет боя. Поплелся нога за ногу на раненых смотреть.
Те лежали под телегами и навесами. И много их было. Узнал пару человек - и того, что себе пробитый стрелой глаз вырвал. Лежал стрелец в бреду и явно был горячим как печь. Даже на такой жаре было видно. Сепсис, наверное. И у соседа тоже... И у этого...
Отвлекся на настойчивый вопрос сотника. Переспросил, понял, что про цену лечения спрашивает. Задумался. Бесплатно лечить нельзя - не поймут. А сколько стоит жизнь московского мушкетера? Как - то мутно проползла мысль, что если бы убили вчера, то и таблеткам бы применения не было. Удивился - рядом лежал без сознания один из тех, что его прикрывал телохранителем - у него из спины как раз и высунулось лезвие, чуть до попаданца не доставшее. Надо же, уверен был - что погиб на месте пробитый, ан вот - еще дышит. Так ничего в голову не пришло по цене. Еще и потому, что не в курсе рыночных расценок. Запросишь мало - не будут уважать, заломишь цену - торговаться придется, а это всегда было у Паши слабым местом.
Через пять минут сумел довести до понимания сотника и столпившихся стрельцов, что по результату будет запрос. А лечить надо несколько дней, причем никаких гарантий он не дает, сами видите - состояние тяжелое. Пришлось покорячиться, пока поняли, что такое - гарантия. Но закивали согласно. Понятно, что умирают товарищи.
Потребовал воды. Принесли как сокровище - с пару стаканов на донышке ведерка.
Руки мыть расхотелось, а пить расперло адски. Так бы и высадил всю эту мутноватую прелесть, черт с ним, что некипяченая. Но сообразил - раздаст таблетки - раненые эти хрен что проглотят. Но давать-то им что?
Черт, время тянуть надо. Чтоб подумать уставшим иссохшим мозгом. Есть палка - выручалка, они люди религиозные. Вот и помолимся! Сообщил сотнику, что надо сделать. Тот согласно кивнул, но вполне понятно заметил, что веруют они с немчином по-разному.
С трудом усмехнулся в ответ, отчего ойкнул про себя - сухая кожица на губе лопнула от растяжения, больно. Но внятно сообщил, что тем лучше - чья-нибудь молитва и дойдет. Теперь уже сотник усмехнулся кончиками губ, потом посерьезнел. Коротко скомандовал. Стрельцы встали на колени, сняв шапки, сложили руки, забормотали привычно и тихо. Паулю страшно не хотелось вставать на колешки, силы тратить, но сделал как они. Вспотевшая голова, освобожденная от шлема, даже как-то и остудилась под ветерком. Бормотал неразборчиво - сотник язык понимает, зараза.
Сам в это время думал изо всех сил. Сепсис. Заражение. Значит - бактерии попали. А врач говорил, что от бактерий - антибиотики. Только их четыре вида в сумке, какой лучше? А давать по паре! Все равно - если сдохнет, то все даром пропадет, а так прикрывали стрельцы хорошо. Нет, по паре - не хватит. Их же не один раз угощать. По одной. и кому как повезет, главное запомнить - кому что давал. Значит четным - из этой упаковки, нечетным - из этой.
Московиты смотрели во все глаза за таинством раздачи вылущенных из блистеров таблеток. Самым сложным оказалось заставить беспамятных раненых проглотить пилюли. Пришлось давать им по ложечке воды. С ней - глотали. Остатки - а там и плескалось-то всего - ничего - допил сам. И понял, что обратно сил идти нету.
Оперся на телегу. Спросил сотника, стоящего рядом - а что за начальник тут щиты смотрел?
- Гуляев воевода - ответил тот.
Этого Паштет не понял.
- Голова над "град - обозом". Боярин Мальцев.
И опять не понятно.
Сотник на пальцах, мимикой и всяко разно смог растолковать, что все это (широкий круг рукой) весь гуляй - город перевозится специальными людьми и в специальных телегах, этот обоз и есть "град-обоз", а командует им "гуляев воевода", чин такой специальный, высокий и почетный, потому как начальник этот может из имеющегося хоть башню осадную пушечную построить, хоть крепостцу, а или как сейчас - подвижное укрепление.
А Мальцев этот и раньше отличился. когда для осады Казани под его командой и по повелению Государя специально под Свияжском построили целую крепость, потом все бревна и доски пометили специально и плотами под Казань водой сплавили, где снова собрали - и получился у московских воев оплот прямо под носом у татар, что осаду укрепило и сделало положение куда лучше. А это не фунт изюму - такую крепость построить, да потом переместить на другое место в многих верстах. И здесь татарам гуляй-город, как кость в глотке. Не умеют они такие препятствия одолевать. Не по зубам им. Они ж конным строем стараются, а тут пеше надо, на кониках - то невмочь.
Паштет тупо слушал механическую, скрипучую речь сотника. Странное было впечатление - словно говорит репродуктор, да и вид у стрелецкого начальника был странный - он то говорил ясно и понятно, то сбиваясь на полупонятную велеречивость, словно на двух разных языках говорил, толкал лекцию о способах ведения конного и пешего боя у басурман. Многие бы историки из Паштетова времени дорого дали бы, чтобы ее выслушать, а для ослабевшего и очумевшего попаданца это было не шибко интересно. Да и понимал он с пятого на десятое. И в основном то, что совпадало с ранее слышанным на конюшне, благо там копытники старались знать все, с кониками связанное. Не все, конечно, но пара человек была упертыми и всерьез считали, что лошадь незаслуженно забыта, а и в современном мире для нее есть вполне место.
Так что некоторое впечатление о конном бое степняков и у Пауля имелось. И про тактические приемы конников степи слыхал ранее. Про хоровод или мельницу, что и сейчас так называются. Когда отряды конных стрелков скачут по кругу и, проскакивая мимо стреляют, чтобы нанести максимум потерь. А в них попасть сложнее. В двигающуюся мишень-то. И про тулгаму, то есть обход фланга и заход в тыл. Тем более про старый трюк - притворное отступление с ударом из засады.
И, конечно, про напуск, решительную лобовую атаку холодным оружием. Различался сабельный напуск и копейный напуск, он же калмыцкий или ойротский. Они, приемы эти могли переходить друг в друга, скажем, мельница в удар из засады. Но это все в конном строю. В пешем кочевые народы воевали, но не так ярко и результативно. Оборонительные строи имелись, а вот наступательный бой велся двумя тактическими манерами, иногда они были сразу оба, а иногда раздельно.
Наступала, грубо говоря стрелковая цепь, которая огнем (ну как огнем - на деле-то стрелами) издалека наносила потери, так как в степи хороших лучников можно было найти немало. Иногда они заходили во фланг, если противник не атаковал, и продолжали стрелять, в так лучники в атаку холодным оружием не переходили. Били издалека. Если же противник контратаковал, то потери среди стрелков были большими. Поэтому стали создавать вторую линию из воинов с копьями, чтобы отразить контратаку. Ну, ровно так же, как у европейцев с их пикинерами и мушкатирами.
Стуча нагревшейся пулей по зубам, Пауль невнятно заметил, что по его мнению зря татары вцепились в упорно обороняющийся отряд. Раз за разом его атаковали, это неправильно. И особенно при недостатке артиллерии. Правильная тактика идти дальше к Москве. А если уж было желание добить гуляй-город, то лучше оставить его притворно в покое, а потом ударить из засады, когда осажденные поверят, что татары ушли, и выйдут вдогон.
Сотник обозначил тень ухмылки и постарался понятно разъяснить сложное, а именно то, что сбродная орда у Давлет-Гирея, всякой твари по паре, а это значит точно, что начальников разных там многое множество. Потому со старшинством в войске, при плененном-то татарском воеводе, разобраться скоро не получится, каждый на себя одеяло будет тянуть, желая стать главным. А назначать другого главного при еще живом, хотя и пленном воеводе - нельзя, да и родич он близкий самому хану.
Тут Пауль то ли чуточку отключился, то ли стрелецкий начальник опять на высокий штиль сбился, но большую часть нюансов выборной системы воинского начальства уставший попаданец упустил. Понял только, что сложно все это очень, потому как учитывать надо массу факторов - от степеней родства, старшинства и давности рода, количества подчиненных воинов и черт его еще чего. Да к тому же, при хане - турецкий эмиссар, который и настоял на атаке, как представитель регулярной армии. Что-что, а турки осадным искусством прославлены по всему миру. И этот тоже туда же, понятно, что гуляй-город - не Константинополь, так и татары с ногаями - не турки. Он спутал осадную тактику с нужной здесь.
- А чего они так орут-то по-разному? - просто из вежливости спросил Паштет.
Степняки, как оказалось, имели привычку при атаке кричать свои родовые девизы, оттого от них был жуткий вопль. У каждого рода - свой. Что конкретно они орали - сотник не знал, да и не хотел знать. Дикари-с. Но барабаны и трубы у них добрые, потому барабанный бой и рев труб ободряет. Но против пушек и пищалей их стукотанье нелепо, как барабан - пушка и получше грохочет.