— Слушай, а почему там парень в каске? — усмехнулся Паштет. Хорь усмешку не поддержал, сказал печально:
— У этого парня, как мне говорили, была тяжелая черепно-мозговая травма. Контузия, вроде. Он после этого сильно изменился — малословный, угрюмый, загруженный, юмор пропал напрочь, зато разозлиться может моментом из-за сущего пустяка. А как наденет каску — словно меняют человека на того, прошлого. И веселый и разговорчивый. Только снимет — опять бирюк сундуковый. Ему нравится на стрельбище поэтому.
— Тогда надо ему мотоциклетный шлем таскать — предложил Паша.
— Это не работает. Пробовали. Прежний в нем просыпается только когда вокруг военщина, постреливают и на голове — стальной армейский шлем. Такие дела…
Паштет вздохнул, стал смотреть в окно. Когда подъехали к его дому он на всякий случай все же проверил, что в картонной коробке на заднем сидении. Оказалось и впрямь — картонная коробка с пакетиками готовых сублимированных кушаний, моток тонкой блестящей проволоки и какая-то странная серая хрень, весьма потасканного вида.
— А это что за вот зе фак? — удивился Паша.
— Ху из эпсин? Это эпсин хуиз — нимало не удивился Хорь. Встряхнул грязноватую фигню, развернул. Получилось что-то вроде странной жилетки на широких лямках.
— Это Кора, старая бронежилетка мвдшная. Предложили по смешной цене, вот я тебе ее и взял. А то из нас троих ты без бронежилета, нехорошо выходит.
— Я думал без этого ходить.
— Она скрытого ношения, аккурат под ватник. Никто не заметит. Заодно и теплее будет по осени-то.
Паштет пожал плечами, сунул невзрачную вещь в коробку. Попрощались.
— Ружье ты мне на память оставляешь? — невинно-ехидно спросил Хорь в спину уходящему Павлу. Паштет чертыхнулся вполголоса, поворачиваясь обратно. Чехол с разобранной двустволкой мирно лежал там, куда он сам его и положил. Сбил его с панталыку чертов Хорь со своей коробкой. Беря поудобнее свою ношу, буркнул улыбающемуся детской, светлой улыбкой водителю:
— То-то ты мне недавно во сне снился!
— Надеюсь, не в эротическом? — встревожился парень с перебитым носом.
— Ну, как сказать… Голые мужики там были, это помню. Мы, понимаешь, стали таки попаданцами и у тебя было охотничье ружье, под названием пулемет ДШК, и мы устроили засаду на Манштейна и танковую дивизию "Мертвая голова", но нас обогнали москвичи на вертолетах и обобрали немцев до нитки. Вот голые немцы и бегали…
— Это абсент, точно. Разведенный, но абсент — уверенно заявил Хорь.
— Ты про что?
— Абсент на ночь пил?
— Нет.
— Тогда ты просто извращенец и сны у тебя неправильные. Вот у меня — сны такие, как надо! — с чувством превосходства заявил водитель. Паштет очень захотел обидеться, но любопытство победило.
— И что тебе снилось? — спросил он.
— Я позавчера попал в плен и ехал с немцем на опель-капитане, он меня расстреливать вез. И тут навстречу — танковая атака русских!
БТ-5 и БМД-2 в одном строю, страхИужыс. В первой линии. А во второй — Исы. А дальше черт разберет, но многобашенное что-то. И до горизонта. Штук семьсот, ну, как немцы в мемуарах пишут. Я отнял у фрица его МПху, а за это выпихнул его из машины, которую тут же смачно пережевал гусеницами ИС-3, и велел лечь ничком, не дав красноармейцам тут же замочить столь полезного фрица — тот мне, с пониманием, что ему оно больше не надо — и подсумок с магазинами передал. Врываемся мы, значит, во двор этой заготконторы, красные по сторонам побежали, а я — тут же во флигель, в приямочек и через подвал на лестницу, мне туда надо, зачем — не помню, но знаю точно. А там все летит, эсэсовцы мечутся, папки тащат куда-то, разноцветные, с орлами и "Штренг гехайм", хватай вокзал, мешки отходят. Ну, я и давай лупить по ним длинными от пуза.
Тут-то я ее и зацепил. Тощенькая белобрысая немка, Гертруда. В живот ей, одной пулей, через стопку папок, что она тащила. Ну, остальных добил, сапогами и всяко, а ее пожалел.
Чую — ломятся в двери зомби — ну, те эсэсовцы, которых красные постреляли. Красные-то ушли, а эти и ожили, сволочи. Ну, как ожили, зомби, они же дохлые, но вполне себе так шустро бегают и зубами клацают злобно. И смотрят своими бельмами нехорошо, кушать хотят живого мяса.
А вернутся красные через месяц.
Я Гертруду на плечо, она морщится от боли, но терпит — и наверх. А там — опа — лаборатория! Там напарница Гертруды, толстая некрасивая обаяшка-брюнеточка, и профессор Зибель. Лохматый, как Энштейн, и рассеяный, ничего не понимает. Ну, тут я Гертруду на стол сгрузил, сам к двери, на шпингалет ее, очередь через дверь — все, нормально, зомби не страшны. Зибель кудахчет, ничего понять не может, я за ним бегаю, все его установки отключаю, легонько стволом по голове бью — неудобно как-то сильно бить, пожилой человек, ученый и добрый в общем-то, дезинтегратор межконтинетального масштаба придумал.
Ну, вроде все, я этой толстенькой Мари, кажется, только чаю заказал — Зибель к двери и шпингалет открывать — насилу успел поймать и проволокой замотал. А потом к Гертруде — пулю из нее вынимать, лечить ее.
Ну, и тут все заверте…
Вылечил, пульку достал, но Гертруда коварно забеременела — эсэсовка, что с нее взять. И ее подружка тоже (а вот не надо всякого думать, Зибель к тому времени уже куда-то исчез, и потому забеременеть не смог!) А потом сирена включилась, гимном СССР — будильник, сука — вот какие сны нормальные люди смотрят — победно глянул свысока Хорь.
— А абсент при чем? — удивился Паштет.
— На сон грядущий, снотворное. Сны творит отменные. Свояк в то же время, даром что убежденный коммунист, в Зимнем вместе с юнкерами отражал наступление матросни, орал "За Царя и Отечество!" и когда патроны кончились в штыковую пошел. Утром сам рассказал, с подробностями. Так что это однозначно — абсент, мы его вместе пили.
— А зомби куда делись? — хмыкнул Паша.
— Не знаю, честно. Это же сон. Может, растаяли как вомперы на солнце. Как только начал раздевать немку для лечения — как-то зомби пропали из сна, совсем. А вот как пулю доставал помню хорошо. Пуля-то неглубоко вошла, в папках энергию потеряла — в итоге чисто в мышцах, у девушки весьма физкультурный пресс был. Так-то дырочка маленькая и практически не кровоточит. А там в глубине, если ткани раздвинуть — там донце пульки видать.
Ну, я значит, обколол каким-то промедолом из шприц-тюбика вокруг, рассек входное вдоль волокон, а потом эдакими медицинскими щипцами, как оно там, кохер, чи нахер? — туда полез. У меня лежат такие — бабка с госпиталя отцу принесла, в аквариуме камушки ворочать и водоросли пересаживать. Таки длинные щипцы-ножницы, на конце такая зубчатая насечка.
Вот такими же вот ножницами (а точнее, тем же самыми, конечно) я пульку-то захватил, и тащу. А она даром что неглубоко, а сидит довольно-таки плотно. Соскальзывают щипцы, девчонка дергается. Ну, потом нажал посильнее, снизу ножницы подхватил, потащил эдак всем корпусом вверх, ногами — опа, выдернул пульку. Потом даже вроде не тампонировал, промыл чем-то антизаразным, и забрызгал сверху коллоидным спрееем каким-то, повязку сверху чисто так, для порядку. Вот это все точно помню, приснилось очень натурально.
Ну, а вот потом, конечно, таки заверте…
Хорь мечтательно похлопал ресницами, томно вздохнул, после уже нормальным, неожиданно деловым голосом заявил:
— А еще нашел я одно местечко, в реале, вот там все продается, диву даться. Жаль, не обучен я всякими астролябиями владеть, а то б взял, заместо жипиэса — на карте захоронки отмечать, на случай вернуться.
— Рынок что ли какой? И прямо все-все можно купить? — уточнил Паштет.
— Ага. Библия с автографом автора, например попалась. Сумочка из крокодиловой жижи. Канализационный люк из Казани. Схема бесконечности — ну, короче, все что может пригодиться — кивнул задумчиво головой Хорь.
— Не знаю. Вот зачем тебе, например, схема бесконечности канализационного люка? — усомнился Паша.
— Да уж. Надолго псу красное яйцо? — задал риторический вопрос водитель и закончил прагматическим вопросом:
— Ты, Павло, компас и веревку припас?
— Компас — да. А веревка зачем?
— Возьми обязательно. Случись что — будет на чем повеситься. Шутка. И в хозяйстве вещь нужная, так что метров двадцать хорошей веревки прикупи, я серьезно говорю. Сам не знаешь, что может пригодиться и когда. А иной раз предмет вроде и ненужный, а оказывается, что почище нужного нужен. И стоит дороже. Поди, знай.
— Да ладно тебе мозги пудрить — вздохнул Паштет.
— Откопали как-то под Псковом захоронку царских червонцев. Товарищу перепало от копаря в благодарность за нечто важное. Ну, хранил на чОрный день. Настал этот день, он понес червонцы сдавать к знакомому старому еврею. Тот посмотрел и говорит — подделка. Я, говорит, 50 лет в ювелирке — так вот подделка. Но очень старая, очень качественная и, говорит по опыту — возраст соответствует. Того времени фальшак, царского. Пошли по знакомым — в итоге оказалось — это еще кайзеровцы наклепали такого чтоб какую-то там диверсию финансовую устроить, в ПМВ. А потом как-то оно там под Псковом осело. Ушли червонцы дороже, чем если б настоящие были. А ты говоришь — бублики! Ну, ладно, до встречи! — пожал лапу и, лихо развернувшись, уехал. Паша задумчиво поглядел вслед колоброду, вздохнул и двинул домой. И веревку все-таки перед самым отлетом купил и сунул в карман притороченного к сидору палаточного чехла.
Глава десять. Опять странный старичок
Туман выпал густой и тяжелый. Машины, шедшие в аэропорт, тащились непривычно медленно, видимость была убогой и Паштет, глядя на ватную пелену в окне автобуса, уже обреченно понимал, что в таком молоке самолеты не летают. Над головой было тихо, что тоже подтверждало внятное подозрение. Так-то пока едешь, штук пять — шесть металлических птиц успевало прореветь, взлетая или садясь.
Равнодушный женский голос быстро подтвердил задержку рейса. Паштет сходил, посмотрел на электронное табло — мало ли что. Но и табло не порадовало. Публики было много, отменялись все рейсы уже несколько часов, потому обычно полупустой корпус аэропорта производил впечатление рынка в базарный день. Чертыхаясь, Паша брел мимо рядов кресел, выискивая себе местечко, но сограждане сидели плотно, словно кукурузные зерна. Орал какой-то неугомонный младенец, вертелись под ногами малоразмерные пострелята, багаж лежал кучами и в воздухе носилось напряжение, воспринимаемое словно атмосферное электричество. Пока было объявлено о задержке на пару часов, но равнодушное табло указывало, что не улетели еще и те, кто должен был свалить шесть часов назад, еще ночными бортами. Впрочем, Паше, как постоянному летателю в разные концы страны, это было привычно. Всякое бывало, потому раздражения особого не было, хотелось найти себе тихое местечко и либо покемарить, либо почитать, благо всякой литературы в мобиле было закачено много. Проблема была только в том, что публики оказалось слишком много. Впрочем, Паштет точно знал, что рано или поздно, а он себе найдет уголок, надо только поискать. Возникшее вдруг ощущение пристального взгляда заставило поднять глаза и осмотреться. Оказалось, что на Пашу смотрит тот странный старичок, который помирал несколько раз и помог преодолеть боязнь полетов не так давно. Попаданец кивнул, улыбнулся, подошел поближе. Старичок ответил тем же, п