лне поместятся на одном корабле, особенно если потеснятся, как селедки в бочке. Плюс удалось скинуть малость платы за обязательство отражать атаки пиратов, если они встретятся и защищать корабль в промежуточных портах. Семьдесят солдат-это немалая сила! Если пираты их рассмотрят, то абордаж явно провалится.
Хауптманн зло сплюнул. Кто ж знал, что сатанинский тевтон ни капельки не врал! Действительно, путь в Московию оказался длинным. Да что там длинным! Он был просто невероятным каким-то! Плавание оказалось как раз недолгим и не очень скучным, с пиратами довелось встретиться — вроде это поляки были из Гданьска, но шепелявые хамы увидели толпу вываливших сгоряча на палубу стрелков, и тут же трусливо показали корму. Догнать этих наглецов оказалось невозможным, так, просто напугали. Оставалось только сожалеть, что так легкомысленно обнаружили себя, захваченное суденышко — шкипер назвал его "пинка" — дало бы неплохую прибыль, если б удалось его захватить. Стоили эти деревянные плавучие сараи, по мнению сухопутного капитана, несуразно дорого. Увы, ветреная Фортуна упорхнула на раздуваемых свежим ветром парусах!
Высадились в весьма приличном порту Вредеборх, который сам купец — шкипер называл Тольсбург. Тут сидел московитский гарнизон и Наковальня не без удивления обнаружил, что дикари воружены мушкетами и знают, что такое строй. Даже пушки у них были.
Генрих рассчитывал, что вполне можно тут и остаться на дальнейшую службу, но московитский наместник — хмурый детина с острым взглядом — принять их на службу не захотел, послав в Москву. Мог и сам себе под крыло взять, но не захотел. Правда, все же нашел возможность что-то подкинуть "царевым немцам" на поход хоть в виде муки с крупой. И оне пошли к Москве, с свеженаписанной подорожной грамотой и припасами в счет жалования. Хотя властвовал на этих землях король Магнус, но обращаться к нему было без толку — он был посажен на трон Йоханом и плясал под дудку московитов.
Капитан Геринг спросил у наместника, сколько ему идти до Москвы? Оказалось, что три недели быстрого конного марша. И гораздо дольше, если пешего. Наковальня не очень поверил, что до города Плесков понадобится самое малое неделя ходу, потом две недели до Фышнего Фолочка, а потом еще две недели до Москау. И зря не поверил.
Пройди они столько по Европе — уже пересекли бы десятка три границ! А тут… они и границы-то толком не пересекали! Везде тянутся совершенно одинаковые поля и леса, одинаковые деревни. Встреченные купцы с серьезной охраной (к сожалению — слишком серьезной!), подтвердили, что они идут на Москову правильно. Наковальня сначала обрадовался — еще немного, и столица, эта самая их Москау. Как бы не так! Плыли дни. Рощицы сменялись полями, поля — болотами, болота ельником, ельник снова сменяли березовые рощицы. И никакой столицы. Очень удивляло, что у этих московитских варваров был весьма строгий порядок. Устроить характерную для шаставших по Европе наемников "детскую шалость" ограбив что ценное и тут же свалив в соседнее государство, которое тоже размером с салфетку, тут было невозможно, уделы у местных властителей были великоваты и за наемниками присматривали строго. Дураков проверять местные нравы и законы не нашлось, тем более, что в общем — кормили.
А теперь вот вся рота заболела и дрищет безбожно и непотребно. Уже шестерых потеряли от такой ерунды, а так как капеллана по малолюдству роты не удалось нанять, пришлось читать отходные самому капитану. И до Москау еще было идти две недели самое малое.
— Две недели, Карл! — сказал тогда хауптманн своему каптенармусу Карлу Маннергейму, шведскому дезертиру и редкостному прохвосту, с которым они разменивали уже далеко не первый пинок судьбы.
— Еще две недели нам еще придется кормить эту сволочь за наш счет!
Да, именно так — ведь известно, что пока войска не встали на довольствие основному нанимателю, по пути их кормит командир. И было не понять — радоваться ли тому, что всего солдат набрал вместо полагавшихся для полнокровной роты трех сотен всего шестьдесят шесть человек или огорчаться. С одной стороны — меньше расходы, с другой — смех, а не рота.
Хауптманн сидел, неприветливо глядя на незнакомца. Что-то категорически в нем не нравилось Генриху. Но он не мог понять, что же именно. При этом что-то еще и не позволяло просто прогнать чужака. И эта непонятность злила Наковальню все сильнее.
— Какого дьявола тебе от нас надо? Мы не платим всяким шарлатанам — совсем уж неприветливо поинтересовался Геринг.
Лекарь 'Пауль из Швейцарии' (Paul von Schweizer Bergen) снова что-то непонятно начал говорить об излечении, вроде настаивая, как можно было понять, что это довольно легко и просто. То есть откровенно врал. Наковальня разозлился уже всерьез, и готов был кликнуть зольдат, чтобы те вышвырнули шарлатана из лагеря, по пути намяв ему бока.
Но тут, совершенно неожиданно, подскочил Карл. И не просто так, а неся, словно заправский подавала в немецких кабаках, недешевые бокалы из его же, Наковальни, командирского добра, а также бочонок с вином, между прочим, тоже весьма недурственным, вина себе Генрих выбирал сам.
Капитан просто обалдел от такого поворота — с чего бы вдруг его старый товарищ так проникся гостеприимством к этому незнакомому шарлатану, что оказывает ему такие почести? Но Карл, с улыбками и вежливыми присловьями расставляя посуду и разливая вино — повернувшись к нему, округлил глаза и состроил такую гримасу, что Наковальня и думать забыл злиться. Если уж пройдоха Маннергейм устраивает такую пантомиму лично, значит, что-то тут не то.
И, произнося краткую здравицу, похоже, не понятую швейцарцем, но, тем не менее, им поддержанную, хауптманн, делая вид, что смакует вино, теперь уже цепко и старательно осмотрел гостя. И впал в такое оцепенение, что если бы не Маннергейм, начавший, в меру понимания обеих сторон, обсуждать вкус вина со швейцарцем, то, пожалуй, гость бы что-то заподозрил.
Перед Наковальней сидел молодой мужчина, очень и очень крепкий, здоровый и хорошо кормленый. При этом одет он был в какую-то совершенно простолюдинскую одежду. Стеганая военная куртка, похожая на гамбезоны или как их называли местные — тигелеи. Такие же штаны, кожаные сапоги, странноватый берет.
НО! Какого КАЧЕСТВА была эта одежда! Швы, материал, детали… Сапоги, по виду самые простые, сшиты по-московитски — эти варвары вшивают голенище в головку, европейцы делают наоборот. Но КАК они сшиты! Невиданно ровные стежки. Ювелирные швы.
Генрих попробовал представить, сколько стоят такие сапоги… и понял, что, вероятно, он значительно беднее этого чертова швейцарца! Даже сапоги стоили столько, что он едва смог бы их купить! А вся его одежда…
А ружье? Двуствольное, замки замотаны тряпкой, но отчего-то опытный хауптманн чутьем вояки знал — не фитильные, как минимум — колесцовые, а то и ударные испанские новомодные. Но, даже не видя замков, только от взгляда на стволы — у Наковальни стали раздуваться ноздри, как у почуявшего кровь волка. Стенки стволов в дульной части были тонюсенькие, чуть толще пергамента! И соединены были стволы так искусно, как еще и не приходилось видеть Генриху, уж немало оружия в руках подержавшему, в том числе и многоствольного. Такая толщина металла означала, что или ружье непременно разорвалось бы при выстреле, или то, что металл на стволах — высочайшего, небывалого качества! Очень изысканно сделанный приклад, хороший мастер делал, добротное оружие всегда удобно и красиво.
И цены. И стоит такое ружье… Хауптманн снова прикинул, и снова огорчился — даже после окончания найма у короля Йохана, и всех выплат, он, наверное, не смог бы такого ружья купить. Нож на поясе швейцарца не отличался чем-то особенным — но по поводу его качества и стоимости Наковальня уже не сомневался. Как и по поводу прочей амуниции и снаряжения этого 'лекаря'.
Он весь стоит втрое дороже, чем вся наша 'рота', вместе с пушкой! — мелькнула мысль в голове Геринга. Он даже подумал, что если 'швейцарский лекарь Пауль' пропадет в этой забытой Богом московитской деревне… Но, словно прочитав его мысли, с намеком кашлянул Карл. И Наковальня поспешно отогнал кровожадные помыслы… до поры, как минимум. И дело было именно в том, сколько стоило все, что было при этом Пауле. Никто не станет просто так шляться, нося на себе целое состояние.
Да еще — прикидываться при этом небогатым человеком. Да еще и так неумело прикидываться. Ясно, что вся эта 'простая одежда' пошита за огромные деньги, у очень, ОЧЕНЬ дорогого мастера, как и простенькое, без особой отделки на видимых частях, ружье. Сразу ясно — очень богатый человек ЗАХОТЕЛ ВЫГЛЯДЕТЬ бедным. Но — короля выдает осанка, как говорят сволочи-франки. Генрих не любил французов, хотя и признавал, что у тех хорошо подвешен язык.
Богатый человек просто не захотел купить дешевую одежду и оружие, а заказал подделку под них, причем очень и очень дорогую. Не очень умно, но как раз понятно. Чтобы носить грубые тряпки простолюдинов, надо привыкать к ним с детства. А как небрежно он обращается со всем этим богатством! Так, словно это обычная одежда, к которой он привык и не очень-то дорожит. И завершал весь этот маскарад факт отсутствия у Пауля холодного оружия. Демонстративное, можно сказать, отсутствие, словно швейцарец всем хотел заявить: 'Нет, я не дворянин и не военный, даже и не думайте!'
И тут Наковальня всерьез задумался. С одной стороны, такие маскарады богатых и влиятельных людей (то, что Пауль богат — очевидно, а богатый человек не может не быть влиятельным!) означает, прежде всего, тайны, интриги… и серьезные неприятности. Наковальня Генриха инстинктивно напряглась. С другой стороны… это означает ДЕНЬГИ. Очень, очень большие деньги. Тут главное не ошибиться. А ведь, выходит, что все складывается неплохо — ведь Пауль сам к ним пришел, а значит засранная, в прямом смысле слова, рота швейцарцу зачем-то нужна!
Более того — тот зачем-то хочет вылечить их всех. Интересно, зачем? Уж явно не из-за денег! И вряд ли он так уж нуждается в полусотне кое-как вооруженных бродяг в подчинение — захоти он, и мог бы нанять деревенских, и получилось бы едва ли не лучше. Выходит, что-то другое ему надо. Что? Может быть, ему нужно просто спрятаться? Затереться среди зольдат, и пройти, не замеченным… ну, например, в ту же Москау? Наковальня не первый год мотался по свету с железом в руках, и вовсе не был ни дураком, ни наивным юношей. Он прекрасно знал, как много значат всякие тайные дела и секретные миссии. И какие в этих делах риски. И — ставки. И — выигрыши. Главное — вовремя соскочить с этой лошади, подумал хауптманн, уже приняв решение. И, перехватив взгляд Карла, утверждающе мигнувшего ему одним глазом, понял, что тот пришел к схожим выводам. Как говориться, если Фортуна повернулась к тебе задом — главное не упустить тот момент, когда можно будет задрать ей юбку.