Голос Нежила аж зазвенел от сдерживаемых эмоций, но ненадолго. Потом он увял и буднично сказал, что в учение к кату он бы пошел, но кто его слабосильного-то возьмет? Чтобы все казни и муки проделать — сила нужна, а иногда казнят или мучают сразу нескольких. Если же его на место ката поставят кому-то плетей всыпать, то он свалится от усталости раньше, чем наказанный. А меч для казней больше него самого потянет.
Паштет только смог подумать про тайны здешних душ — как много всякого в них скрывается, только успевай челюсть с пола отпавшую подбирать. И как-то прочитанные им раньше романы и просмотренные фильмы ему показались простенькими детскими комиксами, что ли.
Пора было вставать, в который раз подумал Паштет, но прокрастинация была сильна.
— Герр фон Шпицрутен? — раздалось над ухом.
— А? — удивился Паша — И тут же поправил говорившего: "Фон Шпицберген!".
Оказалось, за болтовней пропустил подошедшего тихим шагом солдапера. Незнакомого, но на первый взгляд — матерого. Похоже — немца, потому как из короткого лаяния на этом самом языке, которым впору браниться, понял — герр гауптманн уже ждет герра доктора.
Чувствуя себя немножко как перед висилицей, Паша гордо встал, захватил мешок с медикаментами и пошел за этим мушкетером. А чтобы было не так тошно, начал про себя распевать залихватскую ковбойскую песенку с непонятными словами. Получалось в переводе что-то этакое:
Если бы не этот Джо-Ватный глаз,
Я был бы женат уже очень давно.
Откуда ты пришел? Куда ты направлялся?
Откуда ты явился, Джо-Ватный глаз?
То есть заведомо идиотское, но уж больно мотивчик был позитивный.
Капитан Геринг все-таки был матерым командиром. Вся его банда, гордо называемая ротой — стояла перед его палаткой и слушала его внушения. При этом даже строй держала на вкус Паштета вполне прилично — две шеренги, все чин чином. Да и сам лагерь — четкий, в центре палатка гауптмана, перед ней как бы улица, образованная другими шатрами. Вот на этой улице и стояли сейчас Пашины пациенты. Не менее полусотни.
Паштет терпеть не мог публичных выступлений, но — как говорится в поговорке — взялся за гуж — не потолстеешь! Хауптманн как раз заканчивал говорить что-то, что промпт попаданца перевел совершенно несуразно и понять сказанное не получилось. А вот то, что хауптманн, повернувшись, увидел приближающегося лекаря, съехал с темы и объявил о надвигающемся лечении — это было понято не только стоящими в строю, но и самим доктором.
Вояки уставились на Паштета. Он, соответственно — на них. Поиграли в гляделки, в ходе которых мысли у Паши в поврежденной вчера алкоголием голове метались как галки у колокольни. Черт, надо было вчера не спать валиться и сегодня не болтовню слуги слушать, а наметить план действий. Не успел. Нужно чуточку выиграть время. Внезапно вспомнилось из читанной давным давно книжки про то, как Насреддин лечил ростовщика — для выигрыша времени велел развести костер, а потом всем молиться, но ни в коем случае не осквернять молитвы думами об обезъяне. Так, есть идея!
— Господин хауптманн! Прежде всего мы должны помолиться святой… (Тут у Паши возник короткий затык, потому как он кроме Асклепия никаких божественных сущностей, завязанных на медицину, не знал. Асклепий же не годился, как язычник. Молнией в судорожно напряженных извилинах проскочила искра — вспомнил виденную в Великом Новгороде могилу святой и ляпнул)… Параше Сибирской!
И сам испугался. Ну, что поделать, если ту деву так звали? Чертовы ассоциации.
— Я не слыхал о такой святой! — буркнул тихо лекарю Геринг.
— Она канонизирована римской церковью год назад, широко не известна еще. Но очень помогает страждущим хворями! — привычно соврал Паштет.
Хауптманн пожал плечами и отдал приказ. Подчиненные послушно сложили ладошки и забухтели каждый на свой лад. То же сделал и Геринг, посчитав, что от молитвы худа не будет, а свежесделанная святая еще не завалена кучами просьб и скорее ответит верующим. То, что лекарь соблюл субординацию и не полез через голову командира отдавать распоряжения и польстило Герману и показало, что этот странный чужак имеет военный опыт.
— Теперь я выдам на каждых двух человек по одной пилюле. Они должны разделить пилюлю пополам и съесть, поминая всю кротость господа и милосердие его. Завтра выдам еще лекарства. Пусть относятся бережно — оно освящено архиепископом Бабэльмандебским! И еще — господин хауптманн, надо, чтобы они выкопали траншею и гадили отныне только в нее! — вспомнил азы гигиены новолепленный доктор.
— Это еще зачем? — удивился Геринг.
— Для того, чтобы дьявольские миазмы болезни мы вернули их пославшему! — Паша ткнул пальцем в землю, перекрестился и этот жест повторили остальные, опасливо поглядев туда, куда Паша ткнул пальцем.
После этого лекарь, вспоминая, как мог, рассказанное ему в аэропорту, выдал пилюли, выдирая их из пузырчатых блистеров. Пациенты таращились на его действия недоверчиво. Потом, под его пристальным взглядом, поделили и сожрали лекарство. Некоторое время ушло на создание полевого сортира а ля вермахт — с жердями над свежей траншеей и прочими удобствами. Видно было, что воякам это непривычно, но капитан имел авторитет и умел им пользоваться. А парочку недовольных он огрел палкой по хребтинам, отчего те сразу в разумение пришли.
Все это время Пашу не отпускала тяжелая дума, даже две — не сдохнет ли кто из этих бродяг в ходе лечения — выглядели-то они паршиво, прямо сказать, а вторая — не слишком ли он погорячился, вставая в строй этого военизированного сброда? Может, свалить, не связывая себя обязательствами?
Быть попаданцем самому оказалось весьма и весьма сложно. Так-то, разумеется, в книжках все было проще некуда, а тут, черт их дери, даже год непонятно какой и что за Йохан на троне — черт поймет! Но очень озадачило, что русские за своего не приняли, категорически отправив к иноземцам. Которые тоже за своего не посчитали. Другое дело, что в банде этой, громко названной ротой было явно всякой твари по паре. Даже одеты они были стремно и внятно определить моду было очень непросто. По сравнению с этой ротой покинутое общество будущего преставлялось просто одетым на один шаблон, да оно вообще было униформированным и куда как однотипным в сравнении. На всех джинсы, все идут, таращась в айфоны, куртки, шапочки максимум трех разных типов, шести раскрасов. Не, ну были фрики явные, доводилось видеть разных юродивых, но в целом — хоть всех строем води. А тут у одного башмаки с задранным носом, у другого, рядом — какие-то постолы, третий в сапогах, и портки у одного буфами с разрезами, откуда торчит другая ткань, у соседа в облипку внатяжку штанишки, а у третьего — портки словно из магазина рабочей одежды, мало не из дерюги и пуговицы здоровенные, металлические на ширинке. Причем, похоже он этими пуговицами гордится. И шляпы у всех разношерстные и куртки. У кого куцая, у соседа — наоборот, долгополая. Пестрое вроде все, а в целом — бурое какое-то сборище. Черт их поймет. Категорически было неясно Паше — куда это его вляпало. Но точно — не петровское время и не пираты карибского моря — никаких треуголок, шляпы посконно круглополые. Три мушкетера? Тоже нет — у этих не изящные кремневые мушкеты, а весьма грубые самопалы. Или у мушкетеров тоже фитили были? Черт их подери, не вспомнить. И да — три мушкетера — дворяне были, как и кардиналовы гвардейцы. А эти — забулдыги бомжеватые.
Хотя у нескольких человек — самые настоящие шпаги. Дворяне? Но вид у этих дворян самый подзаборный. Правда, у остальных еще хуже. Ни одного толстого — жрут, значит, невдосыт. Да и вообще — потасканные, та еще компашка, если честно. Зато у каждого либо кинжал на поясе, либо нож офигительных размеров.
С другой стороны — никак в обществе без статуса не получится. Должен каждый сверчок на своем сучке сидеть. Что-то говорило попаданцу, что пока ему везло. Вел он себя бесшабашно, чего уж там. Мог его приколоть тот уродливый отшельник, когда медведя разделывал? Да как два пальца. И поганками угостить в каше — тоже мог. Немцы эти… Вот неприятные у них были взгляды. Всю беседу с командирами наемников сидел Паштет как на иголках. Больно уж взгляд был такой, как у пса при виде куска мяса. И ощущал своей кожей Паша, что решается его судьба. Потом только с чего-то попустило капитана и как-то перестала угроза ощущаться как физическое воздействие. Что-то для себя наемники решили и видимо строят планы. Узнать бы еще — за кого они его тут держат, но всяко не прикололи ночью, так что поживем. Нежило этот явно шпионить будет, для того и приставлен, ну так и ладно — надо щеки надувать грамотно, чтоб понимали немцы — мертвым он им больший убыток. Хотя если еще золото засветить — точно прикончат. Скромнее надо себя вести и соответствовать… Еще б понять — чему. Ладно, шпионаж — та еще веселуха, в обе стороны может работать, слуга попался болтливый, так что поболе с ним разговаривать если-то проболтается.
Тут опять Хомич вспомнился, потому как очень в тему были его рассказы про эксперименты с обезьянами и сходство иерархичных реакций в стае для человеческого общества. Тогда — в армии — Паша просто отметил сказанное сослуживцем, как возможно интересное. То, что на животных ставят разные опыты, моделируя ситуации и реакции уже и для человеческих организмов, это Паштет и без Хомича знал. И то, что лекарства так отрабатывают и хирурги тоже на лягушках попервоначалу тренируются — это как бы не новость.
Новым было то, что поведение людей тютька в тютьку соотвествовало всем инстинктам стайных млекопитающих, хоть волков, хоть шимпанзе. Или "шимпандзе" как говорил пухлый юморист, если рядом оказывался дебил Билецкий. Ему на голубом глазу Хомич впиливал всякие басни типа того, что Шимпандзе — так звали лаборанта, на котором ставили опыты. За это ему платили солидные гроши — сам профессор Абрам Гутанг премии выписывал. И тупой Билецкий всерьез этому грузину завидовал, потому как работа несложная, а гроши мает.