ку таращились соратники. Это как с БМВ и меседесом в покинутом времени. Не только понты, но и статус. Только тут БМВ — это конь красавец, отличное оружие да и одежда с доспехом. Окончательно Паша убедился в этом, когда рота въехала в здоровенный русский военный лагерь. Просквозивший мимо них чувак в здоровенной и высоченной меховой шапке, одежке, расшитой золотом и на таком коне, что даже горожанину было понятно — это да, зверь — сатана, а не конь.
Паштет башкой вертел и удивлялся. Лагерь раскинулся вольготно, размерами — глазом не окинуть — удивлял. Громадный! Народу тут было — ну, точно — тысячи. Сначала огнестрела попадалось очень мало, потом пошли одинаково одетые в серые длинные кафтаны мужики. У некоторых на головах — железные шапки-котелки. Только без дужки, а то прям хоть сейчас кашу вари.
Спросил ехавшего рядом Хассе. Тот усмехнулся, сказал, что это московские стрельцы, их вот так одинаково одевают. Тоже мушкетеры и неплохие в деле — признал великодушно.
Оставалось только остаться в непонятках — помнил же, что стрельцы в красных кафтанах, все поголовно, а тут — серые. Потом еще в голубых кафтанах попались на глаза. Альтернативная реальность? Похоже на то, потому как описать московитскую одежду Паша бы не взялся. И вроде не такие коричнево-серо — черные, как его соротники, у московитов красный в чести, много тут этого цвета. Но какое все необычное по виду! Картинки раньше видал привычные, а тут — проехала кучка всадников — ни одной одинаковой шапки! Все такие вычурные, что и не нарисуешь. И запахи разные в нос лезут, то конским потом, то кожей, то дымком костров. А то вдруг — кашей с луком и салом.
Подъехал конный, весь в черном, Геринг тут же заговорил с ним. И на удивление тот ответил по-немецки же. Спросил — ругодивские ли немчины? Хауптманн отрицательно помотал головой. Черный всадник кивнул, показал рукой в черной перчатке с раструбом направление, велел найти Гьюрия Францешбенка. Почему-то показалось Паше, что этот черный — не русский, хотя и немецкий ему не родной. Тронулись туда, куда показал.
Паштет понял, глядя вокруг, что вроде как и все в армии — внешне на первый взгляд хаос и неразбериха, а на деле и караулы стоят и патрули видны и посыльные из штаба вишь ездят. И публика не бездельничает. И структура лагеря стала проясняться.
Спрашивали по пути еще несколько раз. Понимали их, кто нужен, показывали куда идти, разве что искомого начальника по-разному величали, кто говорил Георг Францбек, кто Юрий Фаренсберк, а последний солдапер — явно своего, тоже немецкого вида, надулся и гордо поименовал начальника герром Юргеном фон Фаренсбахом. Геринг хмыкнул и вскоре уже его рота размещалась в указанном месте. Пока Паша возился со своей палаткой, Хассе сходил "понюхать воздух", то есть на разведку, пообщался с компатриотами и принес свежие новости.
— Нас тут два отряда немецких получается, мы сбродные, да ливонцы. Сбродом командует опять же ливонец из рода Фаренсбахов, а ливонцами — московит Шарапов — доложил расклад сил канонир.
— А наш хауптманн как? Его старшим не поставят? — удивился Паша.
— Шутишь, полагаю? И род совсем никакой, да и московиты его не знают, а род фон Фаренсбах — даже я про них слыхал, так что московиты ему предпочтение отдадут несомненно. Он у них тут уже два года… околачивается.
— Что то ты странное сказал. Он у них два года на службе?
Хассе усмехнулся иронично.
— Можно и так сказать. Он в Москве в тюрьме сидел. А потом решил, что армия лучше тюрьмы.
— И за что ж его в тюрьму? — совсем запутался попаданец.
— За грабежи. Нет, не по ночам на улицах, хотя дворяне и так веселятся часто, особенно если кроме шпаги и жрать нечего. Он все же солидного рода. Въехал он сюда в Московию главой охраны посольства дворянских корпоратий Вика и Эзеля, по старой привычке стал все брать у крестьян не платя, а тут у московитов такое не проходит даром, они тут же бравого начальника взяли под стражу — и в тюрьму за любовь к дармовщине. Скупой, значит. Это не очень хорошо, наверное, постарается и нас облапошить. А пошлют нас в город Сертпухоф. Не знаю, где это. Говорят — большой. И самое хорошее известие — пушкарям двойное жалование московиты платить будут, лишь бы денежки к кожельку бравого Юргена не прилипли, бывает такое у дворян.
— Воры они? — усмехнулся Паша.
— А ты как думаешь? Они считают, что дворяне из другого теста и потому всех топтать могут, кто происхождением ниже. Но поверь мне, Пауль, после выстрела из пушки трудно отделить потроха высокородных дворян от кишек всяких простолюдинов. Видел не раз — совершенно одинаковая людская требуха у всех. Потому они нас, людей пороха, огня и грома не любят, что мы легко видим — какая она у них — требуха. И нам их латы не преграда! Пушку пока нам не дадут, надо еще смотр проходить, завтра как раз под опись пойдем. Так что можешь точить свой тесак и скажи слуге — чтобы все снаряжение сияло. Да, а почему у тебя нет кожаного колета? Я понимаю, что дорогой железный нагрудник пройдоха Маннергейм тебе не дал, но уж колет от Шредингера точно остался! Иди, требуй!
Паша послушался и попытался выдрать у скареды — каптенармуса полагавшуюся одежду. Швед юлил и объяснял все чудом чудным — вот только вчера колет был — а сейчас нет. А до того, как вчера нашелся — так тоже не пойми куда задевался, просто чертовщина какая-то!
Попаданец ни на йоту не поверил пройдохе Маннергейму, но вернулся с пустыми руками. И стал готовится к завтрашнему внесению роты в описи, потому как Геринг совсем с цепи сорвался, проявил неуемную прыть и неслыханное рвение. Ночь Паша спал тревожно, чертовы соседи пели песни и вроде как и плясали у костров. В этом ночном веселии пришла мысль. что люди и впрямь не меняются, только тут полицию не позовешь, лежи и слушай. пока певуны не устанут.
В итоге утром перед столом, где сидел величаво человек в скромной, по виду, но явно очень качественной одежде, выстроились все немцы Фаренсбаха, включая и "роту" Геринга. Точнее, то, что сам хауптманн величал ротой, так-то всех вместе на полнокровную роту фаренсбаховцев не хватало. Помощники сурового человека за столом скрупулезно проверили все имущество, особо обратив внимание на огнестрельное оружие, пересчитав все стволы и проверив их работоспособность. Проверили и пушку, но тут уже не удержались от шуточек и ехидства, один на ломаном немецком даже осведомился — не эта ли затинная пищалища стояла на ковчеге ветхозаветного Ноя? Хассе подмигнул и вернул шутку, заявив, что да, она самая, а потом еще послужила и иудеям и филистимлянам и амоавитянам и даже самарянам, но что особенно ее украшает — именно ею зашиб Голиафа малыш Давид. С дерева скинув великану на башку!
Оба обменялись лукавыми понимающими взглядами и после некоторого не слишком упорного спора всех четверых пушкарей Геринга записали по пушечному наряду, правда перед этим устроив легкий экзамен, чтобы убедиться, что это не жулики, а и впрямь понимающие в громовом ремесле люди.
Проверяющие не стали долго морочить головы, а просто показали каждому из претендентов на звание пушкаря по одному предмету из набора "Бабахни из пушки!". Паше достался жестяной цилиндр, срезанный наискось так, что напоминал совок на палке. В детстве Паштет видел, как подобным инструментом продавщица в деревне брала всякие сыпучие продукты типа сахарного песка и круп, потому сразу сообразил, что это для того единственного сыпучего продукта, что пользуют в пушке — явно же, что порох этим совком засовывают в жерло. И не ошибся. "Два слова" досталась грубая круглая щетка — ствол чистить, совсем просто. Игроку в кости показали странную хрень, словно пара здоровенных штопоров на длинной палке, такого сам Паша раньше не видал, но экзаменуемый с усмешкой дернул пук травы из-под ног и показал, что будет вытаскивать из ствола этим штопором как раз траву. Это немного смутило новоиспеченного канонира, не понявшего, нафига нужна трава в пушкарском деле, но банник, доставшийся Хассе, как раз и дал понять — мокрую траву или сено пихают в ствол, чтобы погасить возможно недогоревшие порошинки, заодно чистя жерло от копоти. А потом спрессованную траву этими штопорами и выдергивают, как пробку из бутылки. Пальник — приспособу с фитилем, которым и поджигали заряд, уже и показывать не стали, ясно было, что эти наемники — не самозванцы с соломой в волосах.
Сдали экзамен. Сразу после этого внимание привлек хаупт-атаман Геринг, изрядно поспешавший куда-то. Вид у него был забавный — видно было, что человек куда-то адски спешит и с удовольствием рванул бы бодрым галопом, но положение не позволяет делать такие поскакушки и потому его голова с гордым выражением лица сильно контрастировала с ногами, то и дело припускавшими торопливой рысью.
— Пахнет деньгами — озабоченно сказал Хассе.
— И неприятностями — буркнул "Два слова"
Третий из команды кивнул головой и пошмыгал носом.
Только Паша, как бывало не раз, не понял, о чем толкуют опытные камарады.
Выяснилось это быстро — даже и пообедать не успели, еще черпали из котла кашу, когда подошедший квартирмейстер сказал и поспешил дальше:
— Получить жалование — и собираться. Выступаем утром на рассвете!
Отстояв свое в очереди и получив от капитана горсть разномастных монет и монеток, Паштет глянул на взмыленного Геринга, трудившемуся в поте лица своего, словно продавщица на рынке в горячий час. Тот как о само-собой разумеющемся заявил:
— Жалование канонира за два месяца, по 3 рубля как московским стрельцам, рубль как лекарю, следующий!
Попаданец отошел, чертыхаясь про себя. Новое дело — во всех романах главный герой не парился насчет денег, все было просто и понятно, а тут голову сломить просто — пересчитал маленькие, неровные, словно чешуйки серебрянные, монетки с всадником — московские копейки. Получилось почему-то 96. Рублей не нашел, одна монета, довольно крупная с желтоватым тусклым отливом и две поменьше, серебряные (причем одна словно со дна морского — черная вся). Еще бы понять, сколько это в общей сложности. За охоту на медведя одну копейку получил, поди думай.