Наглядная иллюстрация получилась старой поговорки — с миру по нитке — голому рубашка! Правда, кафтан с покойного Шредингера сидел на тощем теле Гриммельсбахера как на корове — седло, но во-всяком случае облик "омерзительной и богопротивной наготы" был прикрыт, что артиллеристы с удовлетворением и отметили. А дальше Хассе увел незадачливого подчиненного под конвоем и потом вернулся к костерку, держа отнятые у того шмотки, чтобы Ирод Иерихонский не удрал опять играть. В голом виде мимо Маннергейма и Геринга проскочить он точно бы не смог.
Сев на свернутую одежду, Хассе успокоился и опять пожалел, что тут нету винца или пива. Паша подумал и выделил из запасов миллилитров двести спирта. Вечер был хорош, к походу он был готов, а развязать языки спутникам стоило, благо теперь почти все его компаньоны по пушкарскому делу сидели у костра.
Развел спирт водой, попробовал теплую смесь и немного перекосившись от вкуса, предложил принять квинтэссенциальной амброзии из аква виты. Мужчины заинтересовались, долго недоверчиво нюхали. Разлил всем, даже чуток Нежило дал, благо в этом жестоком времени не было ни ювенальной юстиции, ни омбудсменов.
— Это же водка, только очень уж крепкая, прямо как жидкое пламя — прокряхтел Хассе, вытирая слезы.
— Крепкая водка — отметил факт и "Два слова".
— А что, тут известно, что такое водка? — искренне удивился Паштет, свято уверенный, что в древней Руси водки не было в принципе, а пили только слабоалкогольные меды. Хотя, возможно эта Русь уже была не шибко древней. Игра в кости тоже немало смутила. В жизни все не так, как на самом деле — вспомнилась Паше поговорка приятеля Лёхи.
— Конечно! Водка — и неизвестна? Как такое может быть? Наш шнапс слабее, видно каковы морозы зимой — такова и выпивка. А это — оттуда — из Шпицбергена — прищурился Хассе.
— Да, из дома — взгрустнул Паша.
— Хорошо пьется — намекнул "Два слова".
Попаданец махнул рукой и — раз и тут водка есть — толку-то жалеть — добавил спирта, оставив только на крайний случай чуточку совсем.
— Ты свое добро положи на вторую телегу, там тебе будет место и твоему слуге — распорядился канонир.
— А что, у нас две телеги? — удивился Паша.
— Четыре. Надо бы шесть, да припасов мало, пороха мало и ядер нет. Так на одну пушку небольшую — шесть телег надо, не меньше. А к большому орудию и до ста бывает. Странно, что ты этого не знаешь. У вас на Шпицбергене что — не воюют совсем?
— Последний раз соседи полезли семьдесят лет назад. Ну и им так всыпали наши, что и сейчас боятся — честно ответил Паштет.
— Ого. Хорошо всыпали, наверное — хохотнул Хассе.
— Или трусы — буркнул задумчиво немногословный Шелленберг.
Разговор уходил не в ту тему, которая интересовала бы Пашу, потому он постарался свернуть с нее в интересный для себя вопрос:
— Не пойму — зачем Йохан нас нанял? У него же есть свои мушкетеры?
Собеседники переглянулись. Хозяин застолья разлил теплый спирт. Приложились, выпили, крякнув. Закусили тем, что нашлось на полотне.
— Это просто. Наемники лучше его мушкетеров.
— Вдвое — втрое — согласился "Два слова".
— Хвастаете? — усомнился попаданец, глазами показывая слуге, чтоб тот и себе мяса взял. Нежило понял намек, утянул кусок курятины, жевал жадно, видно было, что не часто такое угощение перепадает.
— Это правда — отрезал Шелленберг.
— Смотри сам — обычно люди хорошо выполняют ту работу, которой занимаются все время? Верно? У нас говорят, паршивые сапоги будут если их пирожник сделал. И наоборот — начал пояснять Хассе азбучные истины.
Паштет кивнул. Похоже было, что ему удалось повернуть тему разговора в нужное направление. Он понятия не имел, что тут и как устроено в это время. Ну рыцари, с оруженосцами. Пушки вот. И мушкетеры. Мешанина непонятная.
— Потому и наемник — такой же ремесленник, как торговец или сапожник. Это — работа. Мы занимаемся ею, потому знаем хорошо. И воюем часто. Я-то еще не вполне солдат, если сравнивать с "Два слова" или этим голым дуралеем. Много чем еще занимался. А они — только воевали. И можешь мне поверить — они это делать умеют. А московитские стрелки — они кто лавочку держит, кто кузнецом работает, кто еще что — а как царь позвал — берут оружие и воевать идут. Для них война — не заработок, не привычная работа, а помеха досадная. Потому в бою один наемник пары московитов стоит. Хотя раньше еще хуже у них было, у московитов. У меня были приятели купцы, так они много чего рассказывали. До стрельцов еще хуже войска были, помьестное ополчение, да.
Паша налил всем очередную дозу. Произнес: "Прозит!"
Церемонно стукнули емкостями и выпили с видимым удовольствием. В этом солдаты прошлого были весьма одинаковы с современниками Паши.
— Хотя, в общем — похоже у всех. Есть господа — тут князья, у нас герцоги и принцы, так вроде равны между собой. Потом кто-то один, что поумнее и посильнее, одолевает остальных и становится королем. То, что тут живут московиты и у них цезарь Йохан — это случайность. Одолела бы Москву Тверь — и был бы здесь тверской цезарь — продолжил канонир.
— Тоже Йохан! — усмехнулся "Два слова".
— Вполне возможно. Тут Йоханов — как у нас Гансов. Так что у каждого господина — свои вооруженные слуги. Когда совсем тошно приходится — вооружают крестьян, курам на смех вояки. Так как толку от всего этого сброда мало — берут наемников. Первыми это придумали итальянцы — от них много словечек осталось италийских в обиходе — нанимателя и сейчас зовут локатором, а командира нанятых вояк — кондуктором.
— Геринг — кондуктор? — хмыкнул Паша.
— Был им. Сейчас уже Фаренсбах. Но италийцы — публика хитрая, воевать не любит, потому у них воинов маловато…
— Трусы они — твердо сказал "Два слова".
— Слыхал я мнение, что это наоборот показатель их благоразумия и ума — дескать, итальянец прекрасно понимает все опасности войны и потому сразу же старается их избежать, до глуповатого француза это соображение доходит уже во время боя только, а немцы и швейцарцы так непонятливы и тупы, что до конца боя не поймут — во что ввязались? А потом уже и понимать поздно. Потому лучшие наемники — те, кто не сообразительный — расхохотался заразительно Хассе, а остальные, глядя на него, тоже засмеялись от души.
— Изворотливые трусы — еще посмеиваясь заявил Шелленберг.
— Этого у них не отнимешь, их купцы везде ухитряются быть, даже с татарами торгуют и с турками. Знавал я нескольких генуэзцев — они в Крымее дела вели, очень говорят прибыль неплохая. Хотя сама крымейская Тартария — место нищее, живут там с набегов, но зато после набегов можно хорошо обогатиться. А набеги — каждые два года самое редкое. Отношения татаровы и генуэзских купцов там своеобразные. Татарова не раз продавала своих детей от того, что им жрать нечего было и потому их, генуэзцев, в Крымее любили, как собака — палку.
— Не грабили? — удивился Шелленберг.
— Крымея — это не татаровская земля, они вассалы султана турецкого, а тот купечество опекает. Татаровы и живут как им господин велит, не пищат.
— Холопы турецкие? — спросил Паша. Про татарские набеги он слыхал много, даже попадались как-то на глаза подсчеты сотен тысяч угнанных ими из Руси рабов, вполне сопоставимые с числом негров, отправленных из Африки на плантации, но в конкретике он был слаб. Теперь картинка немного сильно изменилась. За малорослым, но зловредным Крымским ханством выростала могучая тень Великой Османской Империи.
— Разумеется. Крымея для султана — что Рязань для царя.
— А я думал, что татары собираются шоблой и гоняют по окраинам — заметил Паша.
— Шобла — это что?
— Банда, шайка, орда — перевел слегка покрасневший Паштет, понявший, что прокололся на жаргонизме.
— Красивое слово — шобла! Буду использовать — кивнул Хассе и продолжил:
— Шобла долго без обоза не проживет. а обоз — дело дорогое, без обоза любая армия быстро передохнет. В набег без обоза может пойти десяток, ну сотня всадников. Тысяче — уже нужен обоз, где будет запас стрел, жратва (а вдруг крестьяне на которых набежали, успеют укрыться в крепости, в лесу), походная кузница (доспех подправить), ТЕЛЕГИ там будут, куда награбленное доброе-хорошее будут складывать — или все на себе, или легкомысленно рассчитывать на трофейные?
— Телеги? У татар? — обалдел Паштет. В его сознании рассыпался прахом давно устоявшийся образ стремительной татарской лавы из одних только конных воинов. Ну — как в мультфильмах.
— А то как же? Обязательно телеги. Набег — дело дорогое, как любая военная компания, расходы громадные — войско снарядить и отправить! Если ты думаешь, что они такой шоблой каждый день ходили, то заблуждаешься. Большие походы оплачивали и устраивали, как правило, заморские султаны. Я имею ввиду турок. Вот там с обозами и правда все было нормально и правильно. Татаровское войско, если оно устраивало снабжение самостоятельно, тоже имело что-то такое. Но пожиже, нет в них турецкой сметки. Часто имущество из набега несли рабы, но на них много не утащишь. Турок стержень любого более менее маштабного вторжения в эти холодные негостеприимные края. Еще раз повторю. Турки несли финансовое бремя в подготовке и обозы были их. Татаровы ходили от безысходности. Часто вынуждены были продавать своих детей в рабство ибо самим было не прокормить, ну да детей у них много. Татаровы в походе кормилися тем, что кто добудет. Бывало от голода дохли прямо в набеге. Что так смотришь? Я не шучу, точно знаю. Часто татаровская конница обьедала крыши ограбляемых ею деревень. Опять не шучу. Крыши были из сена и соломы. Перед тем, как сжигать дома — крыши съедали, чтоб без лошадок не остаться. Нищие они, татарове.
А так сходил в набег, привел рабов, имущество разное приволок… Пару лет жить можно.
— Мне странно это все слышать — помотал головой чуток захмелевший Паша.
Все выпили еще, и по-хозяйски подмели остатки харчей, что не успел слопать не терявший время даром Нежило. Впрочем, он, несмотря на худобу — преуспел.