— Вот и оставались им крыши от села. А девок и без них есть кому портить. Начальству — всегда и больше и лучшее, а уж простягам — что со стола у богачей упало. И везде так. Уж даже в христианнейшей Европе итальянцы режут итальянцев, франки — франков, немцы — немцев…
— Швейцарцы — швейцарцев — добавил Шелленберг.
— Ты нашел что сказать! Эти горные ублюдки дичее татаров, сатанинское семя! Так что, в общем, говоря — чем татары хуже? Все, как у людей принято. Тебе еще рассказать, как татарова сама себя за добычу резала? Отбирая полон и утварь у других отрядов, дежуря на дорогах во время нашествия? И тоже ничего удивительного — разные князья у них, так что все как у всех — зарежь и ограбь соседа. Нищие они, татарове. В основном. Хотя — всякие есть. Татар татарину рознь. Кому — золото и серебро и девки-красавицы, а кому и солома с крыши, да тряпье в крови и дырах — сокровище.
— Ты не канонир прямо, а философ и стратег. И ходячий знаток по тактике народов мира — хоть и не без иронии (какой наемник без гонора?), но вполне искренне сказал Паштет.
— Давно живу и держу глаза и уши раскрытыми — снисходительно ответил Хассе.
— Много знает — признал и 'Два слова'
— Без рабов Кримея зачахнет в два счета. Без рабов и добычи награбленной. Потому лезли и лезть будут. Но большой поход — еще не сейчас — уверенно молвил канонир.
— А что сейчас? — поинтересовался паштет. Попасть под раздачу колоссального сражения с 30 патронами и полным неумением драться саблями и шпагами как-то не хотелось.
— Сейчас? Скорее всего — просто малый набег особо горячих и обедневших с каким-нибудь мурзой из невеликих. Среднему или тем более — Большому, когда сам хан во главе войска идет, сейчас тут просто делать нечего. А эти — будут крадучись пробираться, по лощинам и оврагам, не показываясь на глаза, обязательно кто-нибудь из казаков с ними в доле будет, поможет проводниками, да татарове и своих лазутчиков посылать во все стороны будут, через казаков будут фальшивые подавать сведения — дескать пойдут в одно место, а сами — в другое подадуться, хитрить будут, следы путать. Такой набег по чучелам замечают — самих татаров мало, так они на заводных лошадок сажают чучела из травы и сена и запасной одежды, издалека — вроде как всадники и много, а на деле — людей там горсть. Если поход средний или — тем более — Большой, чучелами пугать уже не надо — воинов десятки тысяч кого угодно сами напугают.
— Казаки татарам помогают? — удивился Паша.
— Они татары — заметил Шелленберг, обмахиваясь шляпой. Солнце уверенно лезло вверх по небосклону и чем дальше, тем сильнее жарило.
— Нет, татаровы — не казаки. А казаки — это окраинцы, те, кто по краям Руси живет — снисходительно заметил.
— Они — татаровы — уперся немногословный наемник.
— И все же, мой упрямый друг — нет. Они по породе — русские, по языку — тоже, только живут в тех местах, где разумный человек не поселиться, слишком опасно. Потому публика эта ветреная, непостоянная и легкомысленная, хотя и храбрая тоже отчаянно. И у московитов даже такое есть выражение 'засланный казачок' — то есть лазутчик из казаков от поляков или татар или еще кого. Татаровы без поддержки кого из казаков не суются, проводники нужны. И броды каждый год меняют место и через Большую Засеку пробраться надо в том месте, где войск нет. Так что всегда изменники есть. Да и не только казаки, слыхал, что и родовитые московиты не гнушаются при случае татаровам помогать.
— Этим-то чего не хватает? — ляпнул Паштет. Тут же сам подумал, что свалял дурака в очередной раз, потому как там, откуда он прибыл, не на Шпицбергене, а в реале было полно примеров совершенно долбанутых придурков, которые набивали свои дворцы мешками и чемоданами денег. Не представляли — куда потратить, но хапали и хапали. Золотые унитазы, епта! Не меняются люди, хоть в пороках — а соответствуют.
— Нет ли у тебя в карманах драгоценных камней? Которые — осколки звезд? Ты, Пауль, как с неба упал! — вытаращился изумленно Хассе, а его малоразговорчивый приятель ехиднейшим образом ухмыльнулся.
— Так ведь у них есть и власть и богатство и влияние! Татары ведь больше не дадут!
— Царь больше не даст! У себя во владениях магнат — сам царь и бог! И ему очень неприятно, когда над ним кто-то есть еще. Он по родовитости вполне может быть не хуже царя или короля, да и по богатству тоже. И подчиняться ему — нож острый в сердце. А приходится. Иначе царь отнять может владение. Смени владыку на татарского хана или турецкого султана — так, глядишь, еще и выгоднее с первого взгляда получится. И владыка далеко и за такую заслугу может дать чего. Дурачье! — совсем неожиданно закончил канонир.
— Ты меня все время с толку сбиваешь — признался Паша.
— Что царь, что султан — все любят подчинение и не любят вздорных и строптивых подданных. И к предателям везде с опаской относятся, слыхал, что когда турки взяли давным — давно Константинополь — им помогал в этом доверенный человек, предавший своего цезаря. А он в немалых чинах был! Так султан ему дал за это мешок золота. А потом зажарил в медном быке, прямо с золотом. И сказал — зачем мне такой слуга, который своего господина предает?
— Медный бык? — уточнил 'Два слова'.
— Да, это такая металлическая статуя, вроде 'Железной девы', только медная и без шипов внутри. И по виду не дева в платье, а бык…
— Без платья — понимающе кивнул головой Шелленберг.
— И ее не свинчивают медленно, а просто разводят костер под брюхом быка. Тот, кого внутри там жарят — орет во всю мочь, а глотка у быка сделана как боевой медный рог. Так что кажется, будто сам бык ревет — пояснил Хассе.
— Толково! — признал со знанием дела Шелленберг. Идея ему явно понравилась.
— Погоди, султан же дал золото? При чем тут слуга? — ляпнул Паштет и понял, что зря он это сказал. Оба собеседника, если только молчуна Шелленберга можно было признать таковым, удивленно вытаращились на своего камарада.
— Все, кто находятся на земле султана — все его слуги. Это у нас бывает, что магнат в своей вотчине выше короля или вот у русских тоже так — герцог только может у себя командовать, а царь этому герцогу — их у русских называют князьями, может повелеть, но тот может и не подчиниться, а слугам герцога царь ничего велеть не может — только через их господина. Даже последнему крестьянину! А ты говоришь!
В памяти Паштета ворохнулось что-то этакое, полузнакомое и непонятное из школьного курса истории. И он это сразу озвучил.
— Это когда 'вассал моего вассала — не мой вассал?' А у султана, значит, наоборот, 'вассал моего вассала — мой вассал?'
— Ну вот, ты же сам это знаешь, а придуриваешься! — огорчился канонир.
— Я не нарочно, просто мало знаю про царя и султана.
— А, я то подумал, что ты нарочно прикидываешься болваном!
— Нет, зачем мне тебя бесить? Мне интересно, тем более — ты знаешь много такого, о чем я и не слыхал.
Сказанное явно польстило немцу и он приосанился. Очевидно, ему нравилось, что нашел благодарного слушателя и есть чем покрасоваться, тем более, что размеренно ехать верхом по дороге было скучновато. Маленькая человеческая слабость, которая сейчас была очень и очень полезна попаданцу, тот, в отличие от книжных суперменов наглядно убеждался, что прошлое — совершенно иной мир, в котором комфортно себя чувствуют те, кто по времени там живет. А вписаться постороннему — крайне сложно. Из будущего казалось, что тут живут простодушные недотепы и балбесы, которые разинув рот будут с восторгом внимать каждому слову гостя из будущего. Но на деле получалось, что все куда как не просто. И оставалось только радоваться, что худо — бедно вписался в этот сбродный отряд. Безусловное везение.
Молчать не стоило, надо было получать информацию, пока можно.
— А война сейчас с орденом за выход к морю? — спросил Паштет, отворачивая поводьями башку коня от особо пышной травы на обочине.
— Кого выход? — удивился Шелленберг, который хоть и дремал по солдатской привычке в любой подходящий момент, но ухо держал востро, просто эльф какой-то.
— Московитов — сказал очевидную вещь Паштет. Оказалось, что очевидную только для него, потому как пушкари переглянулись.
— С какой стати? У них давно есть береговые земли у моря. До самой реки Стрелька. И давно — там еще новгородские земли были, даже пара крепостей стоит — ответил удивленно Хассе.
— Так слыхал. Если не за выход — тогда за что?
— Дерптская дань — зевнул 'Два слова'. Видно было, что это настолько известный факт в этом мире, что, пожалуй, больше можно удивить заявлением, что солнце греет, а лед холодит.
— Первый раз такое слышу — признался попаданец, чертыхаясь про себя в который раз.
— Господи светлый, известное же дело! Дерптский епископ обязался платить ежегодную дань псковскому герцогу, то есть — князю, как их тут называют. Сам этот князь был потом вассалом Господина Новгорода, а Новгород встал в вассалитет Москве и тамошним королям, то есть царям, разумеется. Значит дерптская дань должна идти царю, а ее не платили уже больше ста лет. Так что ничего удивительного. Беда только в том, что орден уже сильно одряб, войну проиграл, и сейчас ушел всеми землями в вассалы к поляцкому королю, так что каша заварилась большая. Мы потому и подались к Йохану, что в Ливонии очень просто сдохнуть, а деньгами там не пахнет вовсе, того и гляди, попадешь кому большому под пяту. Тут будет спокойная сытая служба.
Канонир откашлялся, прочищая глотку и густым баритоном весьма мелодично пропел куплет, который в вольном пашином переводе получился таким:
Русский, Немец и Поляк
Танцевали краковяк.
Танцевали не спеша,
Наступили на мыша.
— Не понимаю опять. (Тут Паша чуть не ляпнул, что в учебнике истории вроде было по-другому и уж совсем непонятно — почему русские отдали сверхвыгодную морскую торговлю в руки Ганзе, как называли союз немецких портовых городов. Вовремя ухватил себя за язык).
— Что тебе непонятно, Пауль? — плднял бровь Хассе.