В скором времени два близких друга обдумывали план действий по выявлению автора анонимного письма.
– Je ne sais pas qui peyt être le provocateur de Van17, – сказал возмущенно Геккерн.
Его взгляд пылал, ему было не до дружеских деликатностей с русским мыслителем.
Барон объяснил все юному другу, когда тот предложил сесть ему на диван. Геккерн переживал, скорей, не из-за Дантеса, но, скорей, из-за самого себя, влипшего в авантюру с Дантесом.
– Сколько раз я ему говорил, не трогай Пушкина, в особенности обходи дом Полетиков! – выговаривал Геккерн на французском.
– Не понимает, не понимает… А мое честное имя?! Которое я ему дал?
Иван Гагарин присел к нему, похлопав слегка рукой по его плечу.
– Ну-ну, негоже так волноваться. Стоит ли волноваться, уважаемый барон из-за русской шалости, – успокаивал его Гагарин.
– Я даже не представляю кто! Кто мог позабавиться послать анонимку… Явно не из меблированного трактира, где собираются одни пьянчужки. Это из приближенных вашего, господин Гагарин, подданства, – без страха и упрека подчеркнул Геккерн светскую публику.
Гагарин не стал на том задерживаться.
– Возможно, – поджал он губы.
Но в его светлой голове возник уже один план.
– Эх, жаль Долгорукова нет, он в отъезде у Карамзиных, что он там делает, только на одни фантазии готова моя головушка, – сожалел актуариус.
Он встал, его голова была полна другими идеями.
– Вот что я надумал, уважаемый барон… Вам знаком такой Борх?
Геккерн задумался. Он где-то слышал это имя или ему слышалось, но, быть может, и нет, во всяком случае, распространенная фамилия в европейской части.
– Актуариус коллегии иностранных дел, странный малый, – Иван задумался, – есть слушок, что его жена изменяет с царем.
Для Геккерна это была не новость, одно из светских развлечений в Российской Империи – наставить кому-либо рога.
– Муж-рогоносец, – заметил барон, ухмыляясь едва, но больше заинтересовавшись.
– Вот именно, – Гагарин таинственно присел к барону, – рогоносец. А в масонских регалиях имеется особенность одна из затей. Да вам, наместнику европейской жизни, должно быть известно о титуле рогоносца, барон Луи Якоб Теодор ван Геккерн?
Барон на удивление засмущался, хлопнул ладонями по коленям, он не понимал, к чему клонит молодой человек.
– Нет… – выдавил он.
– Ладно, – продолжал Гагарин.
Он встал, подошел к столу с внутренним шкафом, где хранились разные безделушки, в том числе и липовые печати. Он достал одну из них.
– Вот, – показал он, – регалия рогоносцев! Кем-то выдуманная.
– Для меня феерична, – Гагарин повертел, оглядывая печать, – это Долгоруков ее достал, может, даже пользовался, не знаю, но вот теперь-то, дорогой Луи Теодор, мы ее применим по назначению.
Де Геккерн до сих пор гадал, что тот хочет.
– Сейчас нужны листы, – он порылся на столе, приготовил чернильницу и чистые листы бумаги.
– Теперь, – Гагарин задумался.
Барон подошел к нему ближе, пытаясь вникнуть в затею друга.
– Ах, вот! – осенило камер-юнкера. – Вам знаком обер-егермейстер Дмитрий Львович Нарышкин?
Геккерн снова задумался, он также где-то слышал эту фамилию, но не считал нужным ее вспоминать.
– Вижу, что не знаком, однако есть основания полагать, – с хитрецой во взгляде поглядел он на барона, – что дети жены его вовсе не от Дмитрия Львовича, а от сгинувшего так с неизвестностью Александра, нашего батюшки царя, почитай блуждающего сейчас по глубокой местности. Но об этом тоже слухи.
– Итак, пишем. Разожгите, пожалуйста, сургуч. Благодарствую вас, мсье де Геккерн, – с улыбкой на лице обратился Гагарин к барону.
Сам продолжал составлять пасквиль, обращенный на имя Пушкина, мужа Натальи Николаевны. При этом проговаривая каждое слово.
– Les grand-croix, commandeurs et chevaliers du serenissime ordre des cocous…18– Гагарин задумался. – Еnsuite, ont nomme a l'unanimite mr. Alexandre Pouchkine coadjuteur du grand-maitre de l'ordre des cocus…19
– Коадъютором? – спросил его барон.
– Ну, всем преосвященством его не назовешь… – снизошел снисходительно Гагарин к Пушкину.
– Для его жены это всего лишь маленькая шалость по сравнению, чем у Борха, – пояснил юноша.
Геккерн ожидал ответа, вглядываясь в серые очи Гагарина.
– Он дурак, жена спит с царем, он сам встречается с Уваровым, – пояснил юноша.
Такие познания о президенте Академии наук весьма удивили голландца, по своему размышлению он тут же посчитал воспользоваться содержанием этой новости. Далее он стал заинтересовываться завязкой судебного писца.
– Продолжай, – сказал Геккерн.
Юноша развернулся снова к столешнице закончить клеветническое сочинение, являвшееся шуточным содержанием письменного известия с издевкой.
– …Еt historiographe de l'ordre…20 – сочинял Иван Гагарин.
– Ха-ха, вот как ты его так возвысил? – рассмешил текст барона.
– А что? – задумался его друг. – Господин поэт, только и слышно, Пушкин то, Пушкин се, под родословную царей копает, а кто у нас самый Дон Жуан лучших красоток валяет? – с загадкой посмотрел на европейского гостя молодой человек.
– Ну, Николай, – гадал Геккерн, имея в виду царя российского, и попал в точку.
Гагарин продолжал.
– Непременный секретарь барон Юзеф Борх, – закончил составитель пасквиля.
Геккерн взял лист и прочитал его снова, Гагарин его ожидал.
– Готово? – спросил его актуариус, когда тот прочитал.
Геккерн сомневался в содержимом шутке пасквиля. Но затея ему еще больше нравилась, удивленный ловкости юноши, он передал ему лист.
– Барон, я прошу помочь мне, – с улыбкой подьячий обратился к напарнику, – вот два листа, заполните их, и мы уладимся к вечерней почте. Часть я снесу завтра утром. Весь Петербург будет гоготать над поэтом и над его женушкой, она вмиг забудет нашего Дантеса!
Геккерн с азартом кинулся переписывать сочинение Гагарина на чистые листы. Вскоре письма были подписаны для каждого адресата. Было мнение, что канцелярист сам и выдумал эту забаву с печатью, так ловко у него получалось придумывать, что тут же создавалось впечатление, что он с Идалией Полетикой заодно. Но шутка – светской львицы, и зачастую клеветница не задумывалась о последствиях своей игры в «влюбленных». Для нее сам факт измены и удар по высокомерию, как казалось ей, Пушкину был совершен. Для ее сестрицы видеть воздыхателя не впервой, ей это даже льстило. Однако, получив 4 ноября, клеветническое письмо, Полетика была изумлена, и, посовещавшись об этом с мужем, они оба, гадая и зная почерк Геккерна, пришли к выводу, что пасквиль писал именно он. Идалия Григорьевна была озадачена. Многие из аристократии, кто получил пасквиль, гадали, чьих рук это дело. На адрес Пушкина также пришло это письмо, и за этим также последовала цепь судьбоносных связей, закончившихся происшествием у Черной речки в городе Петербурге.
Поэт Пушкин тут же отреагировал на увлечение его женой Дантеса, вызвав письмом его на дуэль, и только благодаря его другу Соллогубу дуэль отменили. Утихомирили поэта, подытожив венчанием сестры его жены Екатерины Николаевны с Дантесом. Вечером 4 ноября Пушкин зашел в дом к своему товарищу Владимиру, чиновнику по русской дипломатии, их партнерские связи исходили из департамента Российской Империи. Они познакомились еще после возвращения Пушкина из Михайловского. Соллогуб был в некотором роде редактор отношений между поэтом и царем. И в трудную минуту в удовлетворительной ситуации Александр Сергеевич часто прибегал к его советам. Но в этот день он был решительно настроен. Слухи о том, что Дантес тайно делает знаки внимания его жене, подтвердились случаем. К тому же его негодование росло еще больше с тем, что служащие лица при государе робко замечали об изменах их жен с царем. Конечно, слухи были никакими доводами не поддержанными. Но и не спешившими быть незаметными. В этой очереди никак не хотел быть писатель. Вопреки своему здравому смыслу отнюдь не считал, что это невозможно по отношению к его жене. Однако с объездами-переездами лишь отодвигал он эту мысль. Предел, однако, настал.
В комнате, где родился и вырос чиновник, было светло, дневной свет шел через арочные окна, но уже вечером комнату освещала круговая люстра из подсвечников под потолком в колбах, за освещением которой следила прислуга. Пушкину нравилась такая обстановка, напоминая чем-то обширность Вселенной, он также со временем планировал такую обстановку после того, как уладит дела в Москве. Чаадаев, его друг, предложил поселиться ему вскоре там со своей семьей, и в 1840 году Александр Сергеевич планировал быть поближе туда, где бы он продолжал мысль о «Полтаве», написанной в 1828 году, где главной сюжетной линией было бы жизнеописание Петра I и память о двадцатилетней войне России со Швецией.
Соллогуб решил не приглашать поэта в свой кабинет, там после неудачной перекладки камина в комнате присутствовал запах гари, что прогнало бы рогоносца, сам хозяин ни с кем туда не заходил, это были его личные апартаменты, как комната личного отдыха.
– Не стоит, дорогой Александр Сергеевич, – Владимир Соллогуб был младше Пушкина, но его манера уже была требовательна к самосознанию, – это провокация со стороны Дантеса, он разжигает политическую инициативу, не более.
Он сам разжег свечи на камине, стоявшие в ряд. Пришел служитель, проконтролировал затухавшее пламя огня. Однако кто и мог содействовать сейчас вздорному драматургу, так это сдержанный, но привыкший к бреду лиц великих и выполнению их затей.
– Мне нужно стреляться, – нервничал Пушкин и сказал так, когда истопник-служитель покинул комнату, Соллогуб впервые посчитал, что серьезные романтические отношения с детьми ему заводить еще рано.