— Почему он вас фрачником называет? — спросил Левка.
— Потому, что у меня номер в салонном стиле. Я жонглера работаю во фраке или в смокинге, а прежде и акробатов так же работал. Всегда в цилиндре, всегда с хризантемой в петлице. Высший шик!
— А как вы в цирк попали? — поинтересовался Левка.
— По профессии я инструктор физкультуры. Преподавал в Тбилиси, в техникуме. Номерок себе сделал. Сперва как-то выступил в самодеятельности, потом стал подрабатывать в «левых» бригадах. А Валерия — цирковая. Воздушный номер когда-то работала. Все мечтает вернуться в цирк. Ну, пора, Левка. Завтра чуть свет подводу подадут, а мы еще не паковались!
Бригада подъезжала к Круглоозерному. Сидя на облучке, Левка тихо разговаривал с Сабиной и Мишей, который отпросился с ребятами в Круглоозерное и в Серебряково.
— Ты не представляешь, как я волнуюсь! Сабина уже выступала, ей легче. Мне кажется, у меня ничего не получится, завалю все трюки, будут одни дрова [4]. Сейчас вот только подумал, что на сцену выходить, что на меня все смотреть будут, и сразу вспотел, как мышь. Вот, пощупай лоб. А что на представлении будет… Ужас как страшно!..
— И мне страшно, хоть я раньше и выступала. Душа в пятки уходит…
— Знаете, что я придумал, — сказал Миша. — Вы с Сабиной сейчас сойдете с подводы и пойдете пешком. Чтобы наши не догадались, что вы стали артистами. Скажем, пришли на концерт. А потом вас объявят. Что будет, представляете?
Выдумка Миши всем понравилась.
— Только сами не проговоритесь, сказал Абашкин. — Разболтаете, не удержитесь!
— Удержимся.
Они спрыгнули с телеги, пошли не торопясь.
— Ты шляпу спрячь, как будем подходить, — сказала Сабина. — А то все сразу догадаются, что ты артист.
— Обязательно.
— Что за чепчик, Чапай? — раздался за спиной радостный голос Машки.
Пришлось все рассказать по секрету. Потом по секрету Радику. Сабина по секрету проболталась подружке. Радик — младшим. Младшие — старшим. Старшие — воспитателям. Те — заведующему. Заведующий сказал:
— Надо ребятам, пожалуй, цветочков преподнести… И речь сказать, что ли… Только юным артистам об этом ни слова. Пусть будет сюрприз.
Воспитатель по секрету рассказал дежурному, которого послал за цветами, дежурный — приятелю. Приятель — брату. Брат — Радику Радик — Машке. Машка — Левке и Сабине…
Но все равно все вышло очень трогательно. И речь заведующего всем очень понравилась, и букеты получились замечательные. Детдомовцы не отпускали Левку и Сабину со сцены: хлопали, визжали от восторга. Сабине и Левке казалось, что на земле нет более счастливых людей, чем они.
Левка снова был героем дня. Он еле успевал отвечать на вопросы:
— А лягушки у хромого дрессированные?
— Ясное дело, дрессированные. Будут тебе обыкновенные лягушки вылезать изо рта вперед задними лапками. Знаешь, сколько с ними репетировать приходится. С ума сведут, пока их не вразумишь.
— Неужели все понимают?
— Абсолютно! Только что не разговаривают. Одна ему прикурить спички приносит. Сам видел. Умора! Ее Люськой зовут. А Манька по утрам будит. Приползает на подушку, квакает, как будильник. И всегда в шесть утра. Ровно. А возит он их в особенном чемодане с аквариумом. У каждой своя подушечка. Как буржуйки. Только на мягком спят.
Ребята изумлялись, слушали, раскрыв рты, ахали, качали головами.
— А что он пьет? Правда, керосин?
— Не имею права говорить. Тайна. Я смертную клятву давал.
— И мне не скажешь? — обиделся Машка.
— Тебе с Радиком попозже скажу, если смертную клятву дадите.
Пристрастный допрос состоялся в кузнице.
— Насчет дрессированных лягушек набрехал?
— Набрехал. И что с собой возит тоже… Вместе ловим.
— А как он столько воды выпивает?
— Он несчастный человек, — сказал Левка. — Этот номер работать очень трудно. Его учили с детства. Он здорово желудок разработал. Конское ведро входит. На двенадцать литров. Выдует ведро, напряжет мускулы и обратно…
— А керосин он на самом деле пьет?
— Да. Он обедает в час дня. Потом до вечера ничего не ест. Приходит за час до работы, промывает водой желудок. И после керосина час промывает. Потом ужинает. И так каждый день.
— Веселенькая житуха!
— Умора! Пришли мы в Уральске в керосинную лавку В ней керосин разных сортов. Панич не знает, какой сорт брать. Попросил попробовать. Продавщица не поверила. Думает, шутит человек. Он взял в рот, проглотил. У нее глаза на лоб. Дала всех сортов и денег никаких не взяла. Чуть не заплакала от жалости. Иди, иди, говорит, алкоголик несчастный, пропащая душа твоя!
Ребята хохотали.
— А человек он хороший?
— Замечательный. Очень добрый.
— А жонглер?
— Тоже мировой. Мы с ним уже на «ты».
Радик спросил Машку:
— Ты бы лягушку взял в рот?
— Я нет, но на Крысе попробую. Муху он проглотил, значит, и лягушку сумеет… Пусть только сделает что-нибудь против тебя. Живьем проглотить заставлю.
Левка вернулся в клуб перед самым выступлением. На него налетел Дойнов.
— Почему не отдыхал перед работой? Почему опять без шляпы? Изувечу! — пригрозил он. — Одевайся! Через десять минут начало, ты идешь вторым номером, а еще не разминался, чертов сын!
Выступление перед колхозниками прошло с не меньшим успехом, чем утренник. При прощании Радик расплакался.
— Ну, чего ты, успокойся. Я через два месяца вернусь.
— Я не потому…
— А почему?
— Рад, что ты артистом стал…
— Чего же ты ревешь, дурачок?
— Обидно, что не я…
В Серебрякове Левка с разрешения Дойнова провел бесплатно всех детдомовцев и тетку Настю. Левка очень волновался перед концертом, тщательнейшим образом разминался, с нетерпением ожидал, когда закончит Панич соло на баяне и выпустит его на сцену.
— Ваш бывший воспитанник, юный артист Лева Осинский — «человек-змея»! — объявил, наконец, Панич.
Левкино сердце застучало. Руки тут же вспотели. Страшно волнуясь, он вышел на сцену и раскланялся. Словно в тумане начал наливать в стаканчик воду. Руки дрожали, не слушались, вода расплескалась через край. Левка поставил стакан на лоб, сел на коврик, тут же уронил стаканчик. Вода полилась по полу. Не помня себя от стыда, Левка попятился на четвереньках, оторвал от пола задник и нырнул под него. В зале захохотали.
— Получай, чмур! — зло прошептал Дойнов и дал Левке оплеуху. — Это за «собачью» улыбку. А вот это за дрова.
Залепив вторую пощечину, Дойнов вытолкнул его на сцену. Левка снова «завалил» трюк и убежал в кулису. Получив еще одну затрещину, он с грехом пополам выступил и забился под стол в пыльном, темном углу. Первой из зала за кулисы прибежала Сабина.
— Где Лева? — спросила она у Дойнова.
— Вон твой жених под столом сидит, рыдает.
— Дрова, одни дрова, — жаловался Левка подошедшим ребятам.
— Да брось ты, все хорошо, — утешал Миша Кац.
— Конечно, все замечательно даже, — сказала тетка Настя. — Нам всем очень даже понравилось. И больно смешно было, когда ты как оглашенный все убегал да прибегал, убегал да прибегал. Здорово придумано!
Настроение вскоре исправилось и было бы совсем хорошим, но все раскритиковали проклятую шляпу.
— Оставь ты ее мне, на пугало в огороде повешу, а то вороны одолели, — сказала тетка Настя. — И надо же такую срамотищу ребенку на голову нацепить. Поп не поп, разбойник не разбойник, кучер не кучер. Тьфу!
Левка чуть не заплакал от досады.
В Гурьеве Левка написал маслом портрет Сабины. Он изобразил ее верхом на коне. Портрет получился на славу. Дойнов, увидев его, присвистнул.
— Может, ты и рекламу сумеешь делать? А то у нас не афиши, а черт знает что. Панич пишет как курица лапой. Сумеешь?
— Конечно, сумею!
— И значок госцирка сумеешь в углу намалевать?
Дойнов показал афишу с эмблемой девушки в полете, на фоне трапеции, под надписью ГОМЭЦ [5] Девушка тянулась руками к красной звездочке.
— Сумею.
Афиши вышли замечательные. Все артисты наперебой расхваливали Левкину работу. Особенно восторгался Абашкин.
— А меня во фраке с хризантемой изобразить можешь?
— Могу, конечно.
— Сколько слупишь?
— Что ты, Паша! Нисколько.
— Ну, тогда подарю тебе что-нибудь. Красок куплю, бумаги, холста.
— Все у меня есть. В детдоме дали. Вот только если белил немного…
— Бочку достану На хризантему и манишку знаешь сколько белил уйдет!
Когда все вышли из комнаты, Абашкин, кивнув на афишу, шепнул Левке:
— А девушка знаешь на кого похожа?
— Какая девушка?
— Не знаешь? Брось притворяться. Та, что на трапеции?
— На кого? — спросил Левка, и уши его запылали.
— На Сабину! — весело сказал Абашкин и многозначительно подмигнул.
Левка ничего не ответил, но уши его покраснели еще гуще.
Абашкин рассмеялся, понимающе стукнул Левку по плечу.
— Идем, что ли, жених!
Они вышли на улицу.
Абашкин спросил:
— А много тебе Дойнов за рекламу выдал?
— Ничего.
— Вот жмот! И за работу ничего не платит?
— Он же нас поит, кормит, одевает.
— Кулак! Недаром от него уже шестеро ребят ушли. Про его скупость знаешь что рассказывают? Спереди у него на шее есть бородавка. Так вот, говорят, он передней запонки не покупает, на бородавку воротничок застегивает.
Глава втораяБотиночки для Радика
На другой день с утра Левка и Паша Абашкин отправились покупать белила.
— Стойте, ребята! — окликнул их Панич, размахивая палкой. — Вы куда?
— На рынок.
— И я с вами. Мне новый аквариум нужен. Вчера разбил.
Купив в ларьке белила, они прошли на шумную барахолку. С трудом протискиваясь сквозь толпу, подошли к забору, около которого среди всякого хлама Панич разыскал аквариум. За него пришлось отдать все деньги.
— А ну, кому ботиночки! Мировые ботиночки! Налетай! Хватай! Даром отдаю! — кричал верзила в сетчатой майке, раскручивая синие ботиночки, связанные за шнурки. — Эй, шляпа, ботинки бери! По дешевке! К твоему кокошнику как раз подходят!