— Бери, — сказал Панич. — Стоят.
— Красивые, — вздохнул Левка. — Только маловаты они мне. Вот Радику бы в гостинец послать… Да денег нету…
— Так я мигом заработаю, — сказал Панич. — Пошли за мной. А ты, парень, жди нас. Вернемся — заберем ботиночки. Никому не продавай!
Они остановились у пивной.
— Ты войдешь попозже, будешь набивать цену, — сказал Абашкину Панич.
Левка ничего не понял: «На что набивать цену? Чем Панич торговать собирается?»
В пивной было людно. Левка и Панич уселись за длинным столом, покрытым старой липкой клеенкой. К ним подошла официантка. Панич сделал заказ.
— Кружку пива, раков, соленой соломки, две таранки и квасу для пацана.
«У него же нет ни копейки… Как расплачиваться будет? — подумал Левка. — Ну и отчаянные люди эти артисты!»
— Сейчас карася поймаем, — тихонько шепнул Панич.
— Какого карася? — изумился Левка, покосившись на аквариум.
— Увидишь!
Панич приглядывался к посетителям. Его взгляд остановился на румяном толстяке, который сидел напротив. Медленно потягивая пиво, тот сдувал с кружки пену и, судя по всему, был настроен весьма добродушно.
— Подходящий карась, — шепнул Левке Панич и вежливо осведомился у румяного толстяка: — Сколько, извините, приняли внутрь?
— Четвертая.
— И хорошо проходит?
— Великолепно.
— А норма у вас какая?
— Кружек восемь выпью.
— За весь вечер?
— Конечно. Часа за четыре.
И много раз, простите, в туалет выходите?
— Раза два-три…
Официантка принесла заказ.
— А вы что же, только одну кружечку? — приветливо улыбнулся толстяк. — Маловато больно.
— Мне много не выпить… — пожаловался Панич. — Организм не принимает. Обидно даже…
Левка прыснул и чуть не испортил все дело.
В пивную вошел Абашкин с банкой белил в руках. Попросив разрешения, он занял место рядом с толстяком, заказал водки и пива.
— Рыбками интересуетесь, молодой человек? — спросил он у Левки, указав на аквариум.
— В основном карасями, — совершенно серьезно ответил Левка.
— Приятное занятие… Не помешал вашему разговору? Не нарушил компаньицы? О чем беседуете?
— Да вот, товарищ рассказывает, что восемь кружек за вечер выпивает, — сказал Панич.
— Извините, — спросил Абашкин. — А за раз сколько можете?
— Кружки две-три, наверное…
— Спорим, что не выпьете! Угощаю. Все три оплачиваю.
Толстяк согласился. Абашкин крикнул громко, на всю пивную:
— Товарищи! Прошу всех сюда. Всех, кто в выпивке понимает! В судьи зову! В свидетели!
Посетители окружили стол тесным кольцом. Принесли пива. Первую кружку толстяк опорожнил залпом, вторую выпил с остановками, третью — с трудом. Его глазки покраснели, стали рачьими, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
— Больше не угодно? — вежливо спросил жонглер.
— Нет, спасибо.
— Здоровье героя! — крикнул Абашкин. — Молодец! Хотя я одного типа знал, так тот десять кружек за раз выпивал. Правда, потолще был раза в четыре.
— Ну, это вы, извините, брешете, — сказал толстяк.
— Ясное дело, брешет, — зашумели посетители. — Хоть в сто раз толще будь, а столько за раз не выпить!
— А я верю, — сказал Панич. — Что тут особенного? Сам бы, кажется, запросто мог выпить!
Все рассмеялись.
— Да у вас, извините, кишка тонка! — сказал толстяк. — Сколько времени сидите, все с одной кружкой никак не справитесь. А это как-никак пять литров. Молчите лучше!
— А вот возьму да пять литров и выпью! Спорим!
Все зашумели, загалдели. Толстяк крикнул:
— Выставляю десять кружек!
— Нет, это уж не по-честному выходит, — вмешался Абашкин. — Человек, можно сказать, за ради нашего удовольствия будет жизнью рисковать, и за бесплатно. Такой спор может состояться только на деньги. Как скажете, товарищи понимающие? Как, товарищи пьющие, на деньги будет справедливо?
— Справедливо? Только на деньги! О чем разговор!
— За вашу справедливость и понятие предлагаю чокнуться!
Посетители выпили. Назначили сумму:
— Ну, деньги на стол и бейте по рукам!
— По рукам! — подхватили посетители.
Принесли пива. Официанты и буфетчик, чтобы лучше видеть, залезли на стулья. Панич поставил в ряд десять кружек по краю стола.
— Сроду такую махину не одолеть, — заметил кто-то. — Это ж бегемотом надо быть.
— Тихо! — крикнул Абашкин. — Перед опытом предлагаю всем выпить за здоровье смельчака!
Снова принесли водки, пива. Посетители выпили.
— Ну, в добрый путь! — крикнул Абашкии.
Панич, сдувая пену, легко выпил первые две кружки…
После третьей он взялся за сердце. После шестой оглядел всех помутневшим взглядом и тихо спросил:
— Минутки две передыху дадите?
— Отдыхай, — загудела толпа.
«Здорово играет, артист!» — восхитился Левка.
— Не осилит, — обрадовался толстяк.
— Осилит, — возразил кто-то.
Поднялся страшный шум. Абашкин суетился больше всех. Он заказал еще водки, пил, чокался со всеми направо и налево, заключал новые пари. Страсти разгорались.
— Две минуты прошло! — крикнул толстяк. — Пора!
Панич поднялся со стула, не спеша, отдыхая после каждого глотка, выпил три кружки. Последнюю пил еще медленней, с остановками, маленькими глоточками. Наконец сделал последний глоток и с трудом опустился на стул. Посетители кричали, хлопали в ладоши, стучали ногами. Толстяк лез целоваться.
— Денег не жалко за такое удовольствие! Качать его!
— Качать!
— Нет! — закричал на всю пивную Левка. — Помрет он! Не дам брательника. Не дам.
— Прав пацан! Нельзя качать! Смертоубийство может случиться!
Панич вышел в туалет и вскоре вернулся.
— Вылили? — поинтересовался шепотом Левка.
— Все в порядке. Смотри, что сейчас будет, — тихо сказал Панич и закричал на всю пивную:
— Внимание! А что, если бы я выпил еще десять кружек без остановки, одну за другой, в один присест, не сходя с места?
— Спятил!
— Обалдел!
— Совсем окосел! И так еле живой!
— Новое пари! Новое! — засуетился Абашкин.
— Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса! — завопил толстяк. — Ставлю пиво и еще столько же!
— Это мало! Удваивай ставку! Гони монету!
— Согласен!
Принесли пива. Панич бодро встал, разом выпил десять кружек. Толпа ахнула. Замерла. Панич получил деньги и под изумленными взглядами вышел из пивной. Левка с аквариумом за ним.
Купив ботинки, они отправились на розыски Абашкина.
Сильно захмелевший жонглер стоял неподалеку от рынка рядом с Валерией. Она тащила его за рукав.
— Пошли домой, Паша. Еле на ногах держишься.
— Отстань.
Увидев Левку и Папнча, он радостно сообщил заплетающимся языком:
— Потерял белила. А знаешь, почему? Потому что неизвестно, кто из нас больше выпил.
— Пошли домой, Паша…
— Отстань! А ты, Панич, вылил обратно пиво-то?..
— Конечно. Сразу же.
— Ну и дурак! Я бы ни за что не выливал, — с трудом выговорил жонглер, покачнулся и затянул: — «Бывали дни… веселыя… гулял… я, молодец…»
Глава третьяКрасивая жизнь
Вернувшись с гастролей в Уральск, Левка сразу же отправился в детдом. Во дворе стояло несколько подвод, толпились дети.
— Что случилось? — спросил Васильева Левка.
— Часть ребят переводят в новый детдом.
— Куда?
— На Украину. Первую партию уже отправили. Со следующей Кац едет.
В груди у Левки что-то заныло.
— Где он?
— Наверху.
Левка вошел в комнату Миша стоял на коленках, укладывал вещи. Больше в комнате никого не было.
— Ты пиши мне, — сказал Левка.
— Ладно, — буркнул Миша и закашлялся. — И ты пиши. Вот адрес.
— Я первый напишу, — ответил Левка и посмотрел в окно.
— И я напишу.
Больше они ничего не сказали друг другу. Левка, сидя на кровати, глядел, как Миша возится с вещами.
Вот среди них появились заветные краски. Миша долго вертел их в руках.
— Давай уложу! Руки-то крюки!
— Я сам, — буркнул Миша и снова закашлялся.
— Ну, как хочешь.
Миша отложил краски в сторону на пол и стал упаковывать Машкин подарок — сеть.
«Краски сверху положит…» — догадался Левка.
Но Миша не стал укладывать краски, кончил упаковку, переложил краски с пола на край стола. Сделал шаг к двери. Вернулся, быстро отодвинул краски на самую середину стола и, так и не взглянув на Левку, поспешно вышел из комнаты.
Левке захотелось тут же броситься к другу, остановить его, обнять за хилые плечи, поднять в воздух, раскрутить… Но он не тронулся с места, боясь расплакаться, как девчонка.
Из окна он увидел, как Миша, сутулый и жалкий, сел на край подводы, свесил ноги, закашлялся… Подвода выехала на дорогу…
В этот же день Левка узнал, что Дойнов не берет на гастроли Сабину.
— Ты чего? — спросил Дойнов, входя в комнату. — Чего нос повесил?
— Сабину жалко. Переживает…
— Ишь ты! Жалко! А чего ей переживать? Матроску же я назад не отымаю. И какую матроску! Почти совсем новую! Пускай ходить!
— При чем тут матроска? Ей артисткой стать хочется.
— Кому же не хочется красивой жизни? Только у меня не лазарет и не богадельня. Разве это дело, чтобы у акробатки голова кружилась? Пусть в балет идет. И вообще, ежели в человеке сидит хворь, надо дома отлеживаться, а не на сцену переть. Ты выдержал срок, она нет. Сколько времени кормил, поил, обувал, катал — хватит! Вернется в детдом. Совсем не плохо. Я же заранее предупреждал, никого не обнадеживал, верно?
— Предупреждали… Все равно жалко…
— Хватит. Иди!
На попутной машине Левка отправился в Серебряково проститься с Радиком. Они поцеловались. Лицо у Радика было соленое. Не менее тяжелым оказалось прощание с Машкой и другими детдомовцами. Они проводили его почти до Уральска.
В детдоме Левка подошел к Васильеву.
— Выйдем, поговорим.
Они вышли на пустынную улицу. Ярко светили звезды.