«Наверное, это умерла родственница специалиста по иллюзионной аппаратуре, вот он и попал вместе с ним в церковь», — подумал Левка.
Павел не замечал Левку Он был, по-видимому, совершенно убит горем: стоял со скорбным лицом, сложив руки на груди, беззвучно бормотал что-то, закатив глаза. Левка чуть не рассмеялся, но понял, что его тут же с позором выведут из церкви, и тоже скорчил скорбную рожу.
— Дайте проститься! Дайте проститься! — послышалось за Левкиной спиной.
Левку оттолкнули, и к гробу протиснулся алкоголик с завязанной щекой.
Громко заплакала пожилая женщина, по-видимому сестра покойной. Она покачнулась. Павел подскочил к ней, подхватил под руки.
«Наверное, она сама и есть иллюзионный мастер!» — подумал Левка, плетясь в конце процессии.
Около могилы Пашка одним из первых бросил на заколоченный гроб горсть земли, вытирал глаза, ни на шаг не отступая от убитой горем женщины. Но вот его на миг оттянул за рукав в сторону алкоголик с перевязанной щекой. Левка услышал хриплый шепот:
— Пашка, брось ты эту старуху! За углом побогаче мертвяка приволокли! Слышишь, оркестр жарит? Еще пышнее будут поминки! Пошли стараться туда!
Левка подскочил к ним, оттолкнул проходимца, задыхаясь от гнева, резко выпалил в лицо Павлу:
— И не стыдно? Докатился! Это твои поклонники? Это иллюзионные мастера? Так ты заботишься о номере? О Валерии! О дочке! Эх, ты! Ты…
Левка повернулся и бросился бежать.
Бледный, растерянный Павел нагнал мальчика у ворот кладбища, крепко схватил за плечи.
— Прости, Левка! Все! Завязал! Больше не повторится. Самому стыдно. Верь!
И Левка поверил. Первым протянул руку Успокоившись, рассказал о разговоре в филармонии, о случае с привратником.
— Сволочи! — выругался Абашкин, выслушав Левку. — Жить не дают! Ничего, попробуем потолковать с комендантом, может, и уломаем! А не выйдет, так можно перелезть через ограду. Даже интереснее! Будешь рано утром уходить, ночью возвращаться. Это когда есть концерты. А когда свободен, весь день репетировать будем. Не унывай!
Они перемахнули через ограду.
— Видишь, как просто! — сказал Паша.
— Вижу. Здорово! — попытался улыбнуться Левка, но улыбка получилась невеселой.
День за днем Левка крутился как белка в колесе: ездил по концертам, репетировал, рисовал открытки на продажу. Абашкин держался, не пил. Но работы не было. Левка по-прежнему кормил всю семью.
Город готовился к празднику. Был канун нового, 1940 года.
— Есть примета такая, — вздохнул Павел, — как встретим Новый год, таким он и весь будет!..
Настроение было подавленным. Павел вышел прогуляться. Левка и Валерия попили чаю без сахара и легли спать. Вернулся Павел под хмельком, молча разделся и лег. Левка заметил, что Павел выпил, но ничего не сказал: «Новый год все-таки». Мальчику не спалось. Он накинул пальтишко, перелез через ограду и вышел на пустынную улицу.
Во всех домах ярко горели окна. Виднелись богато разукрашенные елки с гирляндами из разноцветных лампочек. Слышались песни, громкие, радостные возгласы.
Засвистел ветер. Левка зябко повел плечами, укутался в старенькое пальто, шагнул вперед и вдруг споткнулся о камень. Левка нагнулся и даже вскрикнул от восторга.
Это был кусок колбасы килограмма в два.
— Подъем! Подъем! Пир! — закричал Левка, врываясь в комнату.
Все тут же вскочили, оделись. Валерия убежала куда-то, вернулась с вином.
— За новую жизнь! За счастье!
— Иначе не может быть! — радостно воскликнул Павел. — Раз праздник у нас такой замечательный, значит весь год будет счастливым. Повторяю, верная примета! С Новым годом! С новым счастьем!
Примета оказалась вовсе не верной.
Второго января Левка выступал на новогодней елке. В клубе было очень холодно. Во время разминки мальчик вдруг почувствовал боль в пояснице, не смог ни повернуться, ни вздохнуть. С острым приступом радикулита его отвезли домой и уложили в постель.
— Надолго ты выбыл, — вздохнула Валерия. — У меня был радикулит… Знаю, что это такое…
Спать легли рано. Левка лежал тихо, боясь пошевелиться. Хотелось есть. За окном уныло свистел ветер, мел снег. И вдруг Левка услышал какой-то хруст.
Он доносился со стороны койки Абашкиных.
«Что это? Неужели грызут сахар? — мелькнула мысль, но он тут же отогнал ее: — Не может быть… От меня тайком… накрывшись одеялом… грызть сахар… Почудилось…»
При мысли о сахаре рот Левки наполнился густой слюной. Он не видел сахара четыре месяца. Снова донеслось приглушенное «хрусть… хрусть…»
Левка кашлянул. Хруст тут же прекратился.
«Это мышь… Это мышь… — убеждал себя Левка. — Не могут же они так… Тайком…»
Он заснул только под утро. С нетерпением ожидал, когда все уйдут и оставят его одного.
— Что с тобой, Лева? — спросила Валерия, подавая на стол картошку. — Давай есть.
— Спасибо, не хочется… Поясницу ломит…
Ему было стыдно глядеть на них.
Первым ушел Павел, за ним Валерия. Левка приткнул дверь стулом, открыл гвоздем один замок, потом второй, долго не решался снять их с петель.
«Дай бог, чтобы я ошибся ночью… Дай бог…» — подумал он, снимая замки.
В сундуке лежало немного масла и сахара. Левка долго плакал от обиды.
В тот же день, третьего января, он собрался на концерт. Валерия ужаснулась.
— Куда ты? С ума сошел? Снова за город? С радикулитом?
— Ничего, поеду!
— Хоть спину обвяжи моим платком! И голову шарфом! И смотри, билет купи! Помнишь, что сказал директор филармонии?
Левке удалось после концерта прошмыгнуть в бесплацкартный вагон, забраться под скамью и тут же заснуть. Перед Тбилиси проводник и контролер обнаружили его, осветили карманным фонариком.
— А ну-ка вставай, безбилетник!
Левка вылез из-под скамьи, сонный, измазанный пылью, с шарфом на голове, озираясь как затравленный звереныш. Его окружили пассажиры.
— Плати штраф! А нет — отправим в милицию.
Левка испугался.
— Сколько?
— Десять рублей.
— У меня только три… Остальные занесу завтра.
— Занесет он, ждите, — процедил пассажир в шубе, брезгливо глянув на Левку.
— Володя! Коля! — позвала миловидная женщина в широком сером пальто.
К ней подошли два очень похожих друг на друга молодых человека.
— Что случилось, Марина?
«Братья… — определил Левка. — Второй постарше…»
— Воришку поймали! — радостно сообщил братьям пассажир в шубе.
— Ну, зачем вы так? — возмутилась Марина.
Пассажиры загудели, заспорили.
— Вы меня не учите, — обиделся пассажир в шубе. — Я ихнего брата безбилетника хорошо знаю. Откуда у него чемоданчик? Ясное дело, украл.
Пассажиры снова загалдели.
— Эй ты, пижон, — решительно сказал один из братьев, постарше на вид, которого Марина назвала Колей. — Полегче на поворотах. А на тебе откуда шуба? Тоже украл? Мотай-ка лучше отсюда, пока цел.
Пассажир, отругиваясь на ходу, поспешно удалился. Все рассмеялись.
— Тбилиси! Подъезжаем! — объявил проводник.
— Какой с пацана штраф? — спросил Владимир.
— Десять рублей, — ответил контролер.
— Держите. Сыпь домой, малец.
Левка быстро сунул в руки Володи три рубля, буркнул «спасибо» и выскочил в тамбур.
Дома, уронив голову на стол, спал пьяный Абашкин.
«Петля, — подумал Левка. — Петля…»
Глава девятаяСлавная семья
Марина с братьями вышли из вагона, поставили возле него вещи. Владимир нагнулся над небольшой плетеной корзинкой, укрытой теплым платком, приподнял край.
— Выгружайся, Трефка. Ты у нас не собака, а заяц. Как тот пацан.
Из корзины выскочила мохнатая, длинношерстая собачонка, отряхнулась, завиляла хвостом и запрыгала, подметая огромными ушами перрон.
— Побегай, побегай, разомнись, — сказал Николай. — А ты присядь пока на чемодан, Марина. Что-то не видать экспедитора…
Николай сложил губы трубочкой и громко засвистел какие-то странные позывные, напоминающие первые такты популярной песенки о чижике-пыжике:
— Сиу-сиу… сиу-сиу… сиу-сиу…
Никто не отзывался. К выходу потоком двигались пассажиры. Перрон быстро пустел.
— Сиу-сиу… сиу-сиу… — свистел и свистел Николай, озираясь по сторонам.
Владимир не выдержал, тоже засвистел:
— Сиу-сиу… сиу-сиу… сиу-сиу…
По-прежнему никто не отзывался на этот странный свист. Подул холодный ветер. Посыпал снег. Трефка забрался в свою корзинку.
— Вечная история, — недовольно сказала Марина, — как поздно в город приезжаешь, так не встречают…
— Ну, это ты напрасно, — возразил Владимир. — Мы сами виноваты. Телеграмму-то когда дали? Да еще из поезда. Может, не дошла…
Лязгнув буферами, пустой состав отошел от платформы. Часть фонарей погасла.
— Сиу-сиу… сиу-сиу… сиу-сиу… — вдруг донеслось издалека, со стороны вокзала.
— Нина с Васей встречать пришли! — радостно воскликнула Марина.
— Что же вы так поздно телеграмму дали? — тоненькими голосами закричали оба лилипута, подбегая к Волжанским. — Весь коллектив волнуется. Мы говорили, надо было вместе с нами ехать!
— Врач не пускал, вы же знаете, — сказала Марина.
— Что он сказал?
— Надо ждать мальчишку. Примерно через месяц, а может, и раньше.
— А что насчет партнера? Есть телеграмма из главка?
— Пока нет.
— Мы пацанов глядели, — сказал лилипут. — В газетах объявлений никаких не давали, но и без них явилось человек сорок. Отобрали десятерых. Стоечки, колесики делают, гнутся…
— Сиу-сиу… сиу-сиу… сиу-сиу… — снова раздался свист со стороны вокзала.
Все обернулись. Навстречу прибывшим, насвистывая, шел незнакомый человек в короткой зимней куртке.
— Сиу-сиу… сиу-сиу… сиу-сиу… — громко и радостно засвистели в ответ все пятеро.
Трефка затявкал из своей корзинки.
— Наконец-то, слава богу, — сказала Марина.
Незнакомец приветливо помахал рукой, убыстрил шаг.
— Товарищи Волжанские?
— Да. Что же так поздно, товарищ экспедитор?