— Только что принесли телеграмму.
— Ну, что я говорил? — сказал Владимир Марине.
— Пошли, пошли, товарищи, — заторопил экспедитор. — Машина ждет.
Все уселись в небольшой холодный автобус. Трефка приподнял край платка, выглянул из корзинки. Автобус тронулся.
Комната оказалась большой, светлой, просторной.
— А собачка дрессированная у вас? — заинтересовалась хозяйка.
— Только что не разговаривает. Чувствует настроение, залезает на колени, кладет лапы на плечи, заглядывает в глаза. Тушит папиросы, приносит спички, каждому свои тапочки, когда хочет есть, берет миску в зубы, ходит за мной.
Братья вышли на улицу. Николай остановился на мостовой перед домом, задрал голову и засвистел:
— Сиу-сиу… сиу-сиу., сиу-сиу…
И тут же в нескольких окнах открылись форточки, послышались ответные позывные.
— С приездом! Вы кого ищете?
— Сабину балетную.
— Дом за углом. Второй этаж.
— Спасибо.
Вызвав свистом Сабину, братья попросили ее зайти.
— Тренировочный костюм не забудь! Будем репетировать!
Как только пришла Сабина, Володя велел ей встать на руки.
— Неплохо, Сабина, делаешь успехи. Только не школьно, не красиво. Я вот тебе один способ покажу, как правильно и красиво делать стойку Смотри!
Владимир встал на руки, вставив между коленками и лодыжками по спичечной коробке.
— Это чтобы не раздвинуть лодыжки или колени. Понятно? Попробуй! Видишь, выронила. Значит, не считается. Я, если ронял, снова жал двадцать.
Сабина сделала несколько стоек.
Лилипут принес аквариум. Владимир выпустил одну лягушку на пол.
— Видишь, как прыгает? Попробуй скопируй, Сабина. Прыгай. Голову ниже. Прыгай. Нет, не совсем точно, не похоже. Смотри, как надо, — и Владимир запрыгал по-лягушачьи.
Репетировали с час. Владимир сказал прощаясь:
— Ну, спокойной ночи! Возьми с собой парочку лягушек. Дома потренируешься перед зеркалом.
На другой день Владимир пошел с утра в бухгалтерию цирка. К столу кассира выстроилась длинная очередь.
— И это все? — спросил Владимир, пересчитав деньги.
— Посмотрите в расчетную книжку договора, проверьте, — обиженным голосом ответил кассир и, вытащив из толстой пачки синих тетрадей три изрядно потрепанные, протянул их Владимиру.
Владимир смутился.
— Да нет… что вы… Я просто так спросил… не нужно… я верю…
— Нет, нужно! Деньги, они счет любят, — твердо возразил старик, раскрывая книжку-договор. — Значит, так, — забормотал он, неторопливо листая страницы, — Волжанский Владимир Александрович, год рождения девятьсот семнадцатый, жанр — акробаты-эквилибристы, количество номеров — два: «партерные акробаты», «люди-лягушки», транспорт за счет цирка, репертуар, животные, фураж чисто, один плацкартный в жестком, гостиница не предоставляется, прибыл в Тбилисский цирк из Батумского, расчет произвести в Тбилисском.
Старик оторвался от чтения, глянул на покрасневшего Владимира и громко защелкал счетами.
— Вот, видите, все правильно. Книжку супруги и брата можно не проверять. Те же суммы. Маловато вам платят, честно говоря…
Из бухгалтерии Владимир отправился в универмаг, купил там зеленой краски для материи, несколько пар белых трикотажных кальсон и рубашек, белых носков и перчаток.
— Ставь бак, — сказал он Марине с порога. — Будем красить!
— Сейчас, только доварю суп.
— Что красить собираетесь? — спросила хозяйка.
— Костюмы для работы. Сошьем кальсоны, рубашки и носки вместе, получится замечательные трико. Готовые-то у нас еще не выпускают.
Вечером после репетиции Марина и братья смотрели мальчишек. Из десяти отобрали двух. Дома ждала телеграмма из главка. «Разрешаем оформление партнера».
— Тебе какой пацан больше понравился? — спросил Владимир у Марины.
— Блондинчик. Сыроват немного, но ничего…
— Мне тоже блондинчик. Надо брать.
Часть четвертаяПутевка в жизнь
Глава перваяТрудный экзамен
Шестого января 1940 года Левка снова работал на утреннике. Вечернего концерта не было. Мальчик возвращался домой вместе с пианистом и по дороге рассказывал ему о своей жизни.
— А знаешь, Левка, — сказал пианист, — кажется, я смогу тебе помочь. Я слышал, что в цирке нужен такой пацан, как ты.
— Что вы говорите! — с надеждой воскликнул Левка.
— Ну да! Я бы сразу сказал тебе, но я ведь не знал твоих планов. Сейчас там репетиция. Вчера смотрели каких-то ребят, может, уже взяли. Договоримся так: если мальчик уже не нужен, я не зайду, нужен — заскочу перед представлением.
Левка опечалился. Глянув на него, пианист сказал:
— А впрочем, зайду в любом случае, проведу тебя в цирк. Не был еще? Вот и сходишь.
Левка пришел домой, лег на ящик, с нетерпением ожидая вечера. Валерии он ничего рассказывать не стал, притворился спящим. Около шести пришел пианист.
— Здравствуй, Валерия, — сказал он. — Вот решил провести Левку в цирк.
— Завидую. Был бы Павел дома — пошла бы с вами.
— А где он?
Валерия безнадежно махнула рукой.
— Вы идите через проходную, я — другим ходом, — сказал Левка, поспешно натягивая пальто.
Поясницу ломило, и он еле перелез через ограду. Пианист уже стоял на улице. Было сумеречно.
— Что, здорово болит?
— Сил нет…
— А если просматриваться придется?
— А придется? Придется? — спросил Левка, задыхаясь от волнения.
— Моли бога, чтобы понравился! Братья Волжанские готовят какой-то номер с лягушками. Они уже выбрали несколько пацанов, но если ты окажешься лучше, возьмут тебя. Конкурс страшный! От пацанья отбоя нет! Пронюхали! Идут и идут!
— Ой, спасибо! — еще больше заволновался Левка. — Я знаю такой номер. Наверное, придется глотать лягушек, но я все равно согласен! Я хоть керосин, хотя бензин согласен пить, лишь бы в цирк взяли!
Они вошли через служебный ход. В нос резко ударил незнакомый еще Левке густой, тяжелый цирковой дух. Он чуть дурманил голову, был горячим, кисло-сладким.
— Так пахнет только в цирке, больше нигде, — сказал пианист. — Тут и аммиак, и сырая глина, и навоз, и мыши, и черный хлеб, и конский пот, и звери, и опилки… И еще гримом пахнет, и пудрой, и «лесной водой»… Чуешь?
— Чую, — ответил Левка, стуча зубами.
На оборванного, дрожащего от холода Левку покосился сторож.
— Посторонним вход воспрещен!
— Я из оркестра, — сказал пианист, — вот пропуск. А мальчик к Волжанским.
— Сколько еще мальчиков к Волжанским будет ходить? Надоели уже. Весь день спрашивают.
— Мы обо всем договорились, — сказал пианист. — Жди меня здесь, Левка, я сейчас.
Пианист скрылся. Левка никак не мог согреться, хотя за кулисами было очень тепло. Пустынная конюшня была тускло освещена. В стойлах дремали огромные жокейские лошади-першероны с длинными густыми хвостами и гривами. Напротив стояли клетки с хищниками, отгороженные деревянными барьерами. Всюду в беспорядке громоздились ящики с реквизитом, какие-то диковинные аппараты в чехлах.
В углу на ящике стоял манекен с головой из папье-маше, в черном парике, стриженном бобриком, одетый в коричневую косоворотку и холщовый фартук с большой медной дворницкой бляхой. Левка сначала принял его за живого человека, даже вздрогнул. Рядом с манекеном валялась громадная рука, пальцы которой были сложены в кукиш. Он был вдвое больше головы дворника.
«Наверное, клоунский кукиш…» — только успел подумать Левка, как за его спиной кто-то громко засопел.
Он обернулся и застыл в испуге. На полу раскачивался из стороны в сторону крупный гималайский медведь с белой грудью, без ошейника и намордника. Зверь был привязан тонким ремешком к небольшому дверному колечку. Он с любопытством смотрел на Левку своими маленькими блестящими глазками, пытаясь дотянуться до него лапой. Левка тут же отскочил к ящику с манекеном, задел его… Голова манекена отвалилась, упала на ящик. Глянув с опаской в сторону задремавшего сторожа, Левка быстро поставил голову на место и отошел поближе к стойлам.
Два молодых конюха готовились к представлению: вычесывали с лошадиных крупов перхоть большими жесткими щетками и ударяли ими об пол, отчего на нем отпечатывались белые прямоугольники.
На тумбе стояла маленькая лошадь-пони, у которой на спине мирно дремал петух. Женщина в белой косынке и синем халате делала лошадке «маникюр»: подрезала копыта длинным кривым ножом. Пони покусывала женщину за плечо.
— Не балуй, Огонек, — смеялась женщина.
Старый конюх принес и поставил перед женщиной ведро с белилами, и они принялись красить копыта Огонька, обматывать его ноги ослепительно белыми бинтами. Петух открыл желтый глаз: подмигнул Левке и снова притворился спящим.
Откуда-то вышмыгнула крошечная черная собачка, подбежала к конюху. Он отмахнулся.
— Не мешайся, Ишлоник!
«Странная кличка», — подумал Левка, с интересом наблюдая за резвой собачонкой.
Ишлоник обнюхал его, смешно завилял обрубком хвоста и направился к белому першерону в коричневых яблоках. Лошадь обрадовалась, приветственно заржала, затрясла гривой, опустила морду. Собачка принялась нежно лизать языком ее гладкую бархатную кожу. Лошадь заржала так, словно ей стало щекотно, дернула головой, запрядала ушами, ласково, осторожно прихватила собачку за ухо своими сухими теплыми губами. Собачка притворно зарычала, вырвалась, отскочила от нее, весело помахивая коротышкой хвостом, припала на передние лапы, отчаянно затявкала. Лошадь вытянула шею, опустила голову совсем низко, тихо, призывно заржала, нетерпеливо застучала копытом об пол.
— Спокойно, Магнит! — окрикнул старый конюх. — Тихо, Ишлоник!
Животные не обратили на его слова никакого внимания. Левка широко улыбался, не сводя глаз с четвероногих друзей.
Пробежала костюмерша с ворохом пестрых костюмов. Волжанских все не было. Где-то далеко-далеко заплакала скрипка.
Обитатели конюшни прислушались, замерли. Молодые конюхи прекратили вычесывать перхоть и стучать щетками, женщина опустила переднюю ногу Огонька на тумбу, собака и лошадь бросили игру. Только медведь по-прежнему сопел и раскачивался из стороны в сторону.