Крепко целую тебя и жду ответа. Привет всем ребятам, Машке персональный! Васильеву сейчас напишу.
Мы остановились в гостинице „Челюскин“, но все равно пиши мне на цирк».
Около семи вечера Левка зашел за Волжанскими. Вдруг распахнулась дверь, и ворвался лилипут Вася.
— Ребята, война!
— Да ну тебя к черту! — не поверил Владимир.
— Сейчас по радио объявили. Пошли ко мне, мои окна на улицу!
Все побежали в номер напротив. Из окна было видно, как мимо гостиницы мчались грузовики и трамваи, переполненные красноармейцами и краснофлотцами.
— Пошли в цирк, — предложил Николай.
Они вышли на улицу. Лилипут купил пачку «Пушек».
— Ты же не куришь, — сказал Левка.
— Как кончится война — брошу, — ответил Вася.
— Не успеешь привыкнуть, — рассмеялся Николай.
Представление не состоялось — зрителей не было.
Владивосток к ночи был уже в полной боевой готовности. Всюду затемнение.
В гостинице урны были завалены рваными книгами.
— «Майн Кампф» Гитлера. Немцы-туристы выбросили. Что будет с иностранцами? — спросил Владимир.
— Ты лучше скажи, что с нами будет? — сказал лилипут, закуривая новую папиросу.
Все ходили с противогазами, со дня на день ожидали нападения японцев. Ежедневно проводились учебные тревоги в городе и на флоте. Устанавливались минные поля, заградительные сети. С катеров запускали дымовые завесы.
Артисты давали шефские выступления на кораблях, в воинских частях, на Русском острове. Моряки крепко подружились с артистами: занимались с ними военным делом, учили рыть около цирка боевые убежища для зрителей.
Левка вместе со многими артистами ходил в военкомат, просил записать добровольцем. Не брали — не тот возраст.
В цирк пришло письмо.
«Дорогие товарищи!
Весной 1941 года Главное управление цирков по поручению Комитета по делам искусств при СНК СССР объявило конкурс на сценарии новых цирковых номеров и аттракционов, постановка которых приурочивалась к XXV годовщине Великой Октябрьской революции. Конкурс должен был привлечь творческую мысль цирковых артистов к вопросам резкого и смелого экспериментаторства в деле создания новых номеров и аттракционов. В условиях Великой Отечественной войны эти задачи не только не снимаются, но, напротив, возрастают в своем значении. На артистов, продолжающих работать на цирковой арене в дни войны, ложится особо значительная ответственность за дальнейший рост советского цирка — любимого народного искусства».
Волжанский тут же собрал труппу.
— Предлагаю усовершенствовать работу, ввести в нее несколько рекордных трюков. У меня есть план. В ответ на письмо приступаем к усиленным репетициям.
Все время прибывали и прибывали новые заводы. Левка вместе с друзьями артистами ходил смотреть, как прямо на снег рабочие устанавливали небольшие фундаменты, на них станки и при морозе в двадцать-тридцать градусов начинали работать. Потом над станками возводили крыши из шифера. В таких «цехах» артисты цирка давали шефские представления.
— Каждый третий снаряд на фронте — из Магнитки! — с гордостью говорили артистам рабочие.
Из Магнитогорска труппа Волжанских переехала в Казань, а через некоторое время их перевели в Муром.
Стоял сильнейший мороз. Артисты сидели в переполненном зале ожидания. Вася читал газету. Вдруг он радостно воскликнул:
— Братцы! Про нас написано! Слушайте! «Артисты цирка — фронту!
Народу близкое искусство цирковое
Для фронта создает оружье боевое.
Тверда уверенность. Ее мы но таим:
Цирк самолет создаст со зрителем своим.
Коллектив артистов Казанского цирка на деньги, вырученные от представления в фонд обороны, построил самолет-бомбардировщик „СОВЕТСКИЙ ЦИРК“. Инициативу Казанского цирка поддержали все цирки страны».
Объявили посадку на Муром. В зале поднялась суматоха. Люди бросились к поезду. Волжанские протиснулись в вагон одними из первых, оставив половину вещей на перроне. Левка подавал их в окно. Кругом кричали, плакали, лезли на крыши, на подножки, на буфера измученные люди. Левка и лилипут еле забрались в тамбур. Их завертело, сдавило.
Зажатые со всех сторон, они стояли до самого утра. Состав подходил к Мурому.
— Нам выходить, товарищи! Потеснитесь, дайте дорогу! — кричал и кричал Левка.
— Где тут потесниться? Куда?
— А что же нам делать, товарищи? Мы приехали!
— Лезьте по головам. Мы не против!
В цирк приехал представитель Главного управления цирков и рассказал на собрании о бомбежке Минского цирка.
— Как Дадеш с Сабиной? — не выдержал Левка.
— Дадеш, кажется, спасся… Кажется…
— А как Сабина?
— Ничего не известно.
Глава втораяДень первый. Минск
Вечер выдался теплый. Сабина и Дадеш сидели в городском саду на деревянной скамеечке под фонарем. Из старенького цирка-шапито с белыми каменными львами у входа доносился старинный грустный вальс. По выцветшей, латаной брезентовой крыше мелькали тени: работал воздушный полет — первый номер третьего отделения.
Сабина дочитывала письмо:
«Вот и все мои новости. Пишите. Жду Очень рад, что репетируете с Сабиной дрессированных голубей. Здорово придумали! Целую вас крепко. Лев. Во Владивостоке начинаем 22 июня».
— Завтра ответим, — сказал, поднимаясь, Сандро. — Ну, ты иди голубей покорми и тут же спать, слышишь? А я утром зайду за тобой в общежитие. Принесу к чаю банку белой черешни. Мировые консервы, слышишь? Надо спешить, а то «Гастроном» закроют.
Около речушки, протекающей у самого цирка, он свернул и пошел но тропинке, раздвигая ногой кустарник. Пройдя густым парком, вышел к дому Поужинав, Сандро долго читал и лег очень поздно.
Среди ночи его разбудил шум машин. Вздымая по дороге клубы пыли, шли военные грузовики, замаскированные листьями. Рядом торопливо вышагивали красноармейцы.
— В чем дело, ребята?
Никто не отозвался.
«На маневры, наверное…» — подумал Сандро и снова лег спать.
И вдруг под утро… Где-то наверху, над самой головой, начался никогда еще не слыханный, могучий, страшный гул. Дрожали и звенели стекла. Ничего не соображая, Сандро сел на постели, откинув ногой одеяло.
«Бу-бу-бух!» — слышалось с улицы.
В комнату ворвалась полуодетая, плачущая, перепуганная хозяйка.
— Ой, ой, Сандро, миленький! Герман на нас напал! Герман проклятый!
Он начал торопливо одеваться. Стараясь не волноваться, Дадеш пытался успокоить хозяйку:
— Не может быть! Черта с два хоть на миллиметр возьмет он нашу землю, слышишь? Понятно, да?
Он выскочил на улицу.
«Бу-бу-бух!» — рвали и рвали воздух тугие пыльные волны.
И тут же бомба вырвала из-под ног землю. Он скатился в свежую воронку у дороги. Сверху на спину обрушились кучи песка и пыли.
Город пылал. Повсюду разрывались бомбы.
Сандро казалось, что он находится в воронке уже целую вечность и что самолеты движутся нескончаемо, как в какой-то страшной, зловещей карусели.
Наконец бомбежка утихла. Сандро выбрался из воронки и помчался к цирку. Над парком полыхало зарево.
«Цирк горит! — мелькнуло у Сандро. — Там же шестнадцать лошадей Ефимова, морские львы Брока, голуби Сабины, собачки…»
Он побежал еще быстрей, нагнувшись вперед всем корпусом, какими-то прыгающими шагами, с плотно прижатыми к бокам протезами.
Рядом с ним в том же направлении бежали красноармейцы, широко размахивая руками. Он попал в самый центр бегущих. Среди красноармейских гимнастерок выделялись его синяя шелковая рубашка, серые модные брюки, лакированные туфли на тонкой подошве, крохотная фуражка с лакированным козырьком. В правом ухе поблескивала золотая сережка.
Из ворот циркового двора навстречу Сандро с визгом и отчаянным, сверлящим уши ржанием вырвались белые, один к одному, красавцы кони. Из-за отсветов они показались Сандро розовыми, рыжими, даже красными.
Он едва успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за толстый ствол дерева: доля секунды, и он был бы сбит с ног этим живым смерчем, растоптан, истерзан, измят копытами.
Все в мыле, тряся гривами, продолжая истошно ржать и фыркать, кони вихрем пролетели мимо и скрылись за деревьями.
Тяжело дыша, он вбежал во двор. Повсюду с лаем и воем бегали собаки. Между ними металась Сабина, прижимая к груди любимого голубя Шаха. Увидев Сандро, бросилась к нему, заплакала.
— Жив! Жив!
— Где все?
— Там!
Из покосившихся ворот пылающей конюшни вырвались три морских льва. Высоко подскакивая на ластах, падая, спотыкаясь, резко переваливаясь из стороны в сторону, они передвигались неестественно быстро, жалобно тявкали, громко ревели, ничего не видя перед собой.
Закрываясь от жара руками, из конюшни выскочила толпа артистов. Старый дрессировщик кричал на ходу:
— К реке! К реке их гоните!
Мгновенно сбросив туфлю, схватив правой ногой какой-то прутик, Сандро, высоко подпрыгивая на левой, погнал обезумевших животных в быструю речушку. За ним, так и не выпуская Шаха из рук, бежала Сабина.
Сзади раздались треск и грохот. Дымящиеся, черные, обугленные стены конюшни грузно рухнули, ярко вспыхнув напоследок.
Морские львы нырнули в речку, ставшую горячей. Смахивая слезы, старый дрессировщик жаловался Сандро:
— Только этих спас… А Цезарь, Нерон, Клеопатра живьем сварились… Прямо в первом бассейне… Проклятая бомба… Это ж не львы… Дети мои… Понимаешь? Дети… А с этой тройкой что делать? Как их спасти?..
Львы фыркали, ныряли, подплывали к берегу.
Глянув в последний раз на пепелище, артисты вышли на дорогу и двинулись из города. За ними с криком устремились вплавь морские львы. Дорога свернула налево, в гору. Реки скоро не стало видно, но долго еще слышались жалобные крики трех морских львов.
Выйдя на шоссе, забитое беженцами, артисты двинулись по направлению к Москве.
Они шли без вещей, усталые, закопченные, грязные. Рядом с Сандро двигалась Сабина в пестром сарафане, с Шахом на плече. Около артистов притормозил грузовик. Из кабины высунулся черный, обгорелый летчик, хрипло крикнул: