— Садись напротив, — пригласил он Сабину, — рядом с Радиком.
— Красота, а не вагончик! — сказал, подходя, Васильев, с которым Левка успел подружиться. — Со всеми удобствами. И билет брать не надо. Я в гости. Не возражаете?
И сел рядом с Левкой.
— А что? Вагончик как вагончик! — сказал Левка. — Обыкновенный, бесплацкартный, для курящих.
— С удовольствием закурил бы, раз вагон для курящих, — промолвил Васильев, поглядев на двух проводников, дымящих у дверей в тамбур. — Настроение подходящее…
— А ты умеешь курить-то?
— Не пробовал… Но, думаю, сумел бы…
— И я бы закурила, — протяжно сказала Сабина.
— Да будет вам, дураки, — сказал Левка. — Что хорошего?..
— А ты пробовал?
— Нет.
— И я бы закурил, — сказал Радик. — Я пробовал! Мирово!
В вагон вошел Борис Борисович.
— Ну, вот и все! Может, навещу вас как-нибудь в детдоме. Счастливого пути! Паровоз, как я выяснил, подадут утром. Ложитесь спать. Поздно.
Он пожал руки ребятам и эвакуаторам, повернулся, пошел к двери, но, вспомнив что-то, похлопал себя по карманам кожанки, вытащил какой-то пузырек, передал его Васильеву.
— Вот тебе клей, ты просил. Еще раз всего хорошего, ребята!
— Ай да Бор Борыч! Не забыл, — сказал Левка.
— А зачем тебе клей? — спросила Сабина.
— Левка обещал сделать футляр для моего альбома с марками.
— Покажи, — попросила Сабина.
Васильев ушел и вернулся с альбомом.
— Тут редчайшие марки, — сказал он, бережно передавая альбом Сабине.
Все начали рассматривать альбом.
— Может, завтра прямо в поезде и начнешь делать? — спросил Васильев.
— А что? — согласился Левка. — Картон я прихватил. Клей теперь есть. Бумага есть. Вот только ножниц нет.
— У проводников можно будет нож попросить.
Васильев ушел. Левка уложил Радика, лег сам и быстро заснул. Он проснулся на рассвете, когда тронулся состав. Сабина крепко спала на своем пальто. Левка встал и осторожно накрыл девочку своим одеялом.
Он побоялся потревожить спящую и не решился подложить ей под голову подушку.
— Тили-тили тесто, жених и невеста! — быстро проговорил проснувшийся Радик.
— Замолчи! — шепнул Левка.
— Ага, покраснел, — торжествующе заметил Радик и, бросив взгляд в окно, воскликнул: — Смотри-ка, Левка, аэродром!
Они прильнули к окну. Мимо проплывал аэродром. Сколько раз Левка бывал там! Как и прежде, поблескивают на солнце алюминиевыми крыльями У-2, Р-5, «ишачки»… Как и прежде, ветер гоняет по аэродрому клубы пыли.
Но только теперь никто никогда не проведет Левку но летному полю. Никогда больше Левка не ощутит дрожи самолета перед взлетом со стартовой дорожки, не услышит мощного рева моторов, не попытается перекрыть этот рев и свист ветра, горланя что есть силы любимую песню всех летчиков.
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Никогда больше этого не будет.
— Ты что? Плачешь? — спросил за Левкиной спиной Васильев.
— Нет, это глаза заболели. От напряжения. Я все село Спасское высматриваю, в котором родился, — ответил Левка, отводя взгляд.
— Так Спасское совсем в другой стороне…
Левка промолчал.
— А я нож достал! — радостно сообщил Васильев. — Дали проводники. И еще в придачу вон какой кусище колбасы! Как дирижабль. И махорки отсыпали.
— Значит, будешь курить?
— Буду.
— Ну и зря!
Левка принялся мастерить футляр. Ребята стали вспоминать праздничный вечер в детприемнике. Борис Борисович уговорил сестер станцевать. Они исполнили классический танец, а Сабина на «бис» показала несколько мостиков, шпагатов и колесиков.
— Да Сабина — настоящая артистка! Мальчишке так сроду не согнуться, — авторитетно сказал Васильев. — И шпагат не сделать.
— А по-моему, можно, — возразил Левка. — Я слышал, что и мужчины делают шпагат. Надо будет попробовать.
— Спорим на «американку», что тебе шпагата не сделать!
— А если я выиграю спор? — хитро прищурился Левка.
— Требуй что захочешь!
— Даже альбом с марками? — спросил Радик.
— «Американка» есть «американка», — ответил Васильев, заметно обеспокоенный.
На станции Уральск — пересадка.
— Глядите, машины! — закричал Радик.
— На грузовиках поедем!
— Ур-р-р-р-ра!
Ребята взбираются в кузова. Им помогают шоферы, воспитатели, красноармейцы. Машины трогаются, подпрыгивают на ухабах. Визг, веселье, крики. Кто-то пищит со страха, но почти всем нравится быстрая езда.
— Быстрее! Быстрее! — кричит Левка.
Он подставляет лицо, грудь ветру и солнцу Следом за ним и Сабина привстает со скамейки.
— Упадете! Что вы делаете? — испуганно кричит Радик, уцепившись за Левкины штаны.
— Не упадем. Быстрее! Быстрее!
Скоро весь грузовик начинает кричать:
— Быстрее! Быстрее!
Машины пролетают мимо бахчей, перелесков, станиц.
Кто-то запевает:
Мы кузнецы,
И дух наш молод!
Куем мы счастия ключи!
И все дружно подхватывают:
Вздымайся выше,
Наш тяжкий молот!
В стальную грудь Сильпей
Стучи!
Стучи!
Стучи!
Машины въезжают в село Круглоозерное. Вот и детдом. На воротах написано: «Добро пожаловать!» Ребята соскакивают с грузовиков.
— Вы заметили, сколько в деревне рыбацких сетей на заборах сушится? — радостно восклицает Левка. — Значит, рыбку половим!
Вдруг раздается разбойничий свист. На крыльце стоит грязный оборванный детдомовец. Он вставляет два пальца в рот и опять пронзительно свистит, свистит так, что становится больно ушам. Рядом с ним появляются еще несколько оборвышей. Один из них спрашивает:
— Эй, новенькие! Деловые, фартовые есть?
Новенькие молчат.
— Что значит — деловые? — испуганно спрашивает у Левки Радик.
— Воры. Не трусь!
Оборванный детдомовец кричит:
— Эй, Машка! Машка! Сюда! Тюфяков привезли!
На крыльце появляется Машка. Это крепыш Левкиного роста, с очень длинными растрепанными волосами. Он зло оглядывает детей.
— Берегитесь, тюфячки легавые! Пощады не будет! Верно, Крыса? Всех прищучим.
— Всех! Будет вселенский хай! — захохотал первый детдомовец.
Раскрылась дверь конторы, и на крыльце появились эвакуаторы вместе с заведующим детским домом — высоким худым мужчиной.
— Чего уставились? Айда назад в мастерские! — прикрикнул он на детдомовцев и обратился к приехавшим: — А вы, новенькие, разгружайтесь покамест и пройдем вон в тот дом устраиваться. Айда за мной!
Ребята простились с Цибулей и его сменщиком и скрылись в доме.
— А теперь умываться, — сказал заведующий, когда ребята разместили свои вещи.
Все подошли к колодцу с журавлем. Около него стояла большая лужа.
— А где же рукомойники? — спросила Сабина.
— Ждем со дня на день. Поливайте друг другу на руки из ковша.
— Мыло тоже ждете со дня на день? — спросил Васильев.
— Мыло сейчас принесу. Нельзя оставлять. Воруют, черти… Организационный период… — словно извиняясь, произнес заведующий. — Хозяйство пока еще не налажено. Но это пока. Потом все будет!
— Потом суп с котом, — тихо сказал вслед заведующему Радик.
Ребята с грехом пополам умылись одним куском хозяйственного мыла и вытерлись двумя промокшими насквозь полотенцами.
— Айда обедать. Будет суп с галушками, — сказал заведующий.
— Так его и надо звать — Айда, — предложил Левка.
— Заметано!
В столовой ребятам не понравилось. При входе каждому вручили по глиняной миске и алюминиевой ложке и провели к длинному деревянному столу неопределенного цвета. Супом с «галушками» оказалась мутная тепловатая вода, в которой плавали куски полусырого теста. В те же миски ребятам положили второе.
— Неплохие бифштексы, — сказал Васильев, съев невкусную ячменную кашу с небольшим куском селедки.
Ребята вернули при выходе миски и ложки и вышли во двор.
— Вот сейчас неплохо бы и пообедать, — сказал Васильев.
Глава втораяЕще неприятности
Ребята разбрелись по селу. Левка и Васильев и не заметили, как отделились от компании.
— Надо держать ухо востро с этими деловыми, — сказал Васильев.
Левка кивнул головой.
— Главное, всем быть вместе и ничего не спускать! Пусть только кто полезет! Узнает, чем этот кулак пахнет! Сами сумеем прищучить!
Друзья вернулись к воротам детдома. Васильев увидел на земле марку и радостно воскликнул: «Чур, на одного!»
— Это уникальная марка, — оживленно сказал он Левке, — перуанская. Очень старинная. У меня есть как раз точно такая же. Мне за нее предлагали велосипед, но я не согласился.
— Неужели марки так дорого стоят? — удивился Левка.
— Это еще что! Вот я тебе дома покажу марочку, так той вообще цены нет. Канадская!
— И сколько же ты за нее, бесценную, заплатил?
— Обменял ее на фотоаппарат и еще месяца два отдавал школьные завтраки тому парню, у которого ее выменял. Ох, и попало мне за эту коммерцию от отца! — вспомнил Васильев. — У меня несколько таких бесценных. Имеешь шанс убить белого медведя: сделаешь шпагат, и альбом твой! А пока бери. На память.
И Васильев протянул Левке зеленоватую марку. Левка в испуге замахал руками.
— Что ты! Что ты! Такую бесценную… И потом, я же марок не собираю… Вот если бы ты мне краски предложил, я бы не отказался. Или альбом для рисования… Гляди-ка! Вон еще одна валяется… Ну и растяпа этот парень! — Левка поднял с земли марку. — А эта еще лучше, по-моему. Красненькая. Что за страна?
Васильев взял марку, страшно побледнел и, воскликнув: «Моя канадская!», бросился к дому. Левка за ним.
В комнате Васильев нашел пустой футляр и в отчаянии повалился на железную сетчатую кровать.
— Ну, ну, будет, — толкнул Левка в плечо Васильева. — Не поможешь горю слезами-то. Пошли в контору к Айде. Заодно еще марки во дворе поищем.