Ребята подобрали еще три марки.
— Бузовые, — сказал Васильев, по-прежнему горько плача.
— Так канадская же, бесценная, у тебя, — успокаивал Левка.
— У меня… Я ее сразу узнал, — проговорил Васильев, всхлипывая, — у нее два зубчика справа… внизу оторваны… Ничего же, кроме альбома, из дому не взял, понимаешь? Ничего!
Ребята вошли в контору, рассказали в чем дело.
— Постараемся разыскать ваш альбом, — сказал заведующий, — только вряд ли, честно говоря… Колькины дела…
— Что за Колька?
— Ну, Машка. Его Колькой зовут… Если найдем, перешлю вам в Серебряково.
— Куда? — недоуменно спросил Левка. — В какое еще Серебряково?
— У нас, в Круглоозерном, только начальная школа, четыре группы, — объяснил заведующий. — А в Серебряково наш филиал. Семилетка.
— А как же мой брат? — спросил, холодея, Левка. — Он в третьей группе…
— Раз в третьей, значит останется здесь, в Круглоозерном.
Левка так изменился в лице, что заведующий налил ему стакан воды.
— Чего испугался? Серебряково совсем рядом! Будешь часто навещать брата. Сегодня поедешь — сам увидишь, что недалеко. Пешком можно дойти.
— Сегодня уже переезжать? — спросил Левка.
— Да. Жду подводы.
Ребята вышли на крыльцо.
Левка сказал сквозь стиснутые зубы:
— Дай закурить!
— Нет.
— Дай, говорю!
Он опустился на ступеньку. Неумело скрутил козью ножку, втянул в себя противный сизый дым, закашлялся. Тут же закружилась голова. Он отбежал в сторону, к забору. Его стошнило. На крыльце появился встревоженный заведующий.
— А кроме альбома, ничего не стащили?
— Не знаем. Не проверяли…
— А ну-ка айда за мной!
Они побежали к дому Издали услышали громкий плач детей.
— Ясно! Всех обчистили! — зло выругался заведующий.
Увидев на пороге Левку, Радик, заливаясь слезами, бросился к нему, громко крича:
— Мой фонарик, Левка! Мой фонарик!
Обоз приближался к Серебрякову. Было около четырех часов дня. Левка, Васильев и Сабина сидели на первой подводе.
— Не представляю, как он там будет без меня, — говорил Левка, — такой слабенький… с этими деловыми… Даже сдачи не сможет дать.
— Подъезжаем, — сказал возница и подстегнул лошадь.
Ребята внимательно разглядывали длинную улицу. Село мало чем отличалось от Круглоозерного. Лошади остановились перед старым двухэтажным домом с коньком на крыше. Ребята вошли в маленький двор с поломанными вербами. Во дворе никого не было.
— Сейчас местный Машка появится, — сказал Васильев. — Береги последние манатки!
Возница громко крикнул:
— Гэй! Тетка Настя!
Никто не ответил.
— Тетка Настя! Постояльцев привез! Выходи! Померла, что ли?
— Типун тебе на язык за такие слова! — раздался за спиной ребят спокойный старческий голос. — Чего глотку дерешь? Казенная, что ли?
На порог вышла небольшого роста морщинистая старуха с ухватом в руках.
— Городские? — спросила она, ласково поглядев на ребят. — По одеже видать. Милости просим! Пошли в дом. Вы, девочки, будете жить внизу, а огольцы — наверху. Устроитесь — обедом накормлю!
— Мы уже сегодня обедали, — вспомнил Васильев.
— Знаю я ихние обеды, — презрительно скривила губы тетка Настя. — И помни, малец: палка на палку не приходится, а обед на обед — нужды нет.
— Тетка Настя так накормит, что язык проглотишь, — похвалил возница.
В старом доме — два этажа. На каждом из них по темному чулану и по большой комнате. Обогреваются они одной длинной печью. Печь начинается от фундамента, кончается под крышей. В комнате, где живут девочки, пятнадцать кроватей. У мальчиков — двадцать. Все они покрыты одинаковыми байковыми одеялами. Тонкими, желтыми, застиранными. Кроме кроватей, в комнатах но большому столу и по нескольку табуретов. Под самым потолком — лампочка.
— Богато живете. С электричеством! — удивился Васильев.
— Не радуйся, — сказала тетка Настя, — часто заедает движок. Да и выключают его рано.
— А где же ребята? — спросила Сабина.
— В школе. Скоро явятся, — сказала тетка Настя. — Ну, пошли кормиться.
— Гляди-ка, Левка! — восторженно воскликнул Васильев.
На подоконнике лежала большая яркая коробка из-под красок и несколько кисточек.
— Не наша… По-китайски написано, — сказал Левка. — Или по-японски. Краски, наверное… Или карандаши… Сроду таких не видел…
— Давай откроем, поглядим!
— Нехорошо без спросу, пошли.
Обед оказался вкусным. Пока ребята ели, из школы вернулись детдомовцы. Они заглядывали в дверь и окна столовой, внимательно рассматривали новеньких.
— Идите, идите! — отгоняла их стряпуха. — Поесть спокойно не дадут!
— Что, тетка Настя, жалко, если на людей поглядим?
— Идите! Идите!
Новенькие пообедали и, уступив места детдомовцам, разошлись кто куда. Левка поднялся в комнату и не поверил своим глазам. Спиной к нему в полном одиночестве сидел и рисовал китайскими красками… Миша Кац.
На палубе матросы
Курили папиросы,
А бедный Чарли Чаплин
Окурки собирал! —
блаженно распевал Миша.
Левка подкрался на цыпочках сзади и закрыл руками глаза друга.
— Кто это? — недовольно спросил Миша, откладывая в сторону кисточку.
Левка не ответил.
— Что за дурацкие выходки? — не на шутку рассердился Миша. — Пусти!
Левка не отпускал руки.
— Отстань! Кто это?
Левка изменил голос и ответил хриплым басом:
— Это я, твой дядя Залман! Привет от Шаляпина!
— Левка! Ты!
Миша вывернулся. Его нос обострился еще больше, кожа туже обтянула скулы.
— Ну и красочки у тебя! — сказал Левка.
— Красота, верно? — похвалился Миша. — Ты глянь, какие цвета! Какие оттенки! Какая упаковка!
— Мечта! — вздохнул Левка. — Не знаю, что бы отдал за такие краски!
— Даже не подкатывайся, — предупредил Миша. — Это подарок. Один парень подарил. Краски из Шанхая. Не откуда-нибудь!
— Дружно живете с детдомовцами? — спросил Левка.
— Ничего, терпеть можно. А вот среди деревенских коварные попадаются… Мы ведь вместе с ними в общей школе учимся. И с деловыми драки бывают… Особенно с круглоозерненскими. Там есть Машка с Крысой.
— Знаю, видел, — ответил Левка и снова подумал о Радике.
Глава третьяЧапай
В коварстве деревенских Левка убедился через несколько дней. Ребята курили на заднем дворе школы.
— Что у тебя, новенького, за махра! — сказал Левке здоровенный рябой семиклассник. — Дрянь! Отведай-ка моего самосадику!
Он протянул Левке готовую толстую самокрутку. Тот с наслаждением затянулся… Еще… Еще… Вдруг раздался взрыв. Ослепило глаза, опалило брови, ресницы. В нос ударило запахом пороха. Левка закрыл глаза ладонями.
— Ха-ха-ха! — смеялся рябой. — Табачок специально для городских!
Левка скривился от боли, подошел к парню, который был выше его на две головы, и, не говоря ни слова, залепил ему затрещину.
— Сука! — завопил рябой, хватая Левку за грудки.
Но Левка присел и молча ударил его головой в подбородок. Парень крякнул, высоко взмахнул руками и рухнул на землю.
— Кто я? — спросил Левка.
— Не сука… Человек… Будет… — взмолился парень.
— А по-моему, мало, — ответил Левка и ударил еще раз.
Парень взвыл.
— Вот теперь хватит.
Об этом происшествии каким-то образом узнал воспитатель, странный человек лет тридцати пяти, которого ребята почти никогда не видели. Он снимал комнату у тетки Насти.
— А ты, новенький, говорят, отчаянный, здорово дерешься, — сказал он Левке. — А вот с крыши интерната можешь вниз сигануть? Со второго этажа? Дам пятерку!
— Выпадет снег — прыгну в сугроб, — пообещал Левка.
— Ладно, подожду…
— Пошлите меня в Круглоозерное за продуктами, — попросил Левка. — У меня там брат.
— Валяй.
Вместе с Левкой в Круглоозерное отправились Миша, Сабина, Васильев и еще несколько ребят, у которых там оставались младшие братишки и сестренки.
Радик встретил Левку слезами:
— Забери меня отсюда, Левушка, забери! Мучают, дразнятся, ни в одну игру не принимают… Вот, погляди… — Радик снял ботинок и показал обожженные пальцы.
— Что это? — спросил Левка.
— В первую же ночь велосипед сделали.
— Какой велосипед?
— Я спал. Мне между пальцами вставили газеты и подожгли… Сейчас не так уж больно… Уже не хромаю… Видишь, даже ботинок наделся…
Левка скрипнул зубами.
— Машка с Крысой?
— Не знаю… А другим нашим в нос вдули кому перец, кому табак…
— Кто?
— Не знаю…
— Что ты заладил — «не знаю» да «не знаю»! Боишься сказать, что ли?
Радик всхлипнул.
Левка с ребятами бросились разыскивать деловых, но их не оказалось ни в одном из домов интерната.
— Может, они в кузне? — сказал Радик. — Они там в карты играют.
Ребята вышли за околицу, подошли к старой заброшенной кузнице, черной от копоти, заглянули в щель. Деловые, сидя на толстом бревне, играли в карты, сделанные из газетной бумаги. На наковальне стояла бутыль из-под самогона.
— Не жульничай, Крыса! Схлопочешь! — сказал Машка своему первому дружку и пребольно щелкнул его колодой по носу.
Оборванцы расхохотались.
— Но справедливости! Сдавай, Машка!
Вожак отхлебнул из горлышка бутылки и взял в руки колоду.
— Стойте тут! Ждите сигнала, — шепотом приказал Левка.
— Не ходи один, опасно, — сказала Сабина.
— Ничего.
Левка вошел в покосившуюся дверь. Машка поднял голову, ничуть не удивившись его появлению.
— Чего надо? — хмуро спросил он, продолжая тасовать карты.
— Выйдем, надо поговорить, — сказал Левка, глядя на грязные, все в цыпках, Машкины руки, ловко орудующие колодой.
— Видишь, занят, — спокойно ответил Машка, высморкался двумя пальцами и вытер их о штаны. — И вообще с легавыми тюфяками дела не имею! — Он повернулся к оборванцам. — Твой ход, Крыса.