Грейс прошла через пустынный неф и остановилась перед рисунком на стекле, который, к сожалению, оставил ее равнодушной. Даже хуже: витраж разрушил ее смутную надежду обнаружить доказательства историчности легенды. У нее возникло чувство, что перед ней веселая детская иллюстрация. Вся тревожность и реалистичность образа Крысолова были убраны и заменены симпатичной карнавальной праздничностью. Людвиг Фрейман слишком наивен, – сказала она себе.
Уже собравшись уходить, Грейс опустила глаза на надпись, ускользнувшую от ее внимания при входе, и поняла свою ошибку. Людвиг был прав.
Надпись гласила, что нынешний витраж – современная и полностью переработанная версия старого, погибшего витража. Источники между XIV и XVII веками свидетельствуют, что оригинальное произведение, сильно отличающееся от этого, было установлено в церкви около 1300 года, то есть вскоре после роковой даты 1284 года, и что, следовательно, оно являлось историческим свидетельством. С чего бы жители Гамельна изобразили столь мрачное событие в священном месте, если его достоверность не была несомненной?
Грейс подошла к поясняющей табличке и с огромным интересом обнаружила рисунок с выцветшими красками, сопровождаемый легендой: «Вот на что был похож оригинальный витраж, воспроизведенный здесь в акварели Августом фон Мёрсбергом, в 1592 году приехавшим из Эльзаса в Гамельн, чтобы расследовать достоверность истории о флейтисте и исчезновении детей».
В отличие от современного расплывчатого символистского витража рисунок поражал точностью изображенных деталей. На переднем плане, слева, занимая около четверти площади, стоял облаченный в одеяние из разноцветных полос Крысолов, держа возле губ свою флейту. Из-под ворота его платья выступало нечто напоминающее доспехи. На изображенном на заднем плане холмистом пейзаже видны были два оленя и олениха, лежащие перед лесом, а также деревушка Гамельн, с ее уже существующей гордой колокольней. Колония крыс убегала из Гамельна, направляясь к реке, где была нарисована маленькая лодка, в которой сидел музыкант. Выше, справа, было завершение истории, не оставлявшее места для разнотолков. Поднимаясь по холму, более высокому, чем прочие, флейтист направлялся к пещере, ведущей вглубь горы. За ним, точно сомнамбулы, вытянув руки, шагало множество ребятишек. Позади группы, на некотором расстоянии от нее, один из детей, упавший на спину, вытянул руку, словно крича последнее предупреждение своим обреченным товарищам. Возле смертельной бездны, рядом с вершиной, возвышались крест и виселица, мрачные символы того, что ожидало невинные души.
Теперь у Грейс не было ощущения, что она смотрит иллюстрацию к книге сказок, скорее тщательное изобразительное изложение столь ужасающего события, что оно должно было навсегда сохраниться в памяти в мельчайших деталях.
Хотя и поколебленная в своем мнении, молодая женщина все же не могла сразу отбросить все сомнения. Ей не хватало дополнительного доказательства, чтобы она решила продолжать расследование, основываясь лишь на этом следе.
И когда она дочитала до конца пояснительный текст под оригинальным рисунком, ее решимость рухнула. То, что она там узнала, потрясло Грейс.
Текст на табличке уточнял, что помимо нарисованной и передаваемой из уст в уста легенды, один из первых административных регистров города Гамельна, начатый в 1384 году, открывался этой простой, емкой и холодящей кровь фразой:
«Ровно сто лет назад ушли наши дети».
Глава 21
Потрясенная последним открытием, Грейс теперь была убеждена, что должна отрабатывать след мрачной гамельнской легенды. Набор доказательств в пользу подлинности события был достаточно весом, чтобы она сочла его историческим фактом, на который могла опереться в собственном расследовании. За более подробной информацией она решила отправиться в городской музей, адрес которого значился на каждом туристическом плакате.
Было ровно 20.12, а музей закрывался в этот день в 20.30. Определив его расположение по геолокатору своего телефона, Грейс поняла, что находится всего в минуте ходьбы от цели. Она пулей вылетела из церкви, едва не сбив с ног входившую в него пару. Ту же самую, которую встретила на улице полчаса назад. Оба удивленно посмотрели на нее, а она продолжила путь на Остерштрассе, пешеходную улицу. Краем глаза она отметила обилие традиционных позолоченных вывесок кафе и ресторанов, террасы перед которыми в погожие дни наверняка заполнялись туристами. Но сейчас, зимой, улица была почти пуста, лишь редкие силуэты передвигались в неярком свете небольших уличных фонарей, заменивших здесь фонари на стенах домов. В лицо и глаза хлестала морось. Наконец Грейс заметила фасад музея, ярко освещенный мощными лампами. Она толкнула входную дверь, укрытую под резной каменной аркой, и столкнулась нос к носу с Крысоловом, одетым в свой разноцветный наряд. Она в шоке резко отпрянула.
Сидевшая за стойкой молодая женщина с фиолетовыми волосами в изумлении уставилась на нее.
Грейс взяла себя в руки и попыталась скрыть смятение под иронией:
– А, так это не настоящий, а мне показалось… ну, ладно.
Сотрудница музея окинула ее пустым взглядом, после чего произнесла на английском:
– Боюсь, у вас не хватит времени обойти музей. Мы закрываемся меньше чем через пятнадцать минут.
– Я здесь не как туристка, я веду расследование уголовного дела, – с самым серьезным видом заявила Грейс, показывая свое служебное удостоверение. – Я бы хотела встретиться с тем, кто руководит музеем.
Дежурная администраторша с крашеными волосами как будто заколебалась. Создавалось впечатление, что она ищет ответ, как действовать в данной ситуации, но не находит.
– Пригласите, пожалуйста, если возможно… – настаивала Грейс с улыбкой.
– Э-э, да… Я позову господина Бравекода.
Менее чем через минуту к Грейс, протягивая руку, подошел мужчина лет сорока с небольшим, с коротко подстриженными светлыми волосами.
Инспектор нашла его очень элегантным в облегающем фигуру пуловере цвета морской волны и модных очках в золотой оправе.
– Нат Бравекод. Чем могу быть полезен? – спросил он на безукоризненном английском.
– Грейс Кемпбелл из национальной полиции Шотландии. Возможно, вы сможете мне помочь раскрыть одно очень необычное дело. Оно никак не затрагивает ваш музей, – поспешила добавить она, заметив озабоченную мину директора. – Могу я поговорить с вами наедине?
– Разумеется, пойдемте в мой кабинет. Спасибо, Герш, – поблагодарил он дежурную администраторшу, смотревшую на полицейского инспектора со смесью восхищения и страха.
Они прошли через первый зал, в котором огромное количество изображений излагало историю Крысолова. Каждый художник старался привнести свою ноту зловещности в то, что на первый взгляд казалось праздничным шествием. Дети были доверчивы и радостны, сам музыкант казался веселым и полностью сосредоточенным на своем инструменте. Но, присмотревшись внимательнее, можно было заметить недобрый косой взгляд флейтиста, каким он смотрел на ближайшие жертвы, или же парализованное от страха лицо одного ребенка, сознающего, какая участь их ждет, и не способного предотвратить беду.
Чуть дальше внимание Грейс привлекли белые подставки, на которых были установлены залитые светом стеклянные колокола, а внутри них различные предметы, заинтересовавшие ее. В первом – старинная карта Европы; во втором – пара красных башмачков; в третьем – куча гравия.
– Что это такое? – поинтересовалась она, указывая на разнородную коллекцию.
– Наша постоянная экспозиция по легенде о Pied Piper, иначе говоря, Флейтисте. Мой кабинет там. Прошу…
– То, что меня интересует, находится здесь, – ответила Грейс, подходя к витринам. – Я ищу, в первую очередь, любую информацию, подтверждающую возможную историческую основу этой мрачной истории.
– А… не вы одна. – Директор хотел развить тему, но передумал. – Могу я вас спросить, какая связь между легендой?..
– И моим расследованием?
– Да, чтобы я мог быть более точен в своих разъяснениях.
– Это конфиденциальная информация. Мне, прежде всего, необходимо знать, есть ли в этой гамельнской легенде правда, и если да, в какой мере.
Мужчина поправил очки на носу.
– Ха… В этом-то весь вопрос. Я, даже после двух лет изучения данной темы, не составил себе на этот счет твердого убеждения. Главными источниками являются хранящийся в музее городской регистр 1384 года, где упоминается исчезновение детей, Люнебургский манускрипт, датируемый 1440–1450 годами, который вы видите и который привносит некоторые детали, и, наконец, акварель Августина фон Мёрсберга 1592 года, копия которой здесь представлена. Добавлю к вышеперечисленным историческим источникам эту плиту из старинных укрепленных ворот Гамельна, обычно менее известную туристам, которая показывает, насколько это событие за века превратилось для жителей города в настоящее наваждение.
Он присел на корточки перед установленной на подставке каменной глыбой бежевого цвета, высотой около метра, и провел пальцем вдоль выгравированной на ней готическими буквами надписи.
– «Эти ворота были возведены в год 1556, через двести семьдесят два года после того, как колдун увел из города сто тридцать детей», – перевел он.
Почти три века спустя горожане продолжали помнить эту трагедию, – подумала Грейс. – Как не увидеть в этом проявления коллективной травмы?
– А каково назначение предметов, выставленных в витринах?
– Это несколько игривое изображение всех гипотез, которыми историки пытаются объяснить, что же в действительности могло произойти с детьми 26 июня 1284 года.
Директор подошел к первому колоколу.
– Эта карта иллюстрирует теорию эмиграции. В то время Балтийский регион Восточной Европы был очень слабо заселен, и крупные землевладельцы тех территорий нуждались в рабочей силе. Поэтому они регулярно засылали в перенаселенные города Германии своих посланцев для вербовки свежей крови. Самые неимущие семьи не отказывались от продажи некоторых своих детей, чтобы пришлось кормить поменьше «лишних» ртов. Это могло произойти в Гамельне, причем не однажды. Можно себе представить, что странствующие вербовщики для привлечения внимания одевались в яркие одежды и играли на каких-нибудь музыкальных инструментах.