Вот откуда у меня это кошмарное воспоминание, – подумала Грейс. – Не мой мучитель, а я ездила в этом кресле.
– Затем, – снова заговорил Лукас, – хозяин открыл перед нами дверь, чтобы мой отец мог рассмотреть тебя вблизи. А мы стояли в стороне. Я помню, как увидел тебя, съежившуюся в углу, в темноте, отвернувшуюся к стенке. Но основное мое внимание привлек ключ от твоей камеры, который этот человек сунул в левый карман своих брюк. Потом, пока мой отец и хозяева дома беседовали в гостиной, а мы ждали в коридоре, я сказал брату и сестре, что надо помочь тебе бежать. Они сразу согласились, и мы разработали план. На следующий день мы должны были ехать в Глазго. Друг моего отца рассчитывал пользоваться нами до самой последней минуты. Пока он ходил из спальни в спальню, мы сумели украсть у него ключ. А чуть позже, в момент прощания, мы все стояли перед домом. Соврав, что что-то забыл наверху, я сбежал в подвал и выпустил тебя с помощью драгоценного ключа, который прятал в своем рюкзачке. Тем временем мои брат и сестра отвлекали разговором внимание отца и его друзей. Я незаметно вывел тебя через заднюю дверь. Я так боялся, что взрослые нас заметят, но эти три мрази были слишком заняты восторженным рассказом их маленьких жертв о восхитительной поездке. Короче, я отвел тебя к машине, взятой напрокат моим отцом, усадил в багажник, а сам бросился обратно в дом. Я увидел пиджак твоего мучителя, висящий на стуле, и сунул ключ в его карман. Возможно, он подумает, что сам по ошибке положил его не туда, куда обычно. В тот момент для меня была неважна реакция этого человека на твое исчезновение. У меня в голове была только одна мысль: как бы не попасться самому. Я вернулся к остальным, стараясь вести себя максимально естественно. Наконец, мы распрощались с этой жуткой парочкой и сели в машину, чтобы ехать в Глазго. Мой отец остановился на первой же бензоколонке, чтобы залить бак. Пока он ходил на кассу, я быстренько выпустил тебя из багажника. В тот момент наши пути разошлись, Хендрике.
У Грейс защемило сердце, когда она подумала о тех событиях и о невероятной смелости этих детей.
– Значит, я обязана жизнью вам всем троим… – прошептала она.
– Ты видела только меня, потому что я был последним… но да, Марко и Хельга тоже хотели тебя спасти. На протяжении нескольких лет это помогало нам воображать, что благодаря нашему маленькому чуду ты вернулась к своим родителям и к нормальной жизни, как в сказках…
Грейс глубоко вдохнула, чтобы разжать тиски, сдавившие ее сердце.
– И вы никогда не пытались бежать?
Лукас пригладил ладонью свои седые волосы.
– Я знаю, может показаться странным, но это был… наш отец, и мы не знали ничего другого. И даже если находили все это ненормальным, он уверял, что любит нас, что не щадит сил, чтобы у нас была хорошая комфортабельная жизнь и развитие, которого нет у других детей. А кроме того, иногда просил у нас прощения и уверял, что без нас ему не жить… Мы находились под его влиянием, Хендрике. Смесь страха и мазохистской верности. Вплоть до того момента, когда моя сестра обратилась за помощью к социальным службам, а они отказались вмешиваться…
– Что? Но по какой причине?
– Потому что наш отец состоял в еще одной организации, помимо гамельнской: в сети Кентлера.
– Перед смертью инспектор, который двадцать лет назад расследовал мое похищение, намекал на действия, на которые еще никто не осмеливался в истории нашей цивилизации…
– Он был прав. Это настоящая мерзость.
– Можешь говорить, я готова, – сказала Грейс.
– Хельмут Кентлер был сексологом, психологом и преподавателем социальной психологии в техническом университете Ганновера. Он умер в 2008 году, но входил в число наиболее влиятельных людей Германии на протяжении тридцати лет, грубо говоря, с семидесятых по двухтысячные годы. Его коньком всегда была абсолютная сексуальная свобода, в частности, пропаганда сексуальных контактов между взрослыми и детьми.
– Ты хочешь сказать, что он открыто защищал педофилию?
– Был самый разгар эпохи после шестьдесят восьмого года, и подобные рассуждения вписывались в гордо провозглашаемый «антифашистский» постулат «запрещено запрещать». Ты слышала эту формулу, нет?
Грейс кивнула.
– Таким образом, Кентлер, сам педофил-преступник, публиковал статьи и даже книгу в помощь родителям с советами, как давать их детям максимально продвинутое воспитание.
Молодой человек говорил монотонным голосом, как будто потерял интерес к рассказу.
– Я еще помню наизусть несколько абзацев, которые прочитал уже давно, в те времена, когда, как и ты, пытался найти виновных. «Родители должны осознать, что хорошие доверительные отношения с их детьми могут сохраняться только, если дети не видят отказа в их наиболее настоятельных потребностях, таких, как сексуальные. В случае сексуального контакта между детьми и их родителями худшим для родителей может быть паника и обращение в полицию. Если взрослый внимателен и нежен, ребенок может даже получить сексуальное удовольствие от контакта с ним». А заканчивал он защитную речь в пользу декриминализации педофилии такими словами: «Чем скорее такие отношения будут декриминализированы легальным путем, чем большую ответственность взрослые будут чувствовать перед юными, тем большие положительные последствия для их развития следует ждать». Эта работа вышла в 1975 году, разумеется, проиллюстрированная многочисленными фотографиями детей и их родителей. Голых. И многие газеты устроили ей рекламу.
Лукас поднялся подбросить полено в камин, потом снова сел с тяжелым вздохом.
– Педофилия как средство помочь развитию детей. Это было его кредо или, во всяком случае, научное объяснение, придуманное для оправдания своего преступного извращения. Но самый кошмар начался, когда Кентлер решил воплотить свою теорию на практике…
Он с трудом проглотил слюну, нервно двигал руками и дергал ногами. Казалось, для того, чтобы говорить, ему требуется все больше и больше усилий.
– В 1969 году Кентлер – сотрудник университета Лейбница в Ганновере, но, главное, он занимает важный пост в берлинском Педагогическом центре, который, в частности, занимается подбором приемных семей для детей. И тут он воспользовался своим официальным положением, чтобы провести эксперимент, заключающийся в том, чтобы отдавать оставшихся без родителей берлинских мальчиков от тринадцати до пятнадцати лет на усыновление педофилам.
Лукас прижал кулак к своей верхней губе, его руки дрожали от сдерживаемой злости.
– Кентлер заявлял о необходимости подобного опыта, чтобы доказать, что сексуальные контакты между детьми и педофилами идут на пользу обеим сторонам. Поэтому он стал отдавать детей на усыновление своим коллегам по берлинскому Исследовательскому педагогическому центру, Берлинскому свободному университету, Институту Макса Планка и гессенской Оденвальдской школе. Все эти интеллектуалы и крупные педагоги, выбранные из круга его знакомых, были педофилами. Затем Кентлер расширил сеть «приемных семей» за счет представителей других социальных групп, но таких же извращенцев: рабочих, консьержей, уже осужденных за сексуальные преступления или известных Кентлеру как педофилы… И так продолжалось до 2003 года.
Грейс не могла поверить, что столь чудовищное предприятие могло быть организовано. Ей казалось совершенно невозможным, чтобы подобная масштабная деятельность извращенцев прошла мимо внимания органов юстиции.
– Лукас, как же этот Кентлер ускользнул от властей? Как ему удавалось так долго сохранять свою организацию в тайне?
Молодой человек посмотрел в потолок и несколько раз прерывисто вздохнул, прежде чем ответить:
– Весь проект был открытым и легальным, Хендрике. Берлинские органы защиты детей, муниципалитет и ассоциации, отвечающие за усыновление, – все одобрили и финансировали эту программу, которую даже поддерживали власти Берлина. Все эти органы защищали эксперимент Кентлера, прекрасно зная его суть, с энтузиазмом поддерживая идею, что отцы-педофилы влюбятся в своих приемных детей и поэтому будут заботиться о них еще больше, чем в обычных приемных семьях, в которых порой к детям относятся небрежно.
Грейс поднесла руку к груди, потому что тяжесть не давала ей свободно дышать. То, что она слышала, выходило за рамки воображения. Но она не успела перевести дыхание, потому что Лукас, по лицу которого потекли слезы, добил ее продолжением своего рассказа:
– Высокопоставленные чиновники расхваливали своего коллегу и друга за успех его новаторского и освободительного проекта, и Кентлер в конце концов привлек к себе внимание судов… Но не для того, чтобы его арестовать, совсем наоборот: чтобы предложить ему место эксперта суда по делам несовершеннолетних в Берлине!
Его лицо скривилось в нервной гримасе.
– Девочки и мальчики, ценой тысячи страданий, заявляли на своих палачей, но всякий раз Кентлер выступал защитником обвиняемых перед млеющими от восторга судьями, заявляя от имени университетской науки, что эти люди не способны на насилие по определению, ибо, цитирую, «настоящий педофил не насильник, а, напротив, очень чувствителен к злу, причиняемому детям». По его словам, эти ребятишки получили уникальный шанс расти рядом с людьми, уважающими их раннюю сексуальность и тем самым обеспечивающими им развитие, которого они не найдут больше нигде. Кентлер гордился тем, что своими экспертизами добился оправдания тридцати педофилов, обвиненных в сексуальных преступлениях. А тем временем власти продолжали отдавать новых маленьких жертв в нездоровые дома, и таким образом мой брат, моя сестра и я попали к тому, кто стал нашим отцом, к Клаусу Браунеру, который годами мог нас насиловать и издеваться над нами, действуя полностью в рамках закона.
Грейс на какое-то время онемела от шока этих разоблачений.
– Поче… Почему никто никогда об этом не слышал? – сумела она наконец пробормотать.
– Потому что факты старые, а различные звенья государственной машины держатся вместе, заодно. В 2020 году немецкий университет Гильдсгейма опубликовал официальный отчет на пятидесяти семи страницах, который я читал и перечитывал десятки раз. В этом отчете описывается все, что я тебе рассказал, и сообщается о существовании в архивах берлинского сената тысяч досье по этому делу, доступ к которым закрыт для университетских исследователей, несмотря на имеющееся у них разрешение берлинского муниципалитета. Это позволяет сделать два вывода: первый – что немецкие чиновники, пропедофильски настроенные или сами педофилы, по-прежнему занимают свои посты или уютно