– Подождите! Какой интерес «Олимпу» влезать в эту сферу? Я думала, вы сосредоточены на высоких технологиях?
– «Олимп» намного обширнее, чем вы думаете, инспектор. Очень намного… И его клиенты принадлежат ко всем сферам. К педофильским кругам тоже. Так вот, когда Скотт Дайс начал становиться опасным, с ним сделали то, что всегда делали в подобных ситуациях.
Грейс осознала, с каким восхищением Гэбриел описывает гнусную манипуляцию.
– Сначала «искателю справедливости», в данном случае инспектору Дайсу, внушают, что его поддерживают, да, представьте себе, Грейс, а потом, мало-помалу, лишают возможности делать свою работу, не объявляя этого открыто. Наш герой-полицейский гробит себя на работе, составляя отчеты, которые никогда не выглядят достаточно полными в глазах его начальства, у него не остается времени на работу, а сроки для ответов затягиваются до бесконечности. Через несколько недель ему объявляют, что он не может продолжать расследование по соображениям «национальной безопасности». Искатель справедливости тогда впадает в длительную депрессию, а начальство нашептывает на ухо коллегам, чтобы присмотрели за инспектором Дайсом, который в последнее время себя странно ведет. Когда наша мишень становится подозрительной в глазах всех своих товарищей, ему наносят последний смертельный удар, обвинив в преступлении, которое он собирался разоблачить. Фотографии, фильмы и улики, что он хранил у себя для разгрома педофильской сети, превратились в доказательства его вины, подтверждения того, что он собирал их для личного пользования. Его недавнее неустойчивое поведение находит наконец свое объяснение. В конце концов даже жена и дети начинают сомневаться. Он изолирован, подавлен, оплеван. Он яростно возмущается, этим пользуются для того, чтобы еще больше вывести его из себя и, при удобном случае, объявить невменяемым и опасным. Затем ему подстраивают ловушку, чтобы убедить, будто он совершил два изнасилования несовершеннолетних, но в момент совершения преступлений был частично невменяем. Остается лишь засадить его за решетку. Но там его состояние все ухудшается, возможно, из-за того, что ему дают недостаточно успокоительных… Всё, дело закрыто!
Гэбриел улыбался, и Грейс вновь увидела на его лице тот восторг, с каким он тогда склонился над ней, готовый начать ее пытать.
– Этот метод сложнее обычного убийства, – снова заговорил он, – но, в конце концов, намного эффективнее. Смерть полицейского, расследовавшего деятельность преступной организации, в глазах его коллег, прессы и широкой общественности всегда выглядит подозрительной; но история инспектора, который делал вид, будто расследует преступления педофилов, а на самом деле оказался одним из них и покрывал своих дружков, такая история внимания не привлекает. Оп! Все про нее забывают, дело сдано в архив.
Поскольку она сама пережила в своем управлении перевод с понижением, Грейс лучше, чем кто бы то ни было, знала разрушающую личность спираль, к которой мог привести начальственный остракизм.
– Что вы хотите мне предложить, Гэбриел?
– Да, да, уже подхожу к этому. Но я думал, вам интересно узнать, что случилось с вашим отцом?
Грейс напряглась.
– Инспектор, мне известно все, относящееся к вашему расследованию. Кроме того, видели бы мою физиономию, когда я приступил к исполнению новых обязанностей в «Олимпе» и обнаружил вашу фамилию вместе с вашим детским именем в одном из моих досье по педофильскому криминалу. Правда, ответвления этой группы столь обширны, что совпадение несколько утрачивает свой шарм. Но вернемся к вашему отцу. Человеку не слишком разговорчивому, насколько я знаю, но порядочному, в том смысле, какой в это слово вкладывают «обычные» люди. Когда у него появились подозрения относительно роли вашей матери в вашем похищении, он хотел увезти вас с собой, но она запретила и стала угрожать ему физической расправой. Он не захотел бороться из опасения, что она подаст на него заявление и сумеет засадить за решетку. Тогда он ушел из дома, чтобы получить свободу действия и как можно скорее законным путем вырвать вас из когтей вашей матери. Для этого он вступил в контакт с инспектором Скоттом Дайсом с целью помочь ему добиться прогресса в расследовании. Как вы догадываетесь, «Олимп» не мог позволить этому новому правдоискателю разгуливать на свободе. С глубоким сожалением вынужден вам сообщить, что он был убит всего два месяца спустя после ухода из дома. Но, судя по прочитанному мною отчету, сделано это было чисто: единственной пулей, затем кремация, и больше не о чем говорить.
От этого неожиданного сильного удара Грейс закрыла глаза. Все эти годы она ничего не знала о борьбе своего отца за то, чтобы установить правду о ее похищении. Два человека, в чьей честности она больше всего сомневалась, оказались теми, кто боролся за нее, и заплатили за поиск истины жизнью. Терзаемая чувством вины, Грейс ощутила сильную боль в груди.
– Где развеян его прах?
– Боюсь, что все прошло без церемоний…
Грейс отвернулась, чтобы не выдать свою скорбь.
– Но, я думаю… – снова заговорил Гэбриел, не дав молодой женщине прийти в себя, – вы в курсе очень активного соучастия вашей матери в том обращении, которое было вам уготовано?
Убийца демонстрировал фальшивое смущение человека, получающего удовольствие от того, что ранит без предупреждения.
– Это лишит вас дополнительного удовольствия, – ответила Грейс.
– Ах, вы, стало быть, знали. Следовательно, не рассердитесь на меня за то, что перед тем, как отправиться сюда, чтобы повидать вас, я заехал к ней и убил. Мы оба согласны, что это именно то, чего она заслуживала, не так ли?
– Простите?
– Вот, возьмите в качестве сувенира…
Гэбриел покопался в кармане своего пальто, извлек из него конверт и бросил к ногам Грейс. Та подобрала и вынула из него фотоснимки, на которых увидела свою мать, лежащую навзничь, с открытыми глазами и кровавой дырой посреди лба. Первое фото было сделано с большого расстояния, второе с меньшего, на третьем, крупном плане, была хорошо видна рана в голове.
Она не могла прийти в себя. Этот человек был сумасшедшим.
– Я позволил себе сделать детальное изображение раны, чтобы вы четко увидели входное пулевое отверстие в черепе, – добавил он. – И не думали, что это инсценировка, исполненная специально для вас.
– Это я должна была решить проблему и заставить ее сказать правду! – завелась Грейс. – Кем вы себя возомнили?!
– Вот в этом я был уверен. В вашей неблагодарности. Что, по-вашему, следовало сделать? Потащить ее в полицию? Она бы умерла, точнее, была бы убита до суда. Или членами секты Крысолова-флейтиста, или нами. Пытать, добиваясь признания? У вас бы на это не хватило духу. Умолять ее сказать, почему она так поступила? Она бы наплела вам какой-нибудь белиберды типа: «Меня заставили, я была под влиянием… ля-ля-тополя…» А вот вам правда: ваша мать была совершенно зачарована тогдашними педофильскими теориями, объявлявшими, что раннее развитие детей выражается через досрочное пробуждение у них сексуальности в руках взрослых, способных вести их по дороге наслаждений. И разрешение таких связей освободит от преследования лиц, считавшихся преступниками из-за стремления удовлетворить свои потребности. Что наконец-то удастся создать гармоничный мир без подавленных желаний, без насилия. Просто надо, чтобы люди к этому привыкли, а дети сделали небольшое усилие, которое в дальнейшем будет вознаграждено. Вот как думала ваша мать, судя по тому, что я прочел в вашем досье.
Грейс не могла даже заплакать. Она вся была одно сплошное непонимание.
– Возможно, это вас успокоит, инспектор, но ваша мать не желала вам по-настоящему зла. Она заключила соглашение с шотландской педофильской группой, филиалом секты Флейтиста, чтобы ваш похититель в течение двух дней «пробуждал» в вас взрослость и содействовал вашему развитию. В конце концов они настояли на продлении срока вашего заточения, уверяя, что чем больше времени потратят, тем лучше пройдет ваша инициация. Дни превратились в недели. А когда вы бежали и в полиции установили факт изнасилования, которому вы подверглись, ваша мать поняла, что ее обманули. В ее глазах это не входило в договоренность. Она искренне верила в ваш расцвет, конечно, несколько вынужденный, но без реального насилия, потому что, в соответствии с ее убеждениями, вам это должно было понравиться. Она тем более чувствовала свою вину, что, когда навещала вашего похитителя, согласилась не видеть вас, чтобы не помешать вашему «образованию». Как бы то ни было, но после вашего возвращения ваша мать попыталась защитить вас, не тревожа при этом вашего мучителя, который выдал бы ее соучастие. Короче, я полагаю, что с моральной точки зрения данное объяснение не снимает в ваших глазах с этой женщины клейма мрази, но в интеллектуальном плане можно признать за ней некоторую систему, призванную помочь вам лучше принять реальность. Вы не находите?
Грейс не ответила, охваченная непередаваемым состоянием, когда ненависть боролась против любви, которую она испытывала к матери.
– Кстати, если уж говорить всю правду, чувство вины ее и убило, – продолжал Гэбриел. – Когда несколько дней назад вы навестили ее, это разбередило старую рану, и она решила перед смертью облегчить душу перед полицией. Вот мы и устранили эту проблему. Итак, когда мы, наконец, закончили с вашими семейными делами, я перейду к причине, побудившей меня найти вас посреди этого леса.
Грейс пыталась держать удар, но она была слишком измучена нагромождением всех этих ужасов и разоблачений. Она подозревала, что Гэбриел рассказал ей все это из садизма, ради удовольствия видеть ее страдания при каждом новом разоблачении. Но она не доставила ему такого удовольствия и заставила себя выслушивать его так же, как слушала бы показания свидетеля. Оставалось лишь узнать, сколько еще времени она продержится не сломавшись.
– А теперь переходите к фактам, Гэбриел, или я уйду, – сказала она, вставая.
– Да, да, вы правы. К тому же здесь все равно становится слишком холодно. Вот как мы поступим. Вы попрощаетесь с вашим другом и благодетелем Лукасом. О нем не беспокойтесь, он прекрасно сумеет восст