Хозяин клиники не отклонился, не вскочил, не сделал шаг назад. Он просто продолжал сидеть в своём кресле, и всё же атака Миркана не достигла цели. В воздухе что—то исказилось, дрогнуло, будто сам кабинет не позволил удару случиться.
И тогда Аурелиус улыбнулся:
– Грубовато, – произнёс он с легким укором, почти по—отечески. – Ты должен был понять, что это не сработает.
Миркан не ответил. Он отступил на шаг, снова разрывая дистанцию, но в тот же миг Аурелиус исчез из кресла. Не встал, не шагнул, а просто оказался в другом месте. Тело его вытянулось, тень на стене сместилась, расширяясь, становясь больше, чем сам силуэт.
Затем послышался сухой хруст.
Что—то раздалось внутри него, как если бы с треском разорвались слишком туго натянутые жилы. Его кожа натянулась, заостряя черты лица, скулы выпирали сильнее, губы истончились, обнажив длинные зубы, слишком белые в искусственном свете кабинета. Волосы его больше не были аккуратно зачёсаны, теперь они развевались, словно ветер ворвался в закрытую комнату.
Но самое страшное было в глазах, которые утратили человеческие оттенки. Не просто почернели – углубились, стали похожи на чернильные бездны, в которых медленно закручивались тени. Они не отражали свет, но сами источали его, создавая жуткий эффект – будто тьма в его глазах светилась.
Кабинет содрогнулся. Картины на стенах перестали быть картинами. Их фигуры начали двигаться, изгибаться, меняясь в кошмарном танце, искажая пространство. Нарисованные теперь смотрели наружу. Они дёргались, их рты раскрывались, лица вытягивались, выскакивая за рамки, крича без звука.
Аурелиус шагнул вперёд, и Миркан не смог не заметить, что его конечности стали длиннее. Он больше не выглядел человеком. Его пальцы вытянулись, суставы выгнулись под неестественными углами, и даже походка изменилась – теперь он двигался так, словно его тело не подчинялось привычным законам анатомии.
– Ты понятия не имеешь, с чем связываешься, – произнёс он.
Звук его голоса запоздал. Миркан услышал слова через мгновение после того, как Аурелиус их произнёс, будто между ними вдруг пролегло незримое расстояние.
Демон не испытывал ни тени сомнения. Он знал, что его шаги ведут к неизбежному, но цель была ясна. Пространство вокруг него сгустилось, стены сжались, воздух уплотнился, и внезапно кабинет перестал быть просто комнатой – он стал ареной, местом, где сталкивались две силы, одна из которых должна была исчезнуть.
Миркан атаковал снова, но теперь уже не полагаясь на силу. Он использовал не физические удары, а потоки энергии, резкие всплески, которые рассекали пространство, ломали воздух, прожигали стены. Он двигался быстро, но Аурелиус реагировал с нечеловеческой грацией. Его движения были плавными, неуловимыми, будто его тело состояло не из плоти, а из чего—то текучего, не имеющего определённой формы.
Удары Миркана пронзали пространство, пробивали стены, разрушали пол, но не оставляли следов на его противнике. Он был здесь, но не физическим телом, которое подчинялось другим законам.
– Ты всё ещё надеешься, что это поможет? – в голосе Аурелиуса не было насмешки. Теперь он говорил с лёгкой заинтересованностью, словно анализировал происходящее. – Уничтожить меня физически? Ты не понимаешь, что ты сражаешься не с человеком?
Демон остановился. Он тяжело дышал, но не от усталости – воздух был насыщен чужой энергией, вязкой, липкой, пытающейся его удержать.
Хозяин клиник не умирал. И тогда он понял.
Он не мог убить его ударами. Не мог разорвать тело, потому что тело было лишь оболочкой. Аурелиус существовал не здесь, не полностью. Он держался не за счёт плоти, а за счёт чего—то другого – связей, печатей, нитей, связывающих его с этим миром.
Демон опустил руки. Аурелиус нахмурился.
– Что? Ты сдаёшься?
– Нет, – ответил Миркан, – я просто наконец тебя понял.
Он закрыл глаза. И начал разрывать печати.
Кабинет задрожал. В воздухе появилось что—то новое – слабый, но ощутимый треск, будто где—то вдалеке за пределами пространства ломались натянутые струны. Демон не атаковал своего врага, он не пытался его ударить. Он ломал то, что удерживало его здесь.
Аурелиус вздрогнул:
– Ты… – его голос сорвался.
Треск стал громче. Миркан разрывал связи, одну за другой, точечно, методично, отключая нити, которые не позволяли его врагу исчезнуть.
Тело Аурелиуса начало терять форму.
Его пальцы дрожали. Он хотел что—то сказать, но слова больше не формировались правильно. Губы его растянулись в немую гримасу, а затем сам его облик начал изменяться. Не так, как раньше – не в более жуткую форму, а наоборот, теряя очертания, он становился неустойчивым, призрачным, тающим, словно его существование зависело от чего—то, что внезапно исчезло.
– Ты… не можешь… – прохрипел он.
Миркан не остановился. Связующие печати, удерживающие Аурелиуса в этом мире, одна за другой разрывались, источая в воздух волны разъедающей энергии. Кабинет содрогался, стены трещали, будто не выдерживая давления невидимой силы, которая стремилась стереть это место из реальности.
Тело его соперника дрожало, очертания становились зыбкими, мерцая, как пламя, теряющее топливо. Он больше не мог удерживать свою форму – сама его сущность рассыпалась, утекая сквозь разрывы в тканях мира.
Аурелиус корчился на полу, теряя очертания, становясь неустойчивым, призрачным, словно растворяясь в воздухе. Его пальцы, ещё недавно крепкие, с длинными, чуть загнутыми ногтями, теперь превращались в дымные линии, размываясь, как чернила в воде. Он пытался удержаться в этой реальности, хватался за неё, но она больше не признавала его.
Глаза его были тёмными омутами, в которых ещё теплился проблеск ума, но теперь его окружала обречённость. Он знал, что проиграл. Не потому, что был слабее, а потому, что столкнулся с тем, кого не смог разгадать.
Миркан не был простым охотником, мстителем или сумасшедшим, рвущимся уничтожить врага. В нём была целеустремлённость, которая превосходила личную месть и не поддавалась ни страху, ни ярости.
– Зачем тебе это? – прохрипел Аурелиус. Его голос больше не был бархатистым и уверенным, в нём слышался надлом, глухое шипение существа, теряющего свою оболочку. – Что ты пытаешься доказать?
Миркан стоял над ним неподвижным, тёмным силуэтом в свете догорающих печатей. Он смотрел сверху вниз, но не с высокомерием, не с презрением – просто с холодным, глубоким пониманием.
– Ты хочешь услышать правду? – его голос звучал ровно, без эмоций. – Хорошо. Ты её получишь.
Он присел на корточки, заглядывая в распадающееся лицо Аурелиуса, позволяя тому в последний раз ощутить всю полноту осознания, что он стоит перед кем—то, кто прожил слишком долго, чтобы сомневаться.
– Триста лет назад я был таким же, как все, – медленно начал демон. Его голос не был наполнен ни горечью, ни болью, ни даже отголоском прошлого страдания. Он рассказывал не свою трагедию, а историю, ставшую частью его, давно утвердившуюся внутри него, как застывшая истина. – У меня была жизнь. Имя. Семья. Всё, что делает человека человеком.
Аурелиус дёрнулся, его глаза моргнули, пытаясь удержаться, но даже движения его теперь были разорванными, фрагментированными, будто кто—то изнутри медленно выжигал последние остатки его формы.
– Меня похитили, – продолжил Миркан, не обращая внимания на агонию собеседника. – Я не знал, что происходит. Сначала был только свет, слишком яркий, и голоса, похожие на ржавый металл, царапающий слух. Потом темнота. А затем… Лифтаскар.
Он провёл пальцами по поверхности пола, словно вспоминая, какова была эта тьма, как она проникала в разум, как стирала, уничтожала всё, что казалось незыблемым.
– Меня лишили всего. Моё прошлое перестало существовать. Моё будущее стало тем, что решали за меня. Я стал рабом, существом, лишённым воли, лишённым права выбирать. Я убивал, потому что так было нужно. Потому что иначе убили бы меня. Я приспособился, стал частью системы, стал тем, кем мне велели быть.
В глазах Аурелиуса пробежала слабая тень понимания. Он знал, что такое Лифтаскар, но ему никогда не приходилось быть в нём пленником. Он был частью структуры, управлял ей, но никогда не ощущал на себе её истинной сути.
– Но однажды я понял, – Миркан выпрямился, голос его чуть изменился, стал глубже, твёрже, будто сам воздух в комнате сгустился, внимая его словам. – Я осознал, что пока Лифтаскар связан с Землёй, он никогда не остановится. Пока связь остаётся открытой, будут появляться новые жертвы. Их будут забирать, использовать, ломать.
Аурелиус попытался открыть рот, но не смог. Его губы больше не слушались, кожа на лице начинала растекаться, сползать вниз, как воск под пламенем свечи.
– Ты хочешь отомстить? – наконец, с огромным усилием, выдавил он.
Миркан посмотрел на него с лёгкой тенью насмешки, но в его глазах не было гнева. Только усталость, та самая усталость, что приходит после долгих лет наблюдения за одним и тем же циклом, за повторяющейся трагедией, которую больше невозможно терпеть.
– Нет, – сказал он. – Я хочу, чтобы Лифтаскар больше не питался этим миром, – эти слова прозвучали спокойно, но в них была неизбежность. – Его невозможно уничтожить. Это факт. Но я могу оставить его голодным.
Тело Аурелиуса задрожало, а затем его силуэт стал окончательно терять форму. Лицо исчезло первым, а в конце – пальцы, вытянутые в последнем судорожном жесте.
– Ты… – сорвалось с его искажённых губ, но слов больше не было.
Связи с миром рвались. Печати исчезали. Лифтаскар потерял ещё одного проводника. Но Миркан знал, что это только начало.
Демон не отводил взгляда от распадающегося тела Аурелиуса. Время словно замедлилось, позволяя ему наблюдать за последними мгновениями существа, которое веками управляло этим местом, вершило судьбы, ломало людей, играло в свою игру, уверенное в собственной неприкосновенности.
Тело владельца клиники уже не было телом. Оно теряло очертания, его кожа осыпалась, как сухая глина, а кости истончались, распадаясь на тёмную пыль. Губы его беззвучно шевелились, но голос исчез вместе с последней связью, удерживавшей его в этом мире. В глубине его угасающего взгляда ещё теплилась мысль, понимание, которое пришло слишком поздно: он проиграл.