Лиза стояла чуть поодаль. Её взгляд был расфокусирован, как у человека, который видит не только происходящее перед собой, но и нечто большее, что открывается только ей. Она не дрожала, но в её осанке чувствовалась хрупкость, словно новая сила, что теперь текла в её жилах, ещё не нашла для себя окончательной формы.
Она медленно кивнула.
– Да… – голос её прозвучал тихо, будто она не была уверена, что говорит вслух.
Дмитрий шагнул вперёд. Лицо у него покрылоьс слоем пыли, одежда испачкалась, но он, казалось, не замечал этого. Его взгляд метался по разрушенному залу, задерживаясь то на пустых местах, где ещё недавно стояли люди, то на следах магических потоков, оставленных на стенах.
Он тяжело сглотнул.
– Мы… мы правда это сделали?
Его голос дрожал, не от страха, а от не до конца осознанного масштаба произошедшего. Варвара посмотрела на него, затем перевела взгляд на Лизу, затем на Виталия. Они понимали.
Этот мир, которым управляла секта, больше не существовал. Их битва, полная потерь, боли, жертв, наконец завершилась.
Но в этой тишине, в этом мёртвом воздухе зала, что теперь стал лишь безжизненной руиной, каждый из них чувствовал: какой—то след, невидимый, но ощутимый, останется навсегда.
Пыль медленно оседала на каменный пол, наполняя воздух серым туманом. Огонь энергии, некогда заполнявший этот зал, угас, оставляя за собой лишь холодное пространство, в котором теперь не было ничего – ни магии, ни жизни, ни теней, которые могли скрываться в углах. Вековая тьма, державшая здесь свою власть, растворилась вместе с артефактом, вместе с сектой, вместе с той силой, что связывала этот мир с Лифтаскаром.
Здание, некогда являвшееся святилищем для тех, кто думал, что управляет судьбами, теперь было просто руинами. Высокие колонны, обожжённые и потрескавшиеся, стояли, как памятники чему—то, что больше не существовало. Символы на стенах, ещё недавно сияющие магическим светом, погасли, превратившись в блеклые узоры, лишённые значения. Всё здесь стало бесполезным, ненужным, мёртвым.
Лиза стояла немного в стороне от остальных.
Её лицо, осветлённое слабым, почти призрачным светом, выражало странное смешение эмоций. Облегчение? Да, возможно. Но не меньше в её взгляде было тревоги, словно она чувствовала что—то, чего не видели остальные. Как будто мир, который для них только что вернулся в равновесие, для неё всё ещё был неустойчивым.
Она провела пальцами по запястью, словно проверяя, существует ли её собственное тело так же, как раньше, ощущая ли оно реальность так, как должно. Но ничто уже не было прежним.
Варвара и Виталий наблюдали за ней.
Они не обменялись словами, но понимание между ними было молчаливым, безошибочным. Перед ними больше не просто девушка, втянутая в эту историю, не просто участница событий. Она была чем—то большим. Она была тем, кто прикоснулся к силе, которая никогда не предназначалась для человека, и выжил.
Виталий медленно повернулся к Варваре, и они встретились взглядами.
Он хотел что—то сказать, но осёкся. Казалось, что любое слово сейчас будет лишним, неуместным, слишком малым перед тем, что только что произошло. Но девушка заговорила первой.
– Лифтаскар больше не сможет нас достать.
Она не произнесла это с облегчением. В её голосе не было победного ликования. Только твёрдость, осознание факта. Они закрыли эту дверь. Они перечеркнули связь, разорвали цепь.
Виталий слегка прищурился, глядя в пустоту перед собой.
– Да… но сколько ещё таких, как они?
Его голос прозвучал глухо, с оттенком чего—то мрачного, словно даже в этой тишине он слышал отголоски тех, кто ещё не был уничтожен.
Ответа не последовало. Только тишина.
Она заполнила зал, теперь лишённый тайн, страхов и власти, что веками здесь царила. Но в этой тишине было не облегчение, а что—то ещё. Намёк на то, что, возможно, эта история ещё не окончена.
Глава 28
Москва утопала в вязком полумраке, где блики уличных фонарей рассыпались по мокрому асфальту, разбиваясь на сотни мельчайших осколков света. Вдали городской шум сливался в однообразный гул, но за массивными дубовыми дверями правительственного здания царила напряжённая тишина. В этом кабинете, полном приглушённого света и тяжёлого запаха бумаги, решалась судьба не только тех, кто сидел за столом, но и многих, кто даже не подозревал о существовании Лифтаскара.
Кабинет уполномоченного Белоусова наполняли тени и строгая геометрия официальных атрибутов власти. Чёрный лакированный стол, высокие стеллажи с папками, плотные шторы, скрывающие город, создавали атмосферу замкнутого пространства, изолированного от внешнего мира. На столе лежали документы с грифами «СЕКРЕТНО». Здесь всё говорило о том, что разговор будет тяжёлым, а его итог был предрешен.
Дверь кабинета закрылась за ними мягким, но неестественно тяжёлым звуком, словно отсекала их от внешнего мира. Атмосфера внутри давила, насыщенная молчаливым ожиданием. Воздух, казалось, стал плотнее, напитанный застарелой бумагой, мебельным лаком и чем—то едва уловимым, что возникает в местах, где принимаются решения, о которых не рассказывают в официальных хрониках.
Шаги по ковру были едва слышны, но каждый из вошедших чувствовал этот момент как точку невозврата. Они уже не могли быть просто наблюдателями. Всё, через что им пришлось пройти, привело их сюда, к этому столу, за которым на них уже ждали.
Варвара Смолина первой отметила папки на столе – аккуратно сложенные, с ровно выведенными грифами «СЕКРЕТНО». В этих папках было всё, что они пережили, всё, что видели, всё, что пытались предотвратить. Чётко зафиксированные события, превращённые в ряды формализованных слов, которые вскоре исчезнут в глубинах архивов, туда, где правда теряет своё значение. Её глаза задержались на них всего мгновение, но внутри вспыхнуло раздражение – от сознания того, что теперь их работа станет всего лишь строчкой в закрытых отчётах.
Она сидела с идеально прямой спиной, сложив руки перед собой, словно защищаясь от невидимого давления. Спокойствие Варвары не было показным, но внутри она уже знала, что итог совещания вряд ли удовлетворит её. Её взгляд время от времени скользил по лицам коллег, выхватывая напряжённые эмоции, отражённые в мимолётных движениях пальцев, жестах, взглядах.
Рядом с ней Виталий Санин выглядел так, словно в любую секунду мог подняться со стула и потребовать объяснений. Его пальцы тихо постукивали по краю стола – неосознанное движение, выдававшее внутреннее напряжение. Он ненавидел такие встречи, где судьбы решались сухими фразами и пустыми обещаниями. Сегодняшний день не был исключением.
Полицейский не сел сразу, бросив быстрый взгляд на Белоусова, затем на чиновника, державшегося чуть в стороне. Он не знал его лично, но за годы работы таких людей видел немало – безупречно одетых, внешне нейтральных, но несущих в себе всю тяжесть власти, которая редко проявляется напрямую, зато ощущается в каждом сказанном слове, в каждом решении, принятое будто бы не ими, а чем—то большим, чем они лишь управляют. Виталий чувствовал подвох. Интуиция, обострённая годами работы в триста втором отделе, подсказывала, что этот разговор не приведёт их туда, куда они рассчитывали.
Дмитрий, который сюда попал в первый раз, сидел чуть в стороне, наблюдая за происходящим с привычной отстранённостью. Лифтаскар навсегда оставил в нём след, но он пока не понимал, каким образом этот опыт впишется в его нынешнюю жизнь. Он молчал, заняв место ближе к концу стола. Его глаза оставались пустыми, но в этой пустоте читалось слишком многое. Опыт, который нельзя забыть, память о том, что невозможно передать словами. Он был здесь, но в то же время где—то там, в чужом мире, где он перестал быть тем, кем был раньше. Он не сомневался в том, что этот разговор не принесёт ничего, кроме очередной фиксации произошедшего. История Лифтаскара, казалось, только начиналась, но в этом кабинете её уже сводили к эпилогу.
Лиза, абсолютный новичок в сравнении с остальными, чувствовала себя неуютно. Она ещё не привыкла к таким обсуждениям, но понимала, что сегодняшний разговор многое изменит. Она пыталась сохранять самообладание, но внутреннее напряжение выдавали её сжатые пальцы и чуть приподнятый подбородок. Она стояла чуть позади, едва заметно напрягшись. Её пальцы сжимались в кулаки, предательски выдавая то, что внутри у неё всё кипело. Она ещё не привыкла к этим играм, к этим переговорам, где слова значили гораздо меньше, чем подводные течения, определявшие, кто останется победителем, а кто окажется вычеркнутым из уравнения. Всё, что она знала, всё, что пережила, теперь зависело не от неё. Решать будут те, кто никогда не был в Лифтаскаре, кто не видел того, что видела она.
В центре стола, аккуратно раскрывая папку, сидел Аркадий Васильевич Белоусов. Мужчина средних лет с округлым лицом, редеющими тёмными волосами и сутулыми плечами, которые делали его менее внушительным, чем хотелось бы. Его серые глаза были окружены сеткой мелких морщин, взгляд выглядел усталым, словно в нём больше не осталось ни гнева, ни сочувствия – только бесконечное равнодушие к происходящему.
Рядом с ним стоял высокий мужчина в безупречно выглаженном костюме – представитель правительства. Он держался чуть в стороне, его лицо не выражало никаких эмоций, он был здесь скорее как олицетворение государственной системы, нежели как человек.
Белoусов молча смотрел на них, не спеша начинать. Кабинет наполнился паузой, которая тянулась дольше, чем того требовала необходимость. Он ждал. Возможно, проверял их реакцию. Возможно, просто давал им время осознать, что сейчас произойдёт. Или, что более вероятно, давал возможность каждому из них самостоятельно почувствовать бесполезность любых возражений.
В помещении повисла напряжённая тишина. Все понимали, что на кону не просто закрытие очередного дела – решалось, что останется в тени, а что никогда не станет частью официальной истории.
Белоусов выдержал паузу, прежде чем заговорить. Его взгляд медленно скользил по каждому из присутствующих, словно он оценивал их состояние, но не с точки зрения сочувствия, а как человек, привыкший фиксировать последствия принятых решений. В его лице не читалось ни одобрения, ни сожаления – только сосредоточенность и холодный расчёт, необходимый для того, чтобы поставить точку в деле, которым они жили последние недели.