Мак смотрел то на одного, то на другого, ожидая, что они обменяются приветствием или рукопожатием. Наверное, он знал, что они плыли на одном корабле.
— Хороший денек, сэр… — произнес он по-английски, протягивая майору виски.
Оуэн нахмурился и не ответил. Он так и сидел, нахохлившись, пока Мужен оставался в баре. Человек из Панамы наконец решил уйти.
— Вы разве не знакомы? — спросил Мак.
— Знакомы…
— Он мне сказал, что вы плыли на одном корабле…
— Но не вместе…
— Вы знаете новость?
То ли из-за своей худобы, то ли из-за множества морщин или из-за красноватых век, даже когда Мак-Лин улыбался или подмигивал, казалось, что он вот-вот расплачется.
— Слышите? Они снова его зовут.
— Кого?
— Радиста. Он так и не возвращался на борт. Его не было на посту, когда поднимали якорь. Все обыскали. Отложили отплытие. Теперь решили идти без него, потому что второй помощник умеет обращаться с приборами. Они надеются, что он появится через четыре недели, когда «Арамис» придет обратно…
Мак смотрел на Оуэна с заговорщическим видом, и майор понимал, что он этим хочет сказать.
Конечно же, пассажирка из шлюпки обвела его вокруг пальца. Во время плавания он только мешал и его терпели, боясь, как бы он ее не выдал… Должно быть, оба они — женщина и радист — потешались над ним, он-то слышал из рубки, как Оуэн крутится на палубе, барабанит по чехлу и говорит шепотом.
— Клиент, который сейчас был здесь, в курсе?
— Да, сэр… Пока корабль в порту, искать радиста бесполезно, но едва «Арамис» выйдет в море, мы узнаем, где он скрывается.
— Откуда?
— Слушайте внимательно… Скорее всего их нет в городе… А если они здесь, то остановились у кого-то из местных жителей, а не в одном из трех отелей… Я думаю, они взяли такси и поехали в другое место, в Туапуна, Пунауйа, Марао, а может, и дальше… Деревни здесь расположены вокруг острова каждые шесть-семь миль… Шофер такси — маори. Он вернулся в город и будет молчать, пока корабль стоит в порту… А потом проболтается приятелям… Понимаете, сэр?
— Вы рассказали это французу?
— Да, в общих чертах, сэр… А что, нельзя было?
— Его это интересовало?
— По-моему, да.
— Как только корабль отойдет, я смогу получить какие-то сведения?
— Я пошлю Кекелу, чтобы он расспросил приятелей…
Заходили новые посетители, у каждого было свое, раз и навсегда отведенное ему место, и Мак тотчас же устремлялся им навстречу. Судя по разговору соседей Оуэна, один из них был адвокат, другой — торговец антиквариатом, его лавку майор видел, когда сошел с корабля. Оба с интересом разглядывали Оуэна.
Появились новые лица — их майор уже встречал накануне в «Лафайет» или «Моане». Каждый, войдя, бросал любопытный взгляд на майора.
Так или иначе, он неизбежно должен будет войти в их круг. Это вопрос дней, часов, вопрос случая. Наверное, они уже навели о нем справки?
— Скажите, Мак, вы не знаете, куда отправился тот тип, что был здесь? — спросил он по-английски.
— Не знаю, сэр, он спросил меня, где можно найти такси.
Оуэн чувствовал себя очень усталым, каким-то размякшим… Он не желал признаваться в том, что это просто старость, но увы, такова была истина. С некоторых пор это с ним случалось часто, и тогда требовалось несколько стаканов виски, чтобы придти в форму.
Рядом говорили:
— Значит, они уходят без радиста? А известно, кто его захороводил?
— Это не местная… Я только что с корабля… Около часа назад матрос, мывший верхнюю палубу, обнаружил, что в одной из спасательных шлюпок кто-то находился во время плавания… Там нашли остатки пищи, пустые бутылки и женский гребень… Эта шлюпка — как раз напротив рубки радиста, поэтому… Он совсем юнец… Двадцать два года… Это его первое плавание… Члены команды его плохо знают, он ведь почти не выходил из каюты…
Ночью впускал к себе женщину. А Оуэн тем временем напрасно дожидался возле шлюпки… Англичанин не испытывал ревности, просто ему было досадно… Главным образом, он злился на самого себя. Уже много раз после отъезда из Канн у него возникало ощущение, что он суетится напрасно. Точнее, это напоминало его сон. Он не чувствовал себя уверенно. Что-то разладилось в нем самом.
До Панамы он плыл на американском лайнере. Он специально выбрал этот корабль, так как обычно легко зарабатывал в таких условиях как минимум сотни, а то и несколько тысяч долларов. Но уже во второй вечер в баре он столкнулся с сирийцем — более сильным игроком, чем он сам.
Все игроки были убеждены, что сириец мошенничает — он так подходил для этой роли, так невозмутимо и вызывающе поглядывал на партнеров, словно говоря: «Вам кажется, я жульничаю? Ну что ж… Докажите…»
И действительно, теперь играли только для того, чтобы схватить его за руку, ставили все больше и больше. Оуэна призывали в свидетели.
— Как вы считаете, нужно снять колоду? А может быть, он прячет королей и тузы в рукаве?
Сириец играл, как фокусник, с закатанными рукавами рубашки и через неделю отхватил больше двух тысяч долларов, в то время как Оуэн едва наскреб нужную сумму, чтобы оплатить счета в баре.
— Деньгами я займусь и потом… Это никогда не поздно…
Но в Колоне, где ему предстояло провести неделю, был только один первоклассный отель — английский, пребывание в котором стоило дороже, чем в любой столице мира. Был мертвый сезон, и кроме пожилых дам, играющих в бридж, других партнеров он себе не нашел.
В общем, с самого начала у него создалось впечатление, что все идет не так, как должно идти… Правда, в одном из ночных клубов, где буквально на глазах сменялись клиенты, причем те, что появлялись, были уже другой национальности, он встретил танцовщицу, знакомую прежде с матерью Марешаля. Она знала только, что у той есть сын, но о том, что с ним стало, понятия не имела.
— По-моему, он работает в Панаме.
В Панаме Оуэн остановился в «Отеле де Пари», и большинство встретившихся ему постояльцев были люди в духе Альфреда. Там он снова навел справки в ночных заведениях. Он знал их все наперечет, и теперь они вызывали у него лишь отвращение. Кажется, мамаша Марешаля была певичкой в подобном заведении. Но не под фамилией Марешаль, а как Арлетт Марес.
— Такая высокая блондинка? Пела душещипательные песни? А разве она сейчас не в Чили?..
Нет. Он знал, что она умерла.
— Правильно. У нее был сын… Постойте… Он служил во Французской пароходной компании…
Так он нашел следы Ренэ Марешаля.
— Он у нас не задержался, максимум полгода… Замкнутый парень, довольно мрачный, ужасно вспыльчивый — ему то и дело мерещилось, что над ним смеются или хотят унизить…
— А вы не знаете, где он?
— Сначала он уехал в Эквадор… Сопровождал в качестве секретаря крупного плантатора какао…
— Вернулся оттуда?
— Я не слышал о нем уже давно… Если разыскать его подружку, можно будет узнать поподробнее… Когда он жил здесь, то завел себе подружку — старше себя, она частенько встречала его после работы… Хорошенькая, чуть пухленькая блондинка со светлой кожей.
Подружку он так и не отыскал, но случайно разговорился с барменом:
— Марешаль? Он работал у меня несколько дней перед тем, как сесть на корабль на Таити… Больше года назад… Он все время был на мели, и ему это порядком надоело…
— Вы не знаете, он вернулся?
— Вам это могут сказать на «Фрэнч Лайн»…
— Я уже там был…
— Наверное, они не догадались просмотреть списки пассажиров?
Бармен оказался прав. В списках значилось имя Марешаля — тринадцать месяцев назад он плыл на борту того же «Арамиса» в каюте второго класса. Но никаких сведений о его возвращении не нашлось.
— Он мог поплыть дальше, в Австралию, или вернуться в Сан-Франциско на борту английского судна. Оно ходит раз в шесть недель из Фриско в Сидней с остановкой в Папеэте…
У Оуэна уже не оставалось времени продолжать розыски, так как он узнал, что «Арамис» на следующий день приходит в Панаму, и он заказал себе билет.
— Кого я вижу? Добрый день, майор…
Веселый, слегка хриплый голос. Оуэн его сразу же узнал — вчерашний врач шел ему навстречу, протягивая руку, еще какие-то люди здоровались с ним.
— Вы не знакомы… Перно, Мак… Позвольте вам представить майора… Майора… Уэнса?
— Оуэн…
— Да, да, майор Оуэн, потрясающий малый.
Он представил остальных: адвокат, антиквар, аптекарь, еще несколько человек, чьи профессии он не уточнял. Доктор, которого звали Бенедикт, в полдень выглядел так же неряшливо, как и в три часа ночи — расстегнутая рубаха открывала грудь, поросшую рыжими волосами, мокрые от пота, прилипшие к вискам пряди, плохо выбритые щеки. У него был большой живот, и казалось, что брюки вот-вот сползут ему на бедра.
— Я предсказал майору, что если он задержится здесь хотя бы на месяц, то вообще не уедет отсюда… А вы как считаете? Кстати, у нас пополнение — еще один радист. Несколько месяцев назад третий помощник капитана с английского судна остался на берегу, через несколько дней его разыскали — он обосновался на полуострове…
Бенедикт оживился, лицо его раскраснелось, глаза, слегка навыкате, увлажнились. Он производил впечатление весельчака, но, вглядевшись повнимательнее, можно было понять, что его оживление — напускное. Иногда, например, когда Оуэн смотрел на него в упор, доктор, словно испытывая неловкость, отводил глаза.
Оуэн и доктор чем-то походили друг на друга: одного возраста, одинакового сложения. У обоих — загорелые лица и светлые глаза.
А может быть, если бы Оуэн перестал себя контролировать, он бы превратился в такого же доктора?
«Да, это Оуэн, проживший год на Таити», — подумал он с горечью.
— Сейчас я вам расскажу что-то занятное… Вы видели инспектора по колониям?.. На первый взгляд не скажешь, что он шутник, верно?.. Мне, например, он напоминает Дон-Кихота… Высокий, сумрачный… Однако наш горячо любимый губернатор пытается сейчас повторить то же, что ему удалось провернуть два года назад в министерстве колоний… Вместо того чтобы поселить инспектора во Дворце правительства, он устроил его в красивой вилле. Вы все ее знаете… Да, да, напротив того заведения, где живут дамы… А Коломбани, начальнику канцелярии, вменили в обязанность исполнять малейшие прихоти господина инспектора.