Удивительно даже не то, какой колоссальной славы сподобился сам Гагарин – в конце концов, первый человек в космосе, почему нет. Удивительно, сколько людей – у которых, не будь Гагарина, никогда не было бы шанса оказаться интересными для СМИ, медийного, так сказать, пролетариата – получили свои 15 минут славы. Чтобы гарантированно попасть в газету, вовсе не обязательно иметь в активе родство или дружбу с Гагариным. Полученный с бухты-барахты автограф, история о том, как вы увидели его выступающим с трибуны, случайная встреча на улице – даже более полувека спустя такой мелочи достаточно, чтобы вы стали ньюсмейкером. Всё, что имеет к Гагарину отношение, по-прежнему важно для общества – и поэтому до сих пор ликвидно.
По существу, с Гагариным связан не только полет в космос, но еще и настоящая информационная революция – благодаря ему в СМИ выплеснулось гигантское количество народных голосов: мы видели, мы дотрагивались, мы имели отношение – и теперь свидетельствуем. В этом тоже следует искать корни обожествления Гагарина, почитания его в качестве святого: он дал массам не только осуществившуюся мечту, но и голос. Все эти воспоминания – своего рода коллективное евангелие.
Помимо неквалифицированных синоптиков[8] Гагариным занимались многие профессиональные, абсолютно не халтурные, любившие своего “клиента” биографы – Лидия Обухова, Ярослав Голованов, Татьяна Копылова, Владислав Кац, Олег Куденко, Николай Варваров; и было бы неуважением к их труду, к их полевым исследованиям, сделать вид, что их не существовало, или все время пересказывать их “близко к тексту” – при том, что, по большей части, это тексты, не нуждающиеся в редактуре. Да, очень многие из этих биографий, в силу обстоятельств эпохи, были подогнаны под известный идеологический шаблон и агиографический канон, да, они во многом состоят из мемуаров школьных учительниц, которые в ответ на просьбу вспомнить что-нибудь пикантное, краснея от собственной смелости, припоминали, что на уроках Юра пускал самолетики, а иногда – слишком громко играл на трубе; тем не менее если состыковать разнотипные, вступающие между собой в диалог свидетельства, то событийная матрица все равно прояснится.
В нашей книге много цитат “из народа” – голосов поварих, бильярдистов, офицерских жен, всех тех, кто охотно идет на контакт и искренне пытается припомнить всё что можно; проблема – и обратная сторона медали – состоит в том, что главные действующие лица, в общем, так и не заговорили. Молчала до самой своей кончины в марте 2020-го вдова, Валентина Ивановна Гагарина, – и в советские времена по мере возможности избегавшая медийности, а затем, в начале перестройки, окончательно захлопнувшаяся, как моллюск в раковине, – по-видимому, крайне недовольная тем, как ее показали в фильме “Гагарин, я вас любила”. Показали плохо, некорректно; похоже, создатели фильма втерлись к ней в доверие, а затем, что называется, “кинули втемную”; мужу бы это не понравилось. Кстати, в фильме видно, что в гагаринской квартире живет попугай – на вид вполне себе говорящий – по имени Лора. Возможно, он и есть идеальный свидетель, который мог бы рассказать о своем хозяине всю правду. В любом случае проинтервьюировать Лору было проще, чем вдову Гагарина.
И ладно бы только вдова. Сразу стало ясно, что те (не очень многие уже), кто имел отношение к космосу и знал Гагарина лично, не горят желанием давать материал биографу – и это при том, что автор этой книги, несомненно, находился в условиях почти исключительных – мог говорить не просто “я пишу книгу о Гагарине”, но “я пишу книгу для издательства «Молодая гвардия»” – издательства, которое комплектовало будущему космонавту библиотечку, еще когда он отбывал срок в сурдокамере, в 1960-м, и с которым он сотрудничал впоследствии.
И дело даже не в том, что информаторы еще 50 с лишком лет назад поняли, что знать, думать – да хотя бы и рассказывать под рюмочку – про космическую программу СССР и Гагарина можно всё что угодно, но когда включается диктофон, следует оперировать четко ограниченным набором мнений и эпизодов; тем мемуаристам, которые вздумают отступить от официальной версии, грозит остракизм, отлучение от корпорации.
Другая проблема состоит в том, что количество неумерших людей, сколько-нибудь плотно общавшихся с Гагариным, довольно невелико, и если они в принципе готовы были беседовать с прессой, то они уже рассказали то, что можно, раз по пятьсот. Рассказано было немногое. Несмотря на внешнюю открытость, так и не заговорил, в общем-то, Алексей Архипович Леонов. Бессовестным образом так и не рассказал ничего внятного – и не оставил мемуаров – Герман Степанович Титов. Первый отряд космонавтов был закрытый клуб; даже если они и знали или знают что-то о Гагарине, то никому из них нет смысла говорить о национальной иконе что-либо, что выходит за пределы официального канона.
Единственной по-настоящему крупной утечкой, своего рода околокосмическим WikiLeaks, был “Скрытый космос” – опубликованные в 1990-е дневники начальника космонавтов генерала Николая Каманина. Но тому нечего было терять, да и утечка была, в сущности, дозированной – подчеркивающей то значение воспитательной работы, которую приходилось проводить ему, инструктору отряда. Так или иначе, это главный источник сведений о последней трети жизни Гагарина; тогда как тем, кто захочет понять, что такое советский космос, его идею и то, как она реализовывалась, мы советуем прочесть книгу Я. Голованова “Королев. Факты и мифы”. Эти два источника – аналоги Юпитера и Сатурна в Солнечной системе; по своей массе они гораздо значительнее массы всех прочих планет; мы цитируем их чаще прочих.
Чтобы свести “кражу голосов” к минимуму и избавить эту книгу от почему-то не запрещенных для биографов шарлатанских реконструкций вроде “ему показалось”, “улыбнулся про себя” и, по возможности, от лишних, заведомо пустых ремарок типа “он вспоминал, как”, мы решили сфокусироваться прежде всего на свидетельских показаниях. Жизнь, однако, есть жизнь, до правды, бывает, приходится доискиваться, одни свидетели более надежны, другие менее; поэтому в нескольких главах этой книги мы намеренно сводили “голоса” таким образом, чтобы они иногда вступали в конфликт друг с другом, “спорили” – и монтажный коллаж превращался в некое подобие полифонического “радиоспектакля”. Пусть читатель слушает, слышит – и сам догадывается, кто врет, а кто нет. А потом – даже вранье оказывается не просто нерелевантной информацией, а тоже свидетельством – о сознании и тембре голоса людей соответствующей эпохи. Ненадежные рассказчики – головная боль для историка; у биографа в этом смысле есть шанс “уронить противника”, сделать из проблемы – преимущество.
Когда нам кажется, что читателю имеет смысл знать, откуда именно взят фрагмент, – мы, наряду с цифровым кодом (цифра в скобках), отсылающим к “Индексу источников” в конце книги, оставляем и имя автора и/или название источника; в случае, когда личность говорящего очевидна по самому характеру цитаты или когда точная идентификация голоса в данный момент необязательна, мы оставляем только цифровой код, который читатель может легко расшифровать, открыв “Индекс источников”.
Глава 1. Клуш
Фраза “Гагарин родом из Клушина” обычно подразумевает намерение говорящего подчеркнуть эффектный контраст – человек, которому суждено было покорить космос, родился в невероятной дыре; преподаватель Гагарина в Академии Жуковского С. Белоцерковский так и пишет: “в глухой деревне Клушино” [10]. Меж тем из того факта, что профессор впервые узнал о Клушине из газет в 1961 году, не следует, что если бы не Гагарин, то никто никогда о существовании этого медвежьего угла и не услышал. Какой уж там медвежий угол.
Именно там, ровно в том месте, откуда родом Гагарин, за триста с лишним лет до его появления на свет произошло событие[9], которое фактически привело в какой-то момент к ликвидации российской государственности: здесь была разгромлена огромная русская армия под командованием Дмитрия Шуйского – и, что хуже, разгромлена находившимся в абсолютном меньшинстве отрядом поляков. “Клушинскую битву 24 июня 1610 года до сих пор в польских учебниках истории считают одним из самых великих сражений. Ее трофей – «хоругвь самого Шуйского, весьма отличную, штофную с золотом» и сегодня показывают школьникам в национальном Краковском музее князей Чарторыжских” [9]. Да что там хоругвь: в июне 2010 года Национальный банк Польши выпустил три монеты серии “Великие битвы”: две были посвящены Грюнвальдской битве и одна – деревне Клушино. “В русских анналах эта забытая битва потерялась или была вытеснена другими поражениями и потрясениями, которые произойдут следом. Но истоки последовавшего междуцарствия, конечно, лежали у этого можайского селения” [9].
Собственно, именно вследствие этого разгромного поражения на своем поле перестала существовать русская армия, был низложен царь Василий Шуйский – и царем стал поляк; западная часть России в целом и Москва в частности были оккупированы польскими войсками. То, что Гагарин – клушинский, уже само по себе курьез: примерно то же самое, как если бы какой-нибудь великий татарин родился на Куликовом поле или француз – в Ватерлоо.
Интересно, спрашивал ли его кто-нибудь о Клушине – “то самое, да?”, – когда он приезжал с визитом в Польшу? Единственное, что мы знаем, из английских, правда, газет, – это что Польша, несмотря на свой статус сателлита СССР, была одной из тех стран, где Гагарина принимали весьма прохладно.
В плане географии Гагарину досталась сложная территория происхождения – из тех, что совершенно точно детерминируют судьбы оказавшихся ее заложниками жителей. Поляки, французы, немцы – все, кто имел счастье или неосторожность сунуться в Россию с Запада, неминуемо вынуждены были прокомпостировать путевой лист в Клушине.
Это была часто выжигаемая, опустошаемая территория, на которой отсутствовала традиция долгого наследования имущества; почти каждому поколению приходилось начинать практически с нуля – и, можно предположить, у жителей выработался коллективный психологический иммунитет против нашествий чужаков, сформировался особый тип сознания. Было бы шарлатанством пытаться вывести из этих догадок некий особый “психотип” Гагарина – однако наверняка связанные с этими серийными оккупациями стратегии выживания так или иначе откладывались в его “генах” – и рано или поздно реализовались в определенных практиках.