Он размышлял над многими возможностями спасения, но подобная идея в их число не входила.
Тем не менее факт оставался фактом. Он ступил на ковчег сумасшедших.
IIIНарцисс
Обрывок бечевки.
Обломок полистиролового поплавка.
Три кусочка пластмассы.
Две банки из-под кока-колы.
Осколок зеркала.
Упаковка из-под быстрозамороженных продуктов фирмы «Конфифрост».
Размокшие от воды щепки…
— Не понимаю, зачем тебе все это, — сердито произнес Кронье.
Анаис не ответила. Она разглядывала мусор, собранный на месте гибели Икара. Все, что море выбросило на берег в каланке Сормью, в радиусе двадцати метров вокруг трупа. Еще утром она потребовала, чтобы эти обломки доставили ей запечатанными в пластик. И вот добыча у нее в руках.
— Наш криминалистический отдел приложил полный список, — продолжил полицейский. — Органику, подверженную разложению, хранить не стали. Да и вообще многое уже выкинули на помойку. Скажи, зачем тебе эта дрянь?
— Хочу направить на анализ в экспертно-криминалистическую лабораторию в Тулузе. Углубленный анализ.
— Мы что, плохо сделали свое дело?
Анаис откинула назад волосы и улыбнулась:
— Просто я знаю там одного парня. Может, ему удастся что-нибудь для нас вытащить… Улику. Намек на улику…
— Ты слишком часто смотришь телепрограмму «Эксперты».
Она молча подняла глаза к расположенным напротив экранам. На часах было 18.00. Они сидели в Центре наблюдения за обстановкой в городе. Помещение было пару недель назад оборудовано новейшей аппаратурой, позволявшей снимать показания с шестисот камер, установленных в Ницце. На картинке было видно, как Януш прыгает с балкона Дома Арбура, спускается вниз по водосточной трубе и катится по асфальту, чудом не попав под трамвай, после чего удирает по авеню Репюблик. Эта закольцованная запись прокручивалась снова и снова.
— Псих ненормальный, — пробурчал Кронье. — Или профи.
— Нет. Просто отчаявшийся человек. А это разные вещи.
Оба они, сидящие в глубоких фиолетовых креслах перед стеной, заставленной мониторами размером 16×9 дюймов, больше походили на режиссеров телевизионного шоу. Анаис, впрочем, полагала, что, в сущности, чем-то подобным они и занимались. Театральщиной. Проторчали в студии полдня, но никакого результата не добились.
Постоянная связь с полицейскими, снабженными рациями, и восьмьюдесятью патрулями, шесть сотен камер наблюдения с круговым обзором и возможностью менять масштаб картинки, приборы для считывания автомобильных номеров — целый арсенал средств, и все они оказались бессильны перед Янушем. Человеком невероятного ума и железной воли. Человеком, который кожей чуял ловушки и умело их избегал.
В начале облавы полиция и жандармы не сомневались в успехе. Ницца — самый охраняемый город во Франции. К тому же к ним на помощь прибыли подкрепления из Канн, Тулона и еще более далеких городов. Пешие полицейские, конные полицейские, полицейские на автомобилях… Сейчас моральный дух этих людей упал ниже плинтуса. Восемь часов поисков. Итог — нулевой.
Анаис вела себя терпеливо. Никаких приступов ярости. Только крайняя усталость. Януш снова выскользнул у них из рук. Ладно. Проехали.
— Как думаешь, что он сейчас станет делать? — не выдержал Кронье.
— Мне надо поговорить с Жестянкой.
— Не болтай ерунды.
Она молча допила кофе. После утреннего происшествия Кристиан Бюисон впал в кому. В тяжелом состоянии его перевезли в скоропомощную больницу Ниццы. «Кающиеся грешники» Арбура подали жалобу на полицию, обвиняя ее сотрудников в том, что своими плохо организованными насильственными действиями они создали угрозу жизни их пациента.
Горький вкус кофе как нельзя лучше подходил к ее нынешнему настроению. Она чувствовала себя опустошенной. Как земля после пожара. Все надо начинать сначала. Пока что она кляла на чем свет стоит — правда, про себя — невезуху, из-за которой провалилась операция. Во-первых, на шоссе А8 случилась авария, и они потеряли кучу времени, пока ее объезжали. В Ниццу прибыли уже около девяти часов. Сразу же рванули на авеню Репюблик и здесь обнаружили, что их опередили другие группы, решившие поиграть в Старски и Хатча, то есть окружившие здание автомобилями с мигалками.
А ведь она предупреждала, что действовать надо с предельной осторожностью!
Затем посыпались другие неприятности. Ей позвонила судья из Марселя Паскаль Андре. Звонил Деверса. Телефонные звонки сыпались на нее как боксерские удары, а она, зажатая в угол ринга, терпеливо их принимала. Не говоря уже о том, что в Бордо ее ждало внутреннее расследование. Сначала будет суд, затем вызов в дисциплинарный совет, потом — неотвратимое наказание.
Но она старалась не думать об этом. Ее мысли занимал один Януш. Она дышала Янушем. Жила Янушем.
— Так что же ты собираешься делать?
Анаис собрала со стола рассыпанные предметы — детские сокровища, подобранные на пляже. Даже пожелай она отказаться от расследования, у нее ничего не выйдет. Беглец прочно засел в ее сознании. Он пожирал ее мозг, ее душу. Она чувствовала, как его тень поглощает ее, впитывает в себя.
Скомкав пластиковый стаканчик, она зашвырнула его в мусорную корзину.
— Я возвращаюсь в Бордо.
— Ты был художником.
— Каким художником?
— Писал автопортреты.
— Я не про то. Я был профессиональным художником? Или любителем? И где я писал? Здесь?
— Да, конечно, здесь. На «Вилле Корто». — Старик горделиво улыбнулся: — Жан-Пьер Корто — это я. Я основал это заведение сорок лет назад.
— Приют для умалишенных?
Снова улыбка, на сей раз снисходительная.
— Можешь и так его называть, если тебе больше нравится. Я предпочитаю говорить: специализированный центр.
— Все эти фокусы мне хорошо знакомы. В другой жизни я был психиатром. Эта лавочка — психушка.
— Ну, не совсем. У нас тут и в самом специализированный центр.
— И на чем он специализируется?
— На лечении искусством. Мои постояльцы — душевнобольные, это правда, но мы не используем иной терапии, кроме занятий искусством. Они целыми днями пишут, рисуют, ваяют. Это настоящие художники. Прием химических препаратов сведен к минимуму. — Он засмеялся. — Иногда мне кажется, что произошла смена ролей. Это они своим талантом лечат искусство, а не наоборот.
— Нарцисс — это моя фамилия?
— Не знаю. Но ты подписывал свои работы именно этим именем. Других не называл. И документов у тебя не было.
«Отныне я — Нарцисс, — повторил он про себя. — Я должен думать, действовать и дышать как Нарцисс».
— Когда я здесь появился?
— В начале октября две тысячи девятого. Вначале тебя поместили в клинику Сен-Лу, что возле Ниццы.
— А как я там оказался?
Корто нацепил очки и включил компьютер. Он был сухонький, невысокого роста. Возраст — около шестидесяти. Совершенно седые волосы жестким ежиком, толстые губы, постоянно пребывавшие в движении, очки с затемненными стеклами. Он говорил глубоким и сочным голосом, лишенным интонаций и производившим гипнотический эффект.
Они сидели у него в кабинете. Кабинет находился в небольшой дачке, расположенной в нижней части парка, окружавшего заведение. Пол, стены, потолок — все здесь было деревянным. В помещении приятно пахло сосновой смолой. Окно выходило на пригород Ниццы. Картин, написанных постояльцами центра, на стенах не наблюдалось.
Выступление на карнавале закончилось без всяких проблем. Вместе с новыми товарищами он шагал, танцевал и горланил песни до самой площади Массена, где их поджидал фургон. Просторная машина модели «джампи». Он таких навидался. Впрочем, он сразу заметил, что компания, в которой он очутился, мало чем отличается от его бывших пациентов из психбольницы. Только они были чистые.
Они покидали Ниццу под проливным дождем. Через некоторое время выбрались на грунтовую дорогу и ехали до Карроса. Вилла находилась немного дальше, в нескольких километрах от деревни. Навстречу то и дело попадались полицейские машины с орущими мигалками. Он улыбался. Его ищут. Но теперь фиг найдут. Виктора Януша больше не существует.
По пути он получил подтверждение тому, о чем догадался во время празднества. Пациенты «Виллы Корто» каждый год принимали участие в городском карнавале. Сами придумывали, как оформить платформу. Заказывали в мастерских Ниццы кукол и другой реквизит. Он задавал множество вопросов, делая вид, что интересуется художественными сторонами выступления. Оказалось, что автором идеи с полулюдьми-полукрысами был он, Нарцисс, ученик Корто, проживший с ними весь сентябрь и октябрь. Разумеется, сам он не помнил об этом времени ничегошеньки.
— Вот, — произнес старик-психиатр, наконец-то отыскав нужный файл. — Тебя подобрали в конце августа на съезде с шоссе А8. На повороте на Канны-Мужен. Ты ничего не помнил. В каннской больнице тебя обследовали. Не обнаружили никаких травм, хотя проходить рентгенологическое исследование ты наотрез отказался. Затем переправили в больницу Сен-Лу. Там к тебе вернулись кое-какие воспоминания. Ты сказал, что тебя зовут Нарцисс. Что ты приехал из Парижа. Семьи нет. По профессии — художник. И врачи из Сен-Лу решили, что тебя лучше всего направить сюда, к нам.
— Я не Нарцисс, — сухо сообщил он.
Корто снял очки и снова улыбнулся. Что он все улыбается? Зачем корчит из себя добренького дедушку?
— Разумеется. Ты не Нарцисс. Но и не тот, за кого выдаешь себя сегодня.
— Вы знаете, чем я болен?
— Когда ты только приехал к нам, то много чего мне порассказал. Где учился живописи. В каких галереях выставлялся. В каких районах Парижа жил. Рассказал, что был женат, но потом развелся. Я проверил. Все оказалось выдумкой.
Он не мог не оценить юмора ситуации. Корто играл сейчас ровно ту же роль, какую он сам играл в случае с Патриком Бонфисом. За каждым психотическим бегством стоял психиатр, считавший своим долгом объяснить пациенту, что скорлупа пуста.