Шаплен прикинулся встревоженным:
— Странно, что она вот так исчезла… На факультете никто ничего не знает.
— Да вы не беспокойтесь. С такими, как она, ничего не случается.
— Что вы имеете в виду?
Консьержка оперлась о щетку. По стойке «вольно».
— Раз вы препод, послушайте моего совета.
Шаплен натянуто улыбнулся.
— Всегда смотрите, какая у студентки сумка. Если она носит простую сумку через плечо, рюкзак или там сумку из джинсы, все в порядке. Но если она ходит на занятия с сумочкой от «Шанель», «Гуччи» или «Баленсиага» — тогда, уж поверьте, она подрабатывает на стороне… По ночам, если вы понимаете, о чем я.
А тетка, похоже, неплохо разбирается в шикарных брендах и новых веяниях в жизни студентов. Но она права. Квартира Медины прямо-таки кричит о легких деньгах. Показная элегантность парижских ночей. Медина — эскорт-девушка? Может, он был одним из ее клиентов?
Он изобразил негодование:
— Медина очень серьезная, и…
— Одно другому не мешает. Днем она серьезная, зато ночью…
— А доказательства у вас есть?
— Что ни вечер, ее где-то носит, а домой заявляется под утро. Думаете, она ночным сторожем подрабатывала?
Шаплен вспомнил фотографию — ту, что лежала в кармане его пиджака. И не нашелся что сказать. Он обошел консьержку. Та перегородила ему путь щеткой.
— Если она объявится, сказать ей, что вы заходили?
Он рассеянно кивнул.
— А звать-то вас как?
— Забудьте.
Секунду спустя он жал на кнопку, чтобы открыть дверь в подъезде. Вышел и едва успел отклониться влево. Во втором ряду только что припарковалась машина без опознавательных знаков. Из нее вышли двое. Наверняка из полиции.
Он ускорил шаг, услышав, как за спиной открылась дверь подъезда. Очевидно, у полицейских был мастер-ключ. В голове вихрем закружились мысли — сумбурные, лихорадочные, панические. Неужели Анаис его сдала? Быть того не может. Полицию вдруг обеспокоила судьба Медины Малауи? Столь же невероятно. Единственное возможное объяснение: в следственном изоляторе за Анаис ведется наблюдение. Когда она просила пробить защищенный номер, телефонный разговор записывали. Видно, хотели выяснить, с чего вдруг она заинтересовалась этим номером.
Почти бегом он спускался по бульвару Малерб в поисках станции метро или такси. Перед глазами стояла смазливая мордашка с высокими скулами. Сомнений нет: Медина мертва. Что же произошло 29 августа? Он пришел слишком поздно? А может, он сам ее и убил?
Существует один способ все узнать.
Отыскать ее коллег.
Погрузиться в мир дорогих девочек.
Что ж, у него есть прекрасный проводник.
Новенькие хрустящие паспорта шлепнулись на приборную доску.
— Здесь двадцать. Остальные десять будут завтра к утру.
Всю ночь напролет он вкалывал над этими документами, чувствуя, как руки обретают прежнюю ловкость, как возвращаются к нему былые навыки и умения. Он снова стал Ноно-профи, Ноно золотые руки. Юсеф, сидя за рулем своего «мерседеса» S-класса, осторожно подхватил документы. Он листал их, рассматривал, сортировал. Шаплен сидел рядом с ним. Амар расположился на заднем сиденье, расслабленный и одновременно настороженный.
Юсеф кивнул и передал паспорта напарнику, чтобы тот пропустил их через прибор — наверняка какой-то детектор. Секунды падали, будто капли расплавленной стали. Шаплен попытался сосредоточиться на великолепной отделке салона: вставки из тигрового клена, черные кожаные сиденья, над приборной доской — широкий экран навигатора…
За затемненным ветровым стеклом виднелся центр приема беженцев Святого Маврикия на бульваре Шапель, рядом с линией легкого метро. Какой разительный контраст между этим роскошным салоном и толпой нелегалов, пропитанных страхом, нищетой и забвением!
Он позвонил Юсефу в час дня, и тот назначил встречу перед этим центром, куда стекались мужчины, женщины и целые семьи без крова и документов. Клиенты босняка.
Амар просунул руку в проем между сиденьями и вернул паспорта Юсефу.
— Все чисто, — признал он.
Словно прорезанные лезвием губы Юсефа растянулись в улыбке.
— Сноровку ты не терять.
— Остальное завтра утром.
— На этот раз никаких денег, идет?
— Все пальцы целы, и на том спасибо.
Юсеф тасовал паспорта, словно карточную колоду.
— Ты всегда самый хитрый, Ноно.
Этот тощий парень, властный, как полководец, завораживал Шаплена. Оливковый свитер британского десантника со вставками на локтях и плечах болтался на нем как на вешалке. «Мерседес» был его танком.
— И все-таки сделай мне одно одолжение.
— Без проблем, — сказал тот, не сводя глаз с призраков за ветровым стеклом.
— Мне нужен ствол.
— Тебе это дорого встать.
— Виды на жительство для целого трюма, если пожелаешь.
— Зачем ствол?
— По личным причинам.
Юсеф промолчал. Он все так же смотрел на длинную очередь нелегалов, облепившую обшарпанный фасад. Наконец знаком что-то приказал Амару, и тот вышел из машины. Первое впечатление не обмануло Шаплена: босняк питал к нему слабость — и так было всегда.
Багажник открылся. Во всей сцене было что-то сюрреалистическое. Этот бункер, отделанный черной кожей и лакированным деревом, толпившиеся снаружи нелегалы, неисчерпаемые сокровища в недрах «мерса», служившего и паспортным столом, и арсеналом, и банком, и сейфом.
— Я ведь уже говорил, у меня что-то с памятью?
— Пробки повышибало, ага.
— Я не помню, как мы с тобой познакомились.
Юсеф покивал в ответ. Смущение Ноно его забавляло.
— Встретил тебя прошлый марта у метро «Сталинград». Ты рисовал мелом на асфальт. Жил гроши, которые кидать прохожие. Голова пустая. Не знать свое имя, откуда.
— Почему ты мне помог?
— Из-за рисунки. Похоже стечки, древние могилы в наши края.
Амар вернулся. В его ладони возник пистолет, который он рукоятью вперед просунул под переключателем скоростей.
— «CZ 75». Чехи, поганцы, хорошо работать.
Ствол отличался от «глока». Шаплен, не разглядывая, сунул его в карман. Амар неохотно вручил ему три магазина.
Он собирался поблагодарить, но Юсеф продолжал, не сводя глаз с нелегалов:
— Мы тебя подобрать, приятель. Помыть, накормить. Поселить. Голова все равно пустая, но ты уметь рисовать. Я отдал тебя учиться поддельщики.
— У тебя есть другие?
— А ты что думать? Я ждать тебя, чтобы торговать французский гражданство?
— Я согласился?
— Ты взяться за работу, glup. За полмесяц ты все переплюнул. Дар, нюх. Тушь, печать, штампы… — Он загибал пальцы. — Все хватать на лету. Через месяц ты уже заработать. Сам завел свой лаборатория. Другой я бы яйца повырывал. А тебе доверять. Всегда работа вовремя.
Выходит, Ноно продержался дольше других. С марта по сентябрь 2009 года. Успел обустроиться на легальном положении, добиться официального статуса — арендовать студию, открыть счет в банке, платить по счетам. И все по липовым документам.
— Я так и не сказал тебе, как меня зовут?
— Спустя время ты говорить, тебя звать Ноно. Приехать из Гавр. Там быть типография. Чепуха. Главное, ты хорошо работать. Никаких проблем. Пока ты не пропал.
Он хохотнул и взял Шаплена за загривок:
— Засранец ты этакий!
Теперь Шаплену легче было понять чудо Матиаса Фрера. Надо думать, он давно сфабриковал бумаги на это имя… Неужели он так и разгуливал с этими документами со времен Нарцисса? Виктора Януша? Нет. Скорее, дар вернулся к нему, когда у него снова случился провал. И он выдумал Матиаса Фрера. Сделал себе документы и нашел работу в медицинском центре Пьера Жане.
Юсеф прищелкнул пальцами. На разделявшем их подлокотнике возникли два стаканчика, крошечные, как ружейные пули.
Амар склонился над ними с бутылкой. Юсеф поднял свою стопку:
— Zxivjeli![50]
Шаплен выпил водку залпом. Она показалась ему густой, как лак. Он зашелся кашлем. Выпивка обожгла ему горло, огнем разлилась в груди, растеклась по рукам и ногам.
Юсеф издал свой короткий смешок, тут же утонувший в улыбке Джокера.
— Polako,[51] Ноно. Это надо смаковать… — Он знаком приказал Амару налить еще.
У Шаплена на глаза навернулись слезы. Сквозь их пелену он различал копошение снаружи. Поникшие плечи и сгорбленные спины нелегалов окружало облако пара. Негры, арабы, узкоглазые, индусы, славяне… Они жались друг к другу, топтались на тротуаре, ожидая неизвестно чего.
— Как им удается?
— Выживать?
— Платить тебе за паспорта.
Юсеф засмеялся:
— Ты их рожи видеть? Эти все больше покупать вид на жительство.
— Это не ответ. Как им удается?
— Скидываются. Залезают в долги. Как-то выкручиваться.
Шаплена замутило. Он участвовал в этой торговле. Был причастен к этому рабству. Как он скатился так низко? Его личности — будто ступеньки, по которым наверх не выберешься.
— И больше я тебе ничего не рассказывал? — настаивал он. — О своем прошлом, о своей жизни?
— Ничего. Ты получать заказ и исчезать. Когда возвращаться — бумаги готовы. Всегда dakăko.[52]
— И все?
— Могу сказать, ты измениться.
— В смысле?
Тот поддел пальцем отворот его бархатного пиджака от Нола Смита.
— Прикид все круче. Стрижка. Парфюм. По мне, чертов бабник.
Нельзя упускать такой случай. Он выпил водку и сыграл ва-банк:
— Мне нужны девочки.
— Девочки?
— Профи.
Юсеф откровенно расхохотался:
— А твои бабы, братан?
— Я даже их номеров не помню.
— Могу тебя знакомить. Наши девочки. Самые лучшие.
— Нет. Мне нужны девочки… с юга. Магрибианки.
Похоже, Юсеф обиделся. В его змеиных глазах вспыхнул огонек. Пламя, напоминавшее плотный и опасный жар водки в его руке. Шаплен испугался худшего, но губы босняка дрогнули, глаза сморгнули.