Теперь она знала, почему не могла вспомнить, что произошло во время путешествия с Софией – как она попала на корабль, пройдя через проход.
Нет – она цеплялась за слова, заставляя слезящиеся от боли глаза открыться – не отключайся…
Этта застряла между обугленными балками и чем-то, выглядевшим выбитой оконной рамой, прижатая к ней, как сброшенная сверху кукла. Она осторожно пошевелилась, извиваясь, пока ноги не коснулись земли. Ткань затрещала – правый рукав оторвался от плеча, – и за мгновение перед тем, как колени под ней подогнулись и мир снова погрузился во тьму, странный холодок пробрался под кожу и превратил кровь в лед. Щека ударилась о бетон, а дальше она уже ничего не чувствовала.
Сперва она отметила тепло, нежное давление прикосновения. Очнувшиеся ноги и спину ломило, ободранная правая щека горела болью. В воздухе пахло дымом пожара, но также… Сквозь ресницы она увидела темную голову, склонившуюся над нею, очищая ее правую руку от грязи и крови. Лицо Николаса было осунувшимся, потрясенным, пока он трудился, и горло Этты сжалось, когда он осторожно поднес ее руку к губам, словно для поцелуя, и теплое дыхание защекотало кожу. Вместо этого, покачав головой, он бережно опустил руку ей на живот. Несмотря на засевшую внутри боль, Этта позволила себе почувствовать укол сожаления.
И тут-то вспомнила.
В панике Этта попыталась пошевелить ногами, подтянуть их под себя. Если он здесь, значит… она не сбежала. Айронвуд узнает, что она попыталась выйти из игры. И ее мама…
Он убьет ее.
Не надо было убегать… ей следовало быть более осторожной. К чему все это, если Сайрус убьет ее мать, пока Этта будет за много столетий и материков, не в силах защитить ее?
Мне пришлось пойти на риск… я должна была опередить его, опередить его крайний срок.
Но когда она закрыла глаза, на нее тут же уставились безжизненные глаза матери.
Так было лучше. Мама будет в меньшей опасности, если она сбежит без дозволения, чем прождет и в конечном итоге опоздает. Сам воздух, казалось, тикал обратным отсчетом.
– Мисс Спенсер? – голос Николаса прогремел в ушах. – Вы меня слышите?
Этта всю дорогу пыталась открыть глаза, вбирая его лицо, остатки разломанного потолка и небо над ним. Не зная, что еще сказать, она выдавила:
– Оʼкей?
Облегчение на его лице сменилось раздражением:
– Вы хоть представляете, что могли умереть… или еще хуже? Какого черта вы думаете? Или не думаете вообще?
Этту опалил гнев:
– Занимайтесь своими… делами.
Нужно пошевеливаться… найти астролябию… добраться до мамы.
Но ноги по-прежнему не слушались.
– Вас следовало бы за это придушить, – продолжил он. – Ничего не болит, кроме щеки и руки? Я промыл раны, как только смог…
Она покачала головой. Кроме этого, все было хорошо. В основном.
– Голова кружится.
Он резко втянул воздух:
– Это путевая болезнь. С каждым проходом будет все легче. Пока, боюсь, придется перетерпеть.
– У-ужасно. – Этта попыталась подобрать под себя руки, чтобы оттолкнуться и хотя бы сесть. Если не считать источаемого им гнева на Николаса, казалось, путешествие совершенно никак не подействовало.
Она увернулась от его рук, когда он потянулся ей помочь, и попятилась назад по пыли и обломкам, пока не уперлась спиной в стену. Прохладное выражение скользнуло по его лицу, и ее вдруг захлестнуло чувство вины. Хотя такое казалось невозможным, Этта почувствовала себя еще хуже.
– Вы пытаетесь сбежать, – озвучил он очевидное. – Невероятно глупо. Вы действительно верите, что власть Айронвуда ограничена восемнадцатым веком? Если больше не о чем, позаботьтесь о своей матери! Стоит ему узнать, что вы его ослушались, и он убьет ее.
– Я оставила записку с… с Софией, сообщив, что мне нужно уйти, чтобы успеть в срок… – Этта покачала головой. Она написала ее при свете луны и потом долго ждала, пока не уверилась, что страж за дверью заснул. – Я не могу сбежать от времени. – И не хочу, чтобы Айронвуд пустился за мной. – Вы не понимаете…
Она знала, что рискует, что, быть может, наивно надеется, будто Айронвуд не накажет ее маму за то, что дочь сбежала без его разрешения, чтобы «успеть в срок». Этта чувствовала, что старик может отследить ее передвижения во времени. Ей требуется небольшая фора, чтобы обрести опору и избавиться от преследователей, доносящих о ее передвижениях, какие проходы она использовала. К сожалению, она не учла болезнь путешественника.
И Николаса.
– Объясните мне! – сказал он суровым, мертвенно-тихим голосом. – Объясните мне, почему вы рискнули ее жизнью… почему рискнули своей жизнью… отправившись без запасов или подготовки! Не думал, что вы идиотка!
Она стиснула челюсти, глядя на него. В руку словно бы впились булавки, когда к ней устремилась кровь, но она все же подняла ее, обшаривая землю в поисках сумки с вещами, «позаимствованными» из сундука в комнате Софии.
Похоже, они были в каком-то коридоре, только, возможно, слово «коридор» тут не подходило. Сводчатый каменный потолок с разбитыми световыми люками и длинными свисающими фонарями. Здесь были магазины – она увидела потрепанные стулья, обувь, сдутую с витрины. Окна второго этажа над каждым золотым с черным входом в магазин, казалось, разом распахнуло единым порывом.
– Вот, – указала она на валяющийся неподалеку кожаный мешок. – Я не п-пришла не-неподготовленной.
Что здесь произошло? Словно бомба разорвалась; все было сырым, как будто тут только что потушили огромный пожар. «Где я?» – подумала она; паника грызла дыру в ее сердце. Она услышала далекие голоса с четким британским акцентом, слишком далекие, чтобы разобрать.
Николас перебирал сумку.
– Швейные ножницы, гармошка с выгравированными инициалами Софии, зеркальце, несколько кусочков золота, письмо вашей матери…
Этта усмехнулась.
– …Нижнее белье, яблоко и револьвер, – закончил он, закрывая сумку. У Софии не было по-настоящему современного «нижнего белья», но один комплект, найденный Эттой в сундуке, подбирался настолько близко, что на лучшее грешно было и рассчитывать.
– Что мне еще пригодится? – невинно поинтересовалась она.
– Вода. Карты. Список известных проходов. Соответствующая эре одежда. Патроны к револьверу. Вы хоть знаете, как пользоваться оружием?
Тут он явно загнал ее в угол.
– Если вы попытаетесь меня вернуть, я…
– Что, мисс Спенсер? – присев перед ней на корточки, спросил Николас. – Свирепо на меня посмотрите?
Эттина рука сомкнулась на осколке лежащего поблизости стекла. Выражение лица Николаса изменилось; его глаза помрачнели, глядя сначала на ее импровизированное оружие, потом – ей в лицо. Она не сникла под давлением его взгляда, но уставилась в ответ настолько вызывающе, насколько могла с распухшей вдвое щекой.
Он сдался первым, его лицо смягчилось. Сев на ближний кусок развалин, он вытащил сложенный платок.
– Вы снова порезались, пиратка.
Через мгновение Этта опустила осколок и позволила ему приложить теплую ткань к ее ладони, глядя, как его большая рука обхватывает ее.
В груди что-то сжалось, когда она попыталась подобрать правильные слова.
– Почему вы мне не сказали? – тихо спросил он. – Вы взяли с меня слово не уходить, не объяснившись. А сделать то же самое для меня?
– Простите. – Об этом она не подумала. Кинжал вины, вонзенный в живот рукой страха, провернулся еще раз. – Не хотела тратить ни секунды, когда он может навредить маме, убить ее. Думаю, Айронвуд дважды подумает, прежде чем тронуть ее, пока я не вернусь с астролябией. Ведь, если он причинит ей вред, мне станет нечего терять, верно?
Николас кивнул:
– У него есть и другие способы навредить вам.
– Но не заставить меня. И… – Этта замялась, не зная, стоит ли говорить ему о другом стимуле, горящем внутри нее. – Я рассказывала вам про Элис… Закончу здесь и вернусь к ней.
Николас снова присел перед нею на корточки, глядя на тот клочок неба, что они могли разглядеть. Обычная поза, осознала она, когда он пытается собраться с мыслями. Скрыть выражение лица.
– Этта, вы не можете спасти ее.
– Почему же не могу? – не согласилась она, но сердце забилось при виде чувства вины и сочувствия, отразившихся на его лице. – Я просто должна вернуться…
– И изменить прошлое? – договорил он. – Временную шкалу?
Этта сжала челюсти.
– Меня это не волнует… не волнует! Айронвуд менял прошлое годами, а я не могу спасти одну жизнь?
– Нет, Этта, послушайте меня, – тихо сказал Николас. – То, о чем вы говорите, – не вопрос морали. Это физически невозможно.
Она отступила назад к стене, подальше от него, от его слов.
– София не говорила? Вы не можете пересечься с самой собой – вас не может быть двое в одном и том же месте, в одном и том же времени. Само время этого не позволит; вас выбросит из прохода раньше, чем вы попробуете пройти через него, – понизив голос, объяснил Николас. – Вот почему путешественники ведут журнал, чтобы запомнить даты и годы, в которых уже были.
Этта почувствовала, словно он окатил ее ведром ледяной воды. Грудь сжалась до боли – значит, она не сможет использовать проход, чтобы вернуться в тот день, перед тем как в Элис выстрелили? Да что там в тот день… она не сможет попасть в любой другой месяц или год, чтобы предупредить ее. А все потому, что там уже будет она прошлая.
– Она не объяснила, что проход соединяет годы, а не дни? – с нажимом спросил Николас.
– Что вы имеете в виду? – прошептала Этта.
Выражение его лица смягчилось:
– Понятно. Не объяснила. Даже если вы сможете найти другого путешественника, который использует этот проход, чтобы спасти ее, придется ждать целый год, чтобы это сделать. Проще представить каждый год как крошечные потоки, текущие параллельно друг другу в одном направлении, а мы перепрыгиваем из одного в другой. Мы покинули Манхэттен 22 сентября 1776 года. И прибыли сюда двадцать второго сентября какого-то – неважно какого – года. Вы понимаете?