– Готово, – пробормотал он, хотя его пальцы задержались на развязанной шнуровке на секунду дольше, пальцы проскользили по верхнему краю корсета, паря по ткани сорочки. Этта стояла совершенно неподвижно, слишком напуганная, чтобы наклониться вперед, навстречу прикосновению; слишком напуганная, чтобы двигаться или делать что бы то ни было, что положит этому конец.
Голова снова закружилась. Этта почувствовала, как теплое дуновение его вздоха овеяло ключицу, прежде чем он отстранился. Уставившись вниз, Николас произнес теплым, как мед, голосом:
– Чтобы моряк не справился с узлами?
Только когда он снова отвернулся, чтобы дать ей закончить, Этта пришла в себя и вспомнила, что как раз на такой случай прихватила с собой ножницы.
Платье, которое он выбрал, неплохо подошло, но вот ботинками приходилось обходиться теми, кожаными на шнуровке, которые она взяла у Софии, и не обращать внимания, что они жмут, пока не подвернется лучшего варианта. Этта потянулась коснуться сережек, чтобы убедиться, что они по-прежнему на месте.
– Ладно, – проговорила она, перекидывая волосы через плечо. – Как смотрится?
Когда он посмотрел, она твердо сказала себе, что он уставился на ужасный синяк, затянувший половину ее лица, и только на него.
Через пару секунд он сказал:
– Сойдет, пиратка. А теперь скажите, что в действительности говорится в письме вашей матери.
Пока он складывал платье, скатывая ткань в аккуратный сверток, Этта вытащила письмо и закатившуюся на дно сумки ручку. Приложив лист к стене, она начертила поверх письма контуры звезды, изучая поток слов, попавших внутрь. Николас подошел ближе, читая через ее плечо. Вокруг них набирало темп утро, взрываясь голосами, запахом пожаров и бензина; но они притаились в тихом углу коридора, принадлежавшем только им двоим.
– Встань и войди в логово, где тьма наградит тебя твоими полосами. Скажи тиранам, тебе они служить должны, – читала Этта, водя пальцем внутри звезды. – Ищи неведомых богов, чьи уши были глухи к поучению. Стань на плечи памяти. Принеси монету вдовствующей королеве. Помни: истина в рассказе и в конце должен быть финал.
– Боже мой! – в его голосе звенела нотка радости. – Как вы догадались это сделать?
Объясняя как можно меньше, она рассказала ему о секретных посланиях, которые мама прятала в футляр для скрипки и чемодан, когда она путешествовала.
– Она хотела, чтобы вы смогли его прочитать. – Николас почти светился от восторга. – Она думала, что однажды вам, возможно, придется искать астролябию. Вы поняли подсказки?
Этта покачала головой, снова и снова изучая слова, гадая, а вдруг она ошиблась и должна была выбрать другую форму? Слова не имели никакого смысла.
– Если предположить, что это список инструкций, указаний, то, думаю, первую можно пропустить, – сказал Николас, беря у нее письмо. – Вторая «Скажи тиранам, тебе они служить должны» указывает на место, где погиб Натан Хейл, проход, через который мы прошли. Тогда сейчас для нас, скорее, важен смысл следующей: Ищи неведомых богов, чьи уши были глухи к поучению. Она задевает какую-либо струнку вашей памяти?
Беспомощность навалилась на нее, когда она покачала головой, почувствовав, как надежда угасает. Как они разгадают все эти подсказки за семь дней?
Какое отношение «неведомые боги» имеют к Лондону времен Второй мировой войны? Они люди? Определенной веры? Последняя подсказка связывала местоположение прохода со смертью какого-то человека. И использовала песню, которую время от времени распевал ее прадед. Окажется ли следующая подсказка настолько личной, чтобы касаться ее семьи?
Что-то изводило ее, когда она мысленно возвращалась в «Горлицу», лагерь артиллеристов, но она отмахнулась от этого, когда Николас проговорил:
– Поучение… поучение, поучение, поучение…
Он развернулся так быстро, что чуть не сбил ее с ног во второй раз. Глаза юноши пылали, делая черты его лица почти что мальчишескими.
– Возможно, имеется в виду проповедь святого Павла в Ареопаге?
Этта ответила на его нетерпение недоумением.
– Безбожница! – поддразнил Николас. – Деяния, 17:16–34. Апостол Павел произнес проповедь – по сути, поучение, ибо греческий закон запрещал проповедовать о чужих богах – в Афинах, в Ареопаге.
– Поверю вам на слово.
Николас хмыкнул, рассеянно проведя пальцем по ее подбородку. Похоже, он не осознавал, что сделал это, но каждая клеточка Эттиной кожи трепетала от осознания.
– Ареопаг – это каменистый холм под Акрополем. В древности там собирался высший суд города, – объяснил он, и Этта почувствовала и восхищение полнотой его знаний, и собственную ущербность. – Я читал об этом. Капитан Холл сочетает в себе философа и моряка: хотите верьте, хотите нет, он получил образование в Гарварде и держал у себя множество трактатов в надежде, что мы с Чейзом рано или поздно на них наткнемся. А миссис Холл проявляла изрядную строгость в нашем библейском воспитании.
– Хотела бы я сказать то же самое, – пробормотала Этта. Единственная церковная служба, на которой она присутствовала, была похоронами Оскара, мужа Элис. Учитывая роль религии в восемнадцатом столетии, глубина познаний Николаса не должна была ее удивлять. Девушка поймала себя на том, что теплеет к нему, что-то искрилось и грело в центре ее груди, когда она переоценила его в свете этого открытия. Этта впервые почувствовала благодарность, что он последовал за нею.
– Проповедь звучала примерно так: «Афиняне, по всему вижу я, что вы особенно набожны. Ибо, проходя мимо ваших святынь, я узрел алтарь с надписью: “Неведомые боги”» и была построена на огорчении от того, что афиняне поклонялись ложным богам – языческому пантеону.
– А Лондон с Древней Грецией связывает… – начала она, надеясь, что он знает продолжение, которого не знала она.
– Архитектура, законодательство, скульптура, искусство. Я бы предположил, что это место или вещь, с которой вы связаны. Вы раньше бывали в этом городе?
Этта кивнула. Множество раз. Они с мамой и Элис прилетали погостить, проводя лето на съемных квартирах, спасаясь от изнуряющей нью-йоркской жары. Элис выросла в Лондоне и… ей всегда говорили, что и мама тоже, хотя теперь все это казалось спорным. Правда и вымысел в ее историях начали сливаться, разрушая их, словно залитые водой картины.
На каникулах они арендовали множество квартир, но теперь, в воспоминаниях, те едва ли отличались друг от друга. Гуляли по городу, посещали парки, дома, где выросла Элис… ходили в театры и музеи.
– О! – воскликнула она. Казалось, мысль шлепнула ее по лицу. Испытывая головокружение, что она наконец-то может поведать что-то, чего он не знает, девушка повернулась к Николасу:
– Идея безумная, но ведь в Лондоне – в Британском музее – куча предметов древности из Греции? Самые известные были вывезены – или украдены, как говорят некоторые, – из Парфенона британским лордом Элгином, который привез их сюда и продал британскому правительству для музея. В правовом отношении там все запутано.
Этта качнулась назад на пятках, глядя на облака и дым, стелющиеся над головой.
– Я, может, притягиваю за уши, но Акрополь и Парфенон так близки к Ареопагу, что они явно связаны. Я давно не была в том зале музея и сейчас точно не вспомню, что изображают Мраморы Элгина… какую-то битву, полагаю. А еще там статуи мужчин и женщин…
– Продолжайте, – попросил Николас.
– Я пыталась разобраться с «глухими ушами», думая о настоящих живых людях, но что, если это о статуях? Они не могут слышать, видеть или чувствовать.
– Не припомните, слышались ли рядом с ними какие-то странные звуки? – спросил он.
Она покачала головой.
– Судя по тому, как ваша мать использовала в подсказке казнь Натана Хейла, можно предположить, что проход – в музее, рядом с этими статуями. Британский музей моего времени, вероятно, ощутимо отличается от того, каким вы его знаете; я никогда в нем не бывал и не видел полного списка известных проходов… Ума не приложу, что и думать.
Отчаяние, накапливающееся у нее в животе, поднималось с каждой минутой. Николас выжидающе смотрел на нее.
– Не знаю… не усложняем ли мы? Не должно ли быть попроще? Поочевидней?
Он слегка наклонился, чтобы взглянуть ей в глаза:
– Все в порядке. Возможно, поможет, если думать вслух? Все, что угодно, любая мелочь может нам помочь…
Она кивнула. Он мог помочь ей прояснить мысли и, возможно, поймать что-то, чего не замечала она.
– Мама работает в музее, но в Нью-Йорке. Недавно возобновились споры о том, не следует ли вернуть Мраморы Элгина в Грецию… это было во всех газетах. Британский музей – это просто Британский музей, понимаете? Э-э-э… полагаю, не понимаете? Пока. Но… Элис обычно проводила для нас отдельную экскурсию. Ее отец был хранителем. Она рассказала мне от начала и до конца, как статуи попали в коллекцию.
– Элис… ваша наставница? – уточнил он.
Внезапно ей стало трудно говорить. Николас просто снова кивнул, как если бы сложил все кусочки головоломки вместе. Со слабой робкой улыбкой он спросил:
– Тогда пойдемте?
Элис все еще стояла у нее перед глазами, все эмоции натянулись от истощения, и Этта уже не доверяла своему голосу. Она кивнула, принимая его руку. Ей даже не приходило в голову, как холодны ее пальцы, пока она не коснулась его ладони. Вопреки всему, Этта почувствовала нетерпение, пенящееся в венах, покалывающее нервы. Обстановка вокруг них «впиталась» в нее, стала настоящей. Николас понимающе на нее взглянул.
– Невероятно… что мы здесь, – сказала она ему. – Все это…
Это было прекрасно, странно и противоестественно, и она ничего не могла с этим поделать – ей хотелось исследовать все вокруг. Увидеть, каким мир был на самом деле – а не отредактированную версию в фильмах и книгах.
– При других, менее страшных обстоятельствах, – спросил он, – вы были бы рады увидеть все это?
Ответ «да», рвавшийся из ее сердца, показался ей предательством своего гнева в адрес Айронвудов, даже при той аккуратной форме, в которую Николас облек свой вопрос.