Она не слышала, что он шептал, уткнувшись в ее кожу, и только гадала, чувствует ли он себя таким же пьяным, как и она, погружаясь в омут слишком быстро, чтобы ухватиться за спасательный круг.
Этта слегка повернула, направляя их к кровати; с тем же успехом она могла бы потянуть его в пылающий камин. Он так внезапно отстранился, что она упала на мягкие матрасы. Резко повернувшись на пятках и держась к ней спиной, Николас пошел в другой конец комнаты, потирая лицо и волосы, пытаясь унять дыхание.
– Не притворяйся, что это не по-настоящему! – удалось выговорить ей. – Не смей трусить!
– Трусить? – Николас с трудом удержался от того, чтобы не взвыть, двинувшись обратно к ней на нетвердых ногах. – Трусить? Ты играешь с вещами, в которых ничего не смыслишь…
– Смыслила бы, – парировала она, – если бы ты доверял мне достаточно, чтобы объяснить. Я хочу быть с тобой… это так просто. Думаю, ты тоже хочешь быть со мной, но чего-то не договариваешь. И каждый раз я чувствую себя глупо. Просто скажи мне… если я все неправильно поняла, скажи мне об этом прямо сейчас.
Должно быть, она застала его врасплох, потому что ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями.
– Что тут объяснять? Ты отправишься домой. Я отправлюсь домой. И всему придет конец. Подумай об этом, Этта. Ты едва меня знаешь…
– Я знаю тебя, – перебила девушка. – Я знаю тебя, Николас Картер. И знаю, что так быть не должно.
– А я знаю, что ты с самого начала не собиралась отдавать Айронвуду астролябию, – резко заметил Николас. – Что думаешь, будто сможешь сбежать от него.
Этта почувствовала какое-то странное безнадежное облегчение, что все, наконец, открылось.
– Я могу заполучить астролябию и спасти маму…
– А я? Думаешь, просто отпущу тебя, оставлю в смертельной опасности? – требовательно поинтересовался он, наклонившись, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Наконец стена пала. Николас выглядел так, как она себя чувствовала: измученным, удрученным.
– Ты собиралась снова бросить меня, не сказав ни единого слова?
– Нет! – возразила она. – Нет! Я пыталась придумать для нас другой вариант, я не хочу, чтобы ты расплачивался жизнью…
– Что за другой вариант? Ты вернешься со мной? Даже если бы нам удалось скрыться от гнева старика… Что в итоге? Мы бы все равно были в бегах. Даже если ты согласишься терпеть мои многомесячные отлучки в море, существуют законы – действующие законы, Этта, грозящие годами тюрьмы, запрещающие подобные союзы. Не только в Америке, но и по всему миру. Я могу жить с клеймом преступника, но никогда не попросил бы об этом тебя. И не стал бы рисковать твоей жизнью, зная, что найдутся те, кто и вне закона реализует свои предубеждения.
Вот и ответ.
До этого мгновения она не представляла, что можно почувствовать себя еще глупее и наивнее, чем уже чувствовала.
Она ничего не знала. Просто ничего.
– Этта… – начал он. – Получилось жестче, чем я рассчитывал. Вижу по твоему лицу, что ты правда не знала… но это все… именно так. Я жил с этим всю свою жизнь. Если есть способ все это обойти, я бы хотел послушать. Разве ты не видишь? Разве не чувствуешь, как сильно я тебя хочу? Я эгоистичный ублюдок, я хуже, чем ты думаешь, но я отвечу перед Богом или перед кем угодно еще, кто попытается встать на нашем пути, если буду знать, что ты в безопасности. Скажи, как это сохранить, – укажи путь вперед. Умоляю.
Она почувствовала, как подступившие к горлу слезы потекли по щекам:
– Ты можешь пойти со мной. Не буду врать и говорить, что мое время идеально и что страна не стала хуже, прежде чем стать лучше, но те законы канули в Лету.
Он как будто бы призадумался, потирая подбородок.
– Что мне там делать? Как зарабатывать на жизнь? Единственное, что я знаю, к чему стремился, окажется невостребованным. И как мне подтвердить или получить гражданство?
Боже, и в самом деле, как? Без номера социального страхования, свидетельства о рождении… паспорта. А как мама это сделала? Она ведь могла бы помочь ему с легендой?
– Или тебе, твоей маме и мне придется постоянно путешествовать, чтобы держаться на шаг впереди старика?
– Я не отметаю эти вопросы, потому что они насущные, и я не знаю, как их обойти, – призналась она, – но я готова попробовать. У мамы же как-то получилось. Путешественники явно придумали какой-то способ. Мне кажется, ты видишь только трудности, но не выгоды – например, медицину. Образование. Ты мог бы закончить школу, выбрать профессию. – Она перевела дыхание. – Я понимаю, как страшно начинать все сначала в новой эре…
– Я не боюсь, – перебил он и уже более мягко продолжил: – Чего бояться, зная, что там у меня есть ты? Знаю, ты считаешь меня упрямцем… Я все спрашиваю себя, в чем подвох: мы нашли друг друга, а правильного пути вперед найти не можем? Есть что-то противоестественное в наших возможностях путешественников, быть может, это такое наказание?
– Не говори так, – взмолилась она. – Это сложно, но я знаю, что не невозможно.
– Но что, если не получится? Что, если мы не сможем разобраться со всем в твоем времени? По сравнению с вечностью твоя эра – крохотный отрезок времени – единственное место, где мы с тобой можем быть вместе в безопасности. Но даже так, как скоро тоска по дому и тем, кого мы любим, станет невыносимой для одного из нас? Все закончится тем, что мы расстанемся. Не лучше ли сделать это сейчас?
– Нет, – упрямо ответила она. – Мы найдем место. Создадим свое собственное.
– Я знал, что ты это скажешь. Если не можешь принять эти условия, тогда пойми, пожалуйста… Да, быть может, это звучит глупо, но у меня есть гордость, Этта. Я истекал кровью, обливался потом, отдавал все силы, чтобы выстроить свою жизнь. Я не могу быть тебе обузой. Желаю тебя всю и не могу дать тебе меньше, чем всего себя.
Николас обнял ее лицо, стирая с него слезы.
Его легкая улыбка, вероятно, была призвана заставить ее улыбнуться в ответ, но только еще сильнее разбила девушке сердце.
– Мы сделали невозможное, – проговорил он, приблизив губы к ее уху. – Украли столько времени, сколько смогли, и его у нас никто уже не отнимет.
– Этого недостаточно, – прошептала она.
– Я знаю, Этта, знаю, – ответил он, отступая назад. – Но это не может длиться вечно.
Его слова снова и снова звенели в Эттиной голове, когда она лежала на боку на кровати и смотрела сквозь занавески, через пыль, осыпающуюся с тяжелого балдахина. Одна свеча осталась гореть неподалеку от того места, где он растянулся на полу, спиной к ней; мерцающее зарево освещало длинные сильные линии его фигуры. Судя по дыханию, он не спал.
Они боялись того, что может произойти; их взоры устремлялись к будущему. И на это еще будет время. Пока же предстояло сохранить временную шкалу и разгадать последнюю загадку. Но она задавалась вопросом, что, если, выскочив за пределы естественного потока времени, они забыли самое главное, что может быть в жизни: что жить надо не прошлым и даже не будущим, а только настоящим.
Этта пережила морское сражение, интриги жадного до власти старика, налет нацистов, тигра, кобру и огнестрельную рану – и отказывала себе во все этом из страха, что позже это может навредить?
Что больнее: сожалеть о том, что провалилась, или о том, что даже не пыталась?
Она была защищена. Этта так глубоко заботилась о Николасе, что казалось, он жил в ней, словно второе сердце. Она хотела его, а он хотел ее. К черту вечность. Это мгновение принадлежало им, и, если по-другому никак, она его украдет.
Выбравшись из-под одеяла, девушка повозилась с пуговицами на спинке платья, пока оно с тихим шуршанием не упало к ее ногам. Тень мелькнула по стене, слившись с его тенью.
Николас затаил дыхание, когда Этта приподняла одеяло и юркнула к нему, обвиваясь вокруг его горячего тела; ее рука скользнула по его боку, по мускулистому животу, но тут он поймал ее и медленно повернулся, глядя на нее.
– Этта… – прошептал он ей в щеку. – Ты уверена?
Она откинула голову, прижимаясь губами к его квадратной челюсти, ее пальцы не отставали.
– Вечность не настанет прямо сейчас. Даже не завтра.
Этта приподнялась, опираясь на его плечо, чтобы затушить огарок свечи, не дожидаясь, пока он потухнет сам. Ее заполнило ярчайшее счастье, когда она откинулась на спину и почувствовала его тяжесть. Николас наклонился, целуя Этту, и она подалась к нему, призывая прикоснуться к ней, найти свое потаенное «я», которое всегда в нем скрывалось. Этта почувствовала, как оживает настоящий Николас, почувствовала его первобытную силу, когда юноша двигался над нею, с нею, и позволила себе провалиться в него, раствориться в нем. У того, что она нашла в этой мягкой теплой тьме, не было ни начала, ни конца – это время было их собственным, творящим свою собственную вечность.
18
– Я думал над вашей загадкой, – объявил Хасан, когда они спустились по ступенькам и вышли на теплый светящийся полуденный воздух внутреннего дворика. – И, кажется, придумал ответ.
Он сидел за столом рядом с неглубоким бассейном в тени нависшего над ним дерева, бросавшего в неподвижную воду огромные восковые листья. Стены были выложены замысловатыми узорами, подражающими переплетению стеблей зеленеющих вблизи растений. Среди них попадались колоколовидные цветы и всплески зеленых листьев, включая источник аромата, напоившего весь дом.
Жасмин.
Разбросанные по земле маленькие белые цветочки слезами падали на Эттины волосы и плечи с карнизов окон второго этажа. Дом оказался необычайно богат снаружи, а прошлой ночью они обнаружили, что он так же красив внутри. Как только взошло солнце и они смогли открыть ставни, комната явила буйство цветов и узоров, бегущих по стенам, коврам и даже оставленной за дверью одежде.
Аккуратность и тщание, вложенные в оформление внутреннего дворика, просто поражали – все находилось в удивительном равновесии. Мастер, не колеблясь, впустил природу в самое сердце дома, отведя ей самое почетное место: лоскут солнечного света, чтобы разрастаться, и карниз, на котором она принимала восхищенные взоры. От результата перехватывало дыхание.