— Не успели. Потому что ко мне вдруг подскочила одна весьма напористая дама, просто настоящая гренадерша. Такие обожают всеми командовать — и от них просто невозможно избавиться. Смотрят на тебя, как на какого-нибудь диковинного жука… или бабочку — только сачка в руках и не хватает. Она полностью отрезала мне дорогу к отступлению, усадила на какой-то куцый диванчик и стала расспрашивать про мою крестницу.
— А, понимаю. Эта крестница — ваша любимица?
— Да я ее уже несколько лет не видала, — честно призналась миссис Оливер. — Не могу же я за всеми уследить. А потом эта особа такое спросила… Она требовала, чтобы я… Боже ты мой, прямо язык не поворачивается…
— Не волнуйтесь, — мягко сказал Пуаро. — Эркюлю Пуаро можно сказать все что угодно. Рано или поздно мне все всё рассказывают. Я ведь иностранец, и меня можно не принимать всерьез.
— А ведь вам и вправду все как-то проще рассказывать, — сказала миссис Оливер. — Понимаете, она стала меня расспрашивать про родителей моей крестницы. Выяснять, кто кого убил — мать отца или отец мать…
— Простите, как вы сказали?
— Да я и сама знаю, что все это как-то дико. Честно Говоря, я даже подумала, что у нее что-то не в порядке с головой?
— Убила ли мать вашей крестницы своего мужа или, наоборот, он убил ее? Я правильно вас понял?
— Абсолютно, — сказала миссис Оливер.
— И что же, есть соответствующие факты? Там действительно кто-то кого-то убил.
— Во всяком случае, оба были застрелены, — сказала миссис Оливер. — Возле скалы. Не помню, где именно — то ли в Корнуолле, то ли на Корсике. В общем, где-то на побережье.
— Значит, то, что она сказала — правда?
— Разумеется, что-то там есть. Но с той поры прошло много лет. Ладно, у каждого свои странности… но с какой стати она хотела это выяснить у меня?
— Вы же пишете детективные романы, — сказал Пуаро. — Держу пари, она сказала вам, что вы знаете все о преступлениях. Но родители вашей крестницы… они что, действительно были застрелены?
— Да, такая вот трагедия. Проза жизни… Событие произошедшее в реальности… Ну да ладно, попробую вам рассказать все по порядку — что смогу вспомнить. Конечно в свое время эта история была у всех на устах. Произошло это примерно… да, лет двенадцать тому назад. Не меньше. Ну так вот. Мать Селии училась со мной в одной школе, одно время мы были с ней даже дружны. По мужу она Равенскрофт. Сэр Алистар Равенскрофт и леди Равенскрофт. Дивная пара. Он был в чине полковника или генерала. Они друг с другом не расставались, весь мир объездили. Купили дом — где-то за границей — где точно, не помню. И вдруг, как гром среди ясного неба — вся эта газетная шумиха. Убил ли их кто? Или они… сами? Кажется, в доме нашли револьвер… Да что это я… про револьвер. Попробую рассказать о них самих. Виделись мы правда не слишком часто…
Миссис Оливер постаралась более или менее связно изложить то, что у нее сохранилось в памяти. Пуаро время от времени задавал вопросы, уточняя отдельные детали.
— Но зачем? — задумчиво спросил он, выслушав рассказ. — Зачем этой вашей гренадерше понадобилось ворошить прошлое?
— Вот это-то я и хочу выяснить, — сказала миссис Оливер. — Думаю, мне удастся разыскать Селию. Конечно, если она по-прежнему живет в Лондоне, а не переехала… в Кембридж[302], или в Оксфорд[303] — она вроде бы имеет ученую степень и где-то читает лекции… или ведет семинары, в общем, преподает. Очень современная девушка. Хороводится с длинноволосыми юнцами в немыслимых одежках. Что же касается наркотиков — думаю, этим она не балуется. Она вроде бы вполне довольна жизнью. Изредка дает о себе знать. Посылает открытки к Рождеству, иногда звонит. Я тоже — иногда, нельзя же только и думать что о своих крестниках… Ей, кстати, уже двадцать пять.
— Не замужем?
— Нет. Но, судя по всему, как раз собирается — за сыночка этой самой миссис — как ее там? — миссис Бриттл — нет, Бартон-Кокс. По крайней мере, так она представилась.
— И эта Кокс не желает, чтобы ее сын женился на девушке, у которой таким образом погибли родители?
— Видимо, — сказала миссис Оливер. — Других объяснений мне в голову не приходит. Но Боже, ей-то какая разница, кто кого убил?
— Есть над чем призадуматься, — сказал Пуаро. — Любопытно, весьма любопытно. Я имею в виду не супругов Равенскрофт, а столь жгучий интерес к ним миссис Бартон-Кокс. Может быть, у нее что-то с головой? Наверное, души не чает в своем сыне?
— Вероятно, — сказала миссис Оливер. — Может быть, она вообще против этой женитьбы.
— Опасается, что у невесты может проявиться тяга к убийству? Вдруг захочет пришить собственного мужа?
— Кто знает… Может, она надеялась, что я ей все расскажу, но мне-то она рассказала далеко не все, правда? Как вы думаете, почему? Что за всем этим кроется?
— Действительно любопытно, — сказал Пуаро.
— Потому-то я к вам и пришла, — сказала миссис Оливер. — Вы любите заниматься подобными шарадами. Особенно такими, которые на первый взгляд совершенно неразрешимы. В которых, казалось бы, и смысла нет.
— Как по-вашему, что предпочла бы сама миссис Бартон-Кокс?
— В смысле убийцу-жену или убийцу-мужа? Мне кажется, тут вообще дело не в заботе о сыне.
— Что ж, — сказал Пуаро. — Понимаю вашу тревогу. Вас попросили ответить на кое-какие вопросы, вы заинтригованы, но не знаете, как вам быть.
— И как же мне быть?
— Трудно сказать, — ответил Пуаро. — Вы ведь совершенно незнакомы с той женщиной, а она обращается к вам с более чем странной просьбой, и при этом совершенно не желает объяснять, зачем ей это нужно.
— Вот именно, — сказала миссис Оливер. — И что же делать несчастной Ариадне, которую для краткости можно назвать просто А.
— Я полагаю, — сказал Пуаро, — тут есть три пути. Первый. А могла бы отделаться запиской: «Глубоко сожалею, но ничем не могу быть вам полезной». Второй: встретиться со своей крестницей и сообщить ей, о чем А спрашивала матушка этого молодого человека. Заодно узнаете, действительно ли она намерена выйти за него замуж. Если это серьезно, спросите, не говорил ли ей ее жених о страданиях своей матушки. Заодно узнаете и другие детали: например, как сама девушка относится к будущей свекрови. И третий путь, — сказал Пуаро, — и, поверьте, самый разумный…
— Знаю, — сказала миссис Оливер, — вообще ничего не предпринимать.
— Вот именно, — сказал Пуаро. — Ничего.
— Я знаю, что это действительно разумнее и проще всего. Ни-че-го. В самом деле, крайне неприлично идти к своей крестнице и доносить ей на будущую свекровь. Которая, между прочим, тоже хороша: расспрашивает первого встречного о семейных тайнах невесты своего сына. И все же…
— Понимаю, — сказал Пуаро. — Вас мучает любопытство.
— Я хочу знать, почему эта дама так упорно вмешивается в личную жизнь своего сына — хотя он категорически ей это запретил. Мне бы только узнать причину, тогда я успокоюсь и выброшу это из головы. Но пока я не узнаю…
— Да, — сказал Пуаро, — вы не сможете спать спокойно. Изнемогая от бессонницы, будете перебирать самые невероятные и фантастические варианты, которые, впрочем, вам очень даже пригодятся для очередного вашего шедевра. Читатели получат еще один триллер. Чего-чего, а фантазии у вас хватает. Не раз в этом убеждался.
— А что… почему бы и нет. — В глазах миссис Оливер мелькнул озорной огонек.
— Лучше не связывайтесь, — сказал Пуаро. — Намучаетесь вы с этим сюжетом. Нет никаких оснований со всем этим возиться.
— Это именно то, что я хочу — убедиться, что нет никаких оснований.
— Да, вот оно, любопытство, — сказал Пуаро. — До чего же забавное качество. — Он вздохнул. — Подумать только, сколь многим мы обязаны ему — если брать в целом историю человечества. Любопытство. Не знаю, кто впервые его выказал. Даже поговорку выдумали… про кошку. М-да. Любопытство кошку сгубило… Но мне лично, когда говорят «любопытство», вспоминаются греки. Они хотели знать! Насколько мне известно, до них никто к знаниям особо не рвался. Достаточно было знать основные законы и не лезть куда тебя не просят, чтобы умереть естественной смертью в своей постели. Кто-то подчинялся законам, кто-то нарушал их. Но постичь иные законы, законы природы люди не пытались. Однако время шло, все больше становилось любопытных, желающих докопаться до причин… Благодаря их пытливым умам появились пароходы, паровозы, самолеты, пенициллин и прочие лекарства. Один мальчуган следил по поручению мамы за чайником — и обратил внимание на то, как прыгает крышка от напора пара. И что же — благодаря этому мы получили паровой двигатель[304]. И так далее. Вплоть до атомной бомбы…
— Скажите, — перебила его миссис Оливер, — по-вашему, я — просто любопытная старая карга?
— Ну что вы, — ужаснулся Пуаро. — Вы просто очень любознательная женщина. Представляю, как все это было: вас измучили похвалами и докучными комплиментами, а потом вдруг появилась эта назойливая дамочка и огорошила своим совершенно диким вопросом.
— Да, это было ужасно… Пренеприятнейшая особа.
— Вы вроде бы сказали, что ваши знакомые жили душа в душу и никогда не ссорились. Насколько я понял, в газетах никаких причин этой трагедии не упоминалось.
— Их нашли застреленными. Представляете? Возможно, они просто покончили с собой. И в полиции пришли к тому же выводу. А что спустя столько лет можем выяснить мы?
— Как сказать, — возразил Пуаро. — Полагаю, я сумею кое-что разузнать.
— Вы говорите о своих таинственных друзьях?
— Ну, я не стал бы называть их таинственными. Скорее они хорошо осведомленные друзья, друзья, которые могут проникнуть в любые архивы, проштудировать все отчеты об интересующем нас деле — и снабдить меня нужной информацией.
— А когда вы все разузнаете, — с надеждой подхватила миссис Оливер, — сразу расскажете мне.