Вопрос о ритуале свадьбы стал актуальным после перехода к нэпу. Изменился статус ЗАГСов, они вышли из подчинения НКВД. Но советский брачный канон был крайне «постным». Не случайно Илья Ильф и Евгений Петров сочли возможным сделать важного персонажа романа «Двенадцать стульев», занудного и жадноватого Ипполита Матвеевича Воробьянинова, служащим ЗАГСа. Обстановка в учреждении по регистрации одновременно и браков и смертей в середине 1920‐х годов была удручающей: «Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями»315. Такой же безрадостной выглядела и процедура «совершения таинства» советского брака: «Дело было на мази. Ипполит Матвеевич с ловкостью фокусника принялся за работу. Записал старушечьим почерком имена новобрачных в толстые книги, строго допросил свидетелей, за которыми невеста сбегала во двор, долго и нежно дышал на квадратные штампы и, привстав, оттискивал их на потрепанных паспортах. Приняв от молодоженов два рубля и выдав квитанцию, Ипполит Матвеевич сказал, усмехнувшись: „За совершение таинства“, – и поднялся во весь свой прекрасный рост»316.
Неудивительно, что люди по-прежнему стремились венчаться в церкви. По данным уральских промышленных центров, в 1917–1921 годах 90% всех браков заключалось по религиозному обряду317. Профессор политологии Мюнхенского университета Вера Пирожкова, родившаяся в России и попавшая на Запад в годы Великой Отечественной войны, вспоминала, что ее старшая сестра, вышедшая замуж в 1919 году, настаивала на венчании в церкви и принудила будущего супруга, солидного сорокалетнего еврея, спешно принять православие. Брак, впрочем, оказался непрочным. Оставив мужу двухлетнего сына, молодая женщина сбежала с неким «красавцем-мужчиной». Размышляя о перипетиях семейной жизни сестры, Пирожкова писала: «Отчего Таня хотела венчаться… в церкви? Оттого, что это красиво?.. В таинство брака она, очевидно, не верила, так как легкомысленно разрушила свою семью и хотела разрушить еще чужую»318. Похожая ситуация описана в романе Юрия Германа «Наши знакомые». Один из главных героев книги, моряк Леонид Скворцов, намеревается венчаться в церкви, мотивируя это не религиозными убеждениями, а тем, что венчание «красиво и торжественно»319. В моей семье самая младшая из бабушкиных сестер – Антонина Ивановна (подробнее см. «Уплотнение») – умудрилась даже в 1927 году обвенчаться со своим женихом и в то же время зарегистрироваться в ЗАГСе. Дома был довольно пышный по тем временам ужин. На чудом сохранившейся в семейном архиве фотографии – свадьба Антонины в 1927 году. Привлекает внимание наряд невесты: белое шерстяное платье и небольшое украшение из искусственных цветов на волосах.
Свадьба. 1927. Личный архив Н. Б. Лебиной
ЗАГСы и церкви в середине 1920‐х мирно делили между собой право фиксировать брак. Одни имели на это юридические полномочия, но совершали обряд перехода формально. Другие, не наделенные государством официальными правами, опирались на традицию пышных народных свадебных празднований. Лев Троцкий, лидер борьбы за новый быт, вынужден был признать: «Не хочет мириться быт с „голым“ браком, не украшенным театральностью»320. Идеологическим структурам показалось возможным создать некий коммунистический ритуал, который мог бы соперничать с церковным бракосочетанием. Так появились «красные свадьбы». Они составляли важную часть формирующихся коммунистических обрядов перехода. (Подробнее см. «Смерть».)
«Красные свадьбы», судя по материалам комсомольской печати, были сугубо политизированным действом: «После избрания президиума, в который вошли и новобрачные, секретарь ячейки РКП <…> делает доклад о значении красной свадьбы в новом быту. После доклада новобрачные, взявшись за руки, выходят вперед – на край сцены, за ними развевается комсомольское знамя. Читают договор, из которого видно, что она – беспартийная работница <…> и он – технический секретарь ячейки РПК, коммунист <…> вступают в союз по взаимному согласию и обязуются жить честно, воспитывая детей честными гражданами СССР. Последнее слово покрывается рокотом аплодисментов. Здесь же подарки: от женотдела – одеяло, от заводоуправления – отрез сукна, от культкомиссии – три книжечки – „Азбука коммунизма“, „Дочь революции“, „Вопросы быта“»321. В довольно четком ритуале «красной свадьбы» не было предпочтений относительно одежды новобрачных или последующей праздничной трапезы. Лишь в отдельных случаях гости и новобрачные пили вместе чай. В художественной литературе 1920‐х годов, правда, существуют упоминания об особых нарядах «красных» женихов и невест. В рассказе Николая Брыкина «Собачья свадьба» (1926) можно прочитать следующее: «Молодые со значками, шарфами красными опоясаны, цветы в красном, гости с черемухой, перевязанной красными ленточками»322. Но такая детализация носит метафорический характер. Двойной метафорой выглядит и сатирическая картинка якобы «красной свадьбы» в феерической комедии Владимира Маяковского «Клоп»:
Присыпкин. Товарищ Баян, я за свои деньги требую, чтобы была красная свадьба и никаких богов! Поня́л?
Баян. Да что вы, товарищ Скрипкин, не то что понял, а силой, согласно Плеханову, дозволенного марксистам воображения я как бы сквозь призму вижу ваше классовое, возвышенное, изящное и упоительное торжество!.. Невеста вылазит из кареты – красная невеста… вся красная, – упарилась, значит; ее выводит красный посаженый отец, бухгалтер Ерыкалов, – он как раз мужчина тучный, красный, апоплексический… весь стол в красной ветчине и бутылки с красными головками323.
Одновременно ряд фольклорных источников зафиксировал отрицательное отношение сторонников и организаторов «красных свадеб» и к традиционной одежде новобрачных, и к прочим атрибутам венчания:
Мать венчать меня хотела
По старинке с кольцами.
По-другому вышло дело:
В клубе с комсомольцами.
Параллельно с внедрением «красных свадеб» комсомольская печать развернула борьбу с религиозными обрядами бракосочетания. В 1922 году газета «Смена» организовала специальную рубрику «За жабры». Здесь печатались сатирические заметки, бичующие прежде всего «пережитки прошлого». К их числу был отнесен брак, освященный церковью. Характерный пример лексики таких заметок можно обнаружить в письме рабкора завода «Полиграф», напечатанном «Сменой» в сентябре 1923 года: «В коллективе завода комсомолец Степан Григорьев отличился. Зная, что комсомол ведет борьбу с религиозным дурманом, женился церковным браком. За такую любовь возьми, „Смена“, этих набожных комсомольцев за жабры»325. Примерно к этому же времени относится и публикация в московской газете «Молодой ленинец» о товарищеском суде над молодым рабочим Первой московской образцовой типографии. Комсомолец обвинялся в тяжком преступлении – венчании в церкви. Главный вопрос, который стремились выяснить в ходе импровизированного судебного разбирательства: «Что дороже: жена (настаивавшая на венчании. – Н. Л.) или коммунистическая партия?»326 Неудивительно, что под влиянием антицерковной пропаганды, а главное, в ситуации нелегитимности актов «обычного права церкви» количество венчаний стало сокращаться. В Череповце в 1924 год венчались чуть больше половины всех новобрачных, в Москве в 1925 году – всего 21%327.
В 1926 году был принят новый советский брачно-семейный кодекс, приравнявший фактические браки к зарегистрированным. Частным делом стал не только вопрос о юридическом закреплении брака, но и сам брачный ритуал, выведенный из сферы публичности. Пыльные помещения ЗАГСов, где за одним столом регистрировали и браки, и факты смерти, не порождали необходимости в особых ритуалах. На рубеже 1920–1930‐х годов из повседневной жизни горожан исчезли обручальные кольца. Их не надевали не только молодожены, но и старались не носить супруги со стажем. В начале 1930‐х годов у большинства семей возникла необходимость сдавать оставшиеся золотые и серебряные ювелирные изделия в систему магазинов Торгсина для покупки продуктов питания.
Казенность свадебных обрядов в годы предвоенного сталинизма усугубилась изменением ведомственного подчинения ЗАГСов. В июле 1934 года ЦИК СССР принял постановление «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел СССР», в состав которого вошел и Отдел актов гражданского состояния, а в октябре 1934 года появился законодательный акт «Об установлении штатов органов ЗАГС НКВД и о порядке функционирования этих органов». Размещение ЗАГСов в местных отделениях милиции не придавало советскому бракосочетанию торжественности.
Во второй половине 1930‐х в условиях большого стиля начала формироваться новая модель советского брачно-семейного союза. Законодательно она была оформлена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года. Юридически действительным признавался лишь зарегистрированный брак. Здесь сталинская позиция совпадала с религиозно-патриархальной, что породило надежды на либерализацию отношения власти к традиционной брачной обрядности. Но чаще свадьбы не выходили за пределы приватного пространства. Мои родители поженились в июне 1947 года. Несмотря на карточную систему, событие решено было отметить. Торжество состоялось сразу после регистрации в районном ЗАГСе на квартире у родителей мамы. На невесте было белое платье из искусственного шелка. Из свадебных подарков самым дорогим оказались пирожные буше из коммерческого магазина.