онце 1950‐х годов написал повесть «Алексей Иванович»630. Служба деда была «и опасна, и трудна». Вышивка – занятие, требующее сосредоточенности, – успокаивала бабушку, а салфеточки становились украшением дома.
Не менее ценную коллекцию отдала мне в безвозмездное пользование моя школьная подруга Елена Павловна Охинченко. У нее сохранились альбомы с так называемыми образцами швов, а также многочисленные книги по рукоделию, ставшие уже библиографической редкостью.
Как историк быта с большим стажем, я прекрасно понимаю, что в каждом предмете, будь то вещь или текст, скрыт глубокий социальный смысл. Он связан не только с традициями и спецификой частной жизни, но и во многом определяется суждениями власти. Ощутимо это и в руководствах по рукоделию, и в самом хенд-мейде советской эпохи.
В 1920–1930‐х годах государственные структуры, строившие в России новый быт, спокойно относились к традиционным женским занятиям – самостоятельному пошиву платья, его ремонту, а также декорированию. В условиях перманентного товарного голода женщины Страны Советов шили, вязали и вышивали «по умолчанию». Это касается не только сельского населения, но и горожан. По данным известного социолога и статистика академика Станислава Густавовича Струмилина, в декабре 1923 года по будним дням служащие занимались починкой и шитьем одежды в течение 0,9 часа, а рабочие – 0,7 часа631. На развлечения они отводили значительно меньше времени. Много сил отнимала и переделка одежды. Именно эту стратегию выживания в годы нэпа вынуждена была использовать Антонина, юная героиня написанного в начале 1930‐х годов романа Германа «Наши знакомые»: «Ей долго не спалось. Стараясь надышать под одеяло, чтобы скорей согреться, она думала о том, как привести в порядок свое выцветшее, короткое и вытертое пальто… Вата в пальто сбилась, подкладка протерлась, какие-то дрянные лошадиные волосы то и дело вылезали наружу. „Если кожей обшить по краям, – думала Антонина, – такой не очень толстой или даже тоненькой кожей… А что, если не кожей? – внезапно подумала она. – А что, если воротник сделать ну хоть бы из барашка, тогда ту материю, что на воротнике, можно на обшлага пустить и так придумать обшлага, чтобы они клапанами заходили на локти, получится красиво, пожалуй…“»632 Характерной чертой внешнего облика горожан были перешитые вещи, чаще всего дореволюционная одежда. Даниил Гранин писал о временах своего детства: «Вещи в ту пору жили долго, многие дремали в сундуках, пересыпанные нафталином. В начале лета их вынимали, вывешивали во двор проветриваться. Мы, дети, сидели возле них, стерегли. Чего там только не висело: тулупы, шали, шелковые платья, френчи, будто мода ничего не могла сделать с этими прочными сукнами, бостонами, плюшами, чесучовыми пиджаками, габардиновыми плащами»633. В первоначальном виде носить эти вещи было уже невозможно, они не соответствовали новому жизненному темпу города. Конечно, перешивкой и «перелицовкой» занимались и профессиональные портные, но, как правило, за хорошее вознаграждение. Выгоднее было переделать нечто старенькое самим. К тому же «профессионалы» не любили возиться со старьем и предпочитали шить из новых полноценных тканей, достать которые было не так просто. Для решения проблемы элегантности советские женщины нередко использовали экзотические вещи. Лиля Брик в 1920 году сшила себе пальто из «портьеры с бахромой», а в 1925 году с удовольствием мастерила платья из ситцевых русских платков. Изделия она украшала экзотическими самодельными пуговицами из ракушек634. Обшивала свое семейство и мать будущей эмигрантки, позднее профессора русского языка и литературы в Университете штата Айова Елены Скрябиной. В 1920‐х годах семья члена царской Государственной думы пыталась как-то приспособиться к условиям советской жизни. Именно тогда знакомые и посоветовали заняться шитьем на заказ. «До сего времени мама, – вспоминала Скрябина, – шила только на меня, но мои туалеты в детстве славились своим изяществом. Теперь был большой недостаток в хороших портнихах. Женщины опять начали хорошо одеваться». Первой клиенткой новоявленной портнихи была «каменная баба», женщина квадратная, толстая и некрасивая. «Но что делать? – писала мемуаристка. – Нельзя было сразу отказать, когда еще другой клиентуры не было. Мать взялась за работу, и, ко всеобщему удивлению, на толстой Агафье платье выглядело даже довольно прилично»635.
Большинство горожанок, в особенности из числа так называемых «бывших», обучались шитью в институтах благородных девиц, в пансионах и гимназиях. Евгения Александровна Свиньина, вдова члена Государственного совета, генерала от артиллерии Андрея Дмитриевича Свиньина, прекрасно вышивала шелковой гладью и до революции. В начале 1920‐х годов стала делать вышивки на продажу. Сначала это были церковные принадлежности. «Рукоделие, – писала она своим близким в Париж, – все время меня выручает, я вышиваю по заказу <…> орари для диаконов, ленты, пелены, воздухи и т. д.». В годы нэпа Свиньина начала делать и вполне светские вещи: вышивки на платьях, шапочках, блузках636. Моя бабушка, родившаяся в 1900 году, все же успела до революции окончить гимназию и там научилась приемам вышивки, но никогда этим не зарабатывала, а служила по бухгалтерской части в разных конторах. Новое же поколение горожанок в советских школах 1920–1940 годов не было приобщено к шитью, вязанию, вышиванию. Власть не считала нужным осуждать женское рукоделие, но и мало что делала для его поддержки. Конечно, в советских женских журналах, которых было всего два – «Работница» и «Крестьянка», – изредка публиковали небольшие заметки о шитье, но этого было явно недостаточно.
Все изменилось в середине 1950‐х. Литература, обучающая несложным приемам женского рукоделия, стала печататься массовыми тиражами. Одной из первых таких книг можно считать «Рукоделие», выпущенное в 1955 году «Учпедгизом» тиражом 350 000 экземпляров637. Конечно, в издании еще встречались ссылки на труды Сталина, указывавшего, что строительство нового общества мало похоже на «райскую идиллию» и потому труд является обязанностью граждан. Но сами авторы смело утверждали, что «уже в наши дни он (труд. – Н. Л.) должен становиться все более бодрым, радостным, творческим»638. Рукоделие и в первую очередь шитье, вязание и художественная вышивка рассматривались как часть трудового воспитания. Так власть нашла наконец пути примирения публичности – участия в строительстве коммунистического общества – и приватности – привычных женских занятий639. И это можно расценивать как проявление демократизма. В 1957 году вышла в свет книга «Домоводство», целью которой была «помощь женщинам в ведении домашнего хозяйства»640. Она включала главы «Кройка и шитье», «Вязание», «Ручная вышивка» – их объем составлял почти половину текста, значительно превышая размер материалов о готовке, гигиене, воспитании детей и т. д. Тираж «Домоводства» составлял 600 000 экземпляров. Книга оказалась очень востребованной: в 1960 году появилось ее третье издание, тираж которого достиг 1 500 000 экземпляров. Всяческому рукоделию и в «Домоводстве» 1960 года отводилось много места. В это же время можно было купить и такие книги, как «Кройка и шитье» и «Кройка и шитье дома»641. Эти довольно объемные фолианты – 412 и 640 страниц – включали разделы о том, как шить платья, мужские и мальчиковые брюки, верхнюю одежду, а также белье для детей, женщин и мужчин. Изданные тиражами 200 000 и 400 000 экземпляров, книги о шитье пользовались большой популярностью. Исследуя домашний архив моей школьной подруги, я с интересом обнаружила немало литературы о женском рукоделии. В семейной библиотеке советской технической интеллигенции 1960‐х годов эти книги соседствовали с классикой, фантастикой, модной поэзией.
Постепенное огосударствление женского рукоделия на начальном этапе оттепели не обошлось без идеологического прессинга. Официальная советская пропаганда в середине 1950‐х еще пыталась внушить населению, что не нужно постоянно менять одежду под влиянием моды. Неудивительно, что журнал «Работница» с удовольствием опубликовал в 1955 году на своих страницах статью «Моды Чехословакии» со следующим текстом: «Наши модели не должны подчиняться капризам буржуазных модельеров, создающих модели для горстки богачей и только на один сезон. Наша мода должна быть свежей, но ее новые элементы не должны слишком резко отличаться от прежних, потому что наши женщины не будут, да и не хотят ежегодно менять свой гардероб»642. Подобное отношение к вещам оказалось вполне приемлемым для еще не очень богато живущих советских людей, которые, тем не менее, пытались как-то следовать моде. Москвичка Ирина Б. рассказывала: «Мама в шестидесятые годы покупала себе ткани в кусках. Это было дешевле. Мама шила себе сама. И под эти костюмчики она делала себе не блузочки, а вставочки. Она покупала кусок красивого крепдешина, очень узенький, и та часть, которая была видна, была оформлена как кофточка, под брошечку какую-нибудь или с бантиком. А то, что было под костюмом, шилось из папиных старых рубашек»643. Так поступала и моя мама. Она носила на работу строгие костюмы – таков был дресс-код для преподавателей школы милиции. «Вставочки» – кружевные, клетчатые с бантом или однотонные со скромной брошью – оживляли мамины наряды.