Н. Л.) посмотреть телевизор. До тех пор я видел этот диковинный прибор только в кино и волновался <…> Я присутствовал при событии несомненно историческом – так мне казалось»980. Люди ходили к соседям и в гости «на телевизор» – свидетельством тому анекдот, датированный 1953 годом: «Гость входит в коридор коммунальной квартиры. „Леночка, а где мама?“ – „Спит в ванной“. – „А где папа?“ – „Читает в уборной газету“. – „Так веди меня в комнату“. – „Нельзя. Там соседи смотрят телевизор“»981. Изображение изначально было черно-белым, но светились телеэкраны серовато-голубоватым светом. В 1960‐х годах появилось словосочетание «голубые экраны», ставшее клише в периодической печати982. На первых порах качество телевещания повсеместно оставляло желать лучшего. В комедии «Она вас любит», снятой в 1956 году на студии «Ленфильм» режиссерами Семеном Деревянским и Рафаилом Сусловичем по сценарию известного сатирика Владимира Полякова, есть показательная фраза: «Он так красив, что его даже телевизор исказить не может»983. После «КВН-49» советская промышленность стала выпускать и более крупные 12-канальные телеприемники. Появился массивный «Авангард» с закрывавшимся специальной сдвижной деревянной шторкой экраном с диагональю 30 см.
Властные структуры придавали большое значение телефикации страны. К началу 1960‐х годов «голубой экран» стал для большинства советских людей окном в мир. Уже в 1961 году, по данным социологического анкетирования, просмотр телепередач занимал четвертое место среди форм досуга. «Из 100 опрошенных 67 в течение недели пользовались телевизором», – констатировали социологи и предположили: «По-видимому, в крупных городах телевидение вообще выдвигается на одно из первых мест среди других форм культурного воздействия на массы»984. Безусловно, телевещание подвергалось жесткой цензуре, но обязательная регистрация телевизоров в почтовых отделениях к середине 1960‐х годов прекратилась. В 1965 году обладателями «голубых экранов», в зависимости от размера денежного дохода, являлись от 68 до 92 из 100 человек, а регулярные просмотры телепередач занимали от 20 до 40% свободного времени985. Эти данные подтверждают положение о том, что за счет научно-технического процесса досуг советских горожан индивидуализировался.
Впрочем, важнее телевизоров были магнитофоны, использование которых вообще не подвергалось контролю и цензурированию. Первые бытовые звукозаписывающие устройства появились сразу после войны. Это были магнитофоны «Днепр», громоздкие и дорогие. Даже в начале 1960‐х годов приобрести такую технику могли далеко не все. Любопытную деталь удалось найти в романе-мемуаре Дмитрия Бобышева. Он описывает состоявшуюся где-то в начале 1960‐х годов поездку на дачу к известному ленинградскому литературоведу профессору Борису Мейлаху. В качестве подарка хозяевам фигурирует «магнитофонная лента с голосами московских поэтов». «Весь фокус состоит в том, – отмечает мемуарист, – что ее негде проиграть, а у Мейлахов наверняка есть магнитофон, и голоса эти будут если не подарком, то особым аттракционом к семейному празднику»986.
В середине 1960‐х годов звукозаписывающая техника заметно модифицировалась: в продаже появился магнитофон «Астра», имевший две скорости, лучшее качество звучания, дополнительные выносные акустические системы, кассету с длиной ленты 350 м вместо 160 м. Это был результат развития техники, но особая миссия магнитофона обуславливалась вездесущей цензурой. Она не давала обычным людям доступа к новинкам западной музыки, иногда прорывавшейся в эфир. На магнитофоны записывали прежде всего песни The Beatles, которые официально не тиражировались в СССР в 1960‐х годах. Можно сказать, что четыре английских музыканта спровоцировали «магнитофонную революцию» в Советской стране. Мой однокашник и коллега историк Михаил Сафонов ярко описал детали процесса записи на магнитофоны 1960‐х годов: «Кассет тогда не существовало, и мы пользовались бобинами. Пленка постоянно рвалась, ее приходилось склеивать самодельным клеем, который издавал жуткий запах. Перемотка часто давала сбой, приходилось мотать руками»987. Магнитофон стал неизменным спутником бардовской (авторской) песни. Она сформировалась как важный пласт советской культуры и повседневности в 1960‐е годы. Публицист и литературный критик Лев Аннинский вспоминал свою первую встречу с Булатом Окуджавой в одной из московских коммуналок. Поэт пел под гитару. Сосед по коммуналке, послушав какое-то время, «кинулся к себе и вернулся, таща свой „Спалис“ или „Днепр“ – такой же огромный, ящероподобный, как все магнитофоны той поры, с помощью двух монет он состыковал шнуры и подключился к нашему»988. Песни Александра Галича и Юрия Визбора, Окуджавы и Новеллы Матвеевой, Юрия Кукина и Юлия Кима, а главное, Владимира Высоцкого распространялись в советском обществе именно благодаря магнитофонам.
В 1960–1970‐х годах в обыденной жизни советских людей появились электробигуди, электробритвы, электрогриль, электрокофемолка, электрокофейник, электромиксер, электромороженица, электромясорубка, электроодеяло, электросамовар, электросковорода, электросоковыжималка, электрофритюрница, электрошашлычница989. Именно тогда возникла традиция дарить всякие далеко не всегда нужные и не очень практичные электроприборы на различные торжества. Собираясь праздновать свадьбу в 1973 году, мы с моим будущим мужем строго-настрого наказали гостям не дарить нам кофеварок, так как предпочитали изготавливать кофе в джезве. Но отечественную кофемолку нам все же подарили. Прибор был совершенно бессмысленным – на один помол следовало закладывать не менее 250 г кофейных зерен. Эффект свежемолотого кофе явно пропадал. Меньшую же порцию агрегат просто распылял по стенкам. Часто электроподарки вообще было трудно использовать в обыденной практике. Мой школьный друг Сергей Иванов, не зная, что подарить на свадьбу своим одногруппникам, купил в 1972 году фен. Он представлял собой довольно объемный вентилятор со шлангом и колпаком, который надо было надевать на голову. Так сушили волосы. Рассмотрев подробнее покупку, мой приятель приуныл и попросил меня написать какие-нибудь стишки, оправдывающие его странный дар. Отказать я, конечно, не смогла, и вот что вышло:
Локоны-кудряшки
У твоей милашки.
Сам ты парень хоть куда:
Просто чудо-борода.
Если эту бородю
Накрутить на бигудю,
То от зависти кудряшки
Разовьются у милашки.
Только этот агрегат
В дом внесет покой и лад.
Будьте, Ирочка и Сашка,
Кучерявы, как барашки.
И все же новые вещи, и в первую очередь электроприборы, появившиеся в быту горожанина впервые в годы оттепели, ознаменовали необратимые процессы, которые изменили самую сущность досуга – не только по объему, но и по структуре и содержанию.
Юнгштурмовка
В справочных изданиях по истории советской повседневности слово «юнгштурмовка» присутствует990 и трактуется примерно одинаково – как некая форма военного образца, появившаяся в СССР на рубеже 1920–1930‐х годов. Леонид Беловинский, кроме того, считает, что «мода на ношение юнгштурма связана с интенсивной пропагандой подготовки к грядущей войне с фашизмом»991, не подтверждая, впрочем, это мнение никакими документами. Тем не менее отказать ему во вневременной правильности суждения нельзя: ведь, как писал в «Комсомольской правде» летом 1928 года видный деятель ВЛКСМ Александр Косарев, «комсомольская форма способствует военизации комсомола»992. С лета 1928 года на улицах советских городов стали мелькать юноши и девушки в полувоенной одежде. Ее базовым элементом была подпоясанная широким ремнем, иногда с портупеей, гимнастерка цвета темного хаки с отложным широким воротником и двумя карманами на груди. Так выглядела новая революционная мода – искусственно созданная в мирных условиях полугражданская униформа. Параллельно в контексте так называемого «спецеедства» в традиционном форменном гардеробе так называемых «буржуазных специалистов» начали подозревать враждебность к советскому строю. Негативное отношение к людям интеллектуального труда описано в воспоминаниях Даниила Гранина. По его наблюдениям, на рубеже 1920–1930‐х годов инженер выделялся в уличной толпе фуражкой со значками профессии – «молотком с разводным ключом». Этот головной убор многим напоминал «что-то офицерское, и это не нравилось, так что фуражки скоро исчезли»993. Форма инженеров – фуражка и шинели с зелеными кантами и двумя рядами блестящих пуговиц – превратилась в символ беспартийного, никому не нужного «спеца». Весной 1928 года почти одновременно с введением «юнгштурмовок» на очередном съезде секции инженеров при ВЦСПС форма и профессиональный знак были запрещены. А людей, не спешивших ликвидировать удобную одежду, в советской прессе окрестили «инженерами-формоносцами», а нередко «формоносцами-вредителями»994.
Идею формы для комсомольцев в СССР заимствовали у молодежной немецкой организации «Юный Спартак». На юнгштурмовку возлагались большие социально-экономические надежды. Она должна была решить проблему гардероба части молодых людей. ЦК ВЛКСМ считал, что одежда юнгштурма «не марка, прочна, дешева