Однако в личной жизни его ждала трагедия: англичанка-жена, родив ему дочь, – умерла. Оставшись с младенцем на руках, Сперанский обратился за утешением к религии – но не к православной, в традициях которой воспитывался, а стал читать английского мистика-протестанта Фому Кемпийского, о котором знал от своей тещи, и переводить его. Кроме того, Сперанский читал каждый день Евангелие. В Публичной библиотеке в Петербурге лежат его комментарии ко всем Евангелиям, множество размышлений о вере – и всегда в русле православия. Правда, это не протестантство в чистом виде, это скорее просто размышления верующего христианина. Однако понадобились обвинения в шпионаже в пользу Наполеона, ссылка в Нижний Новгород и Пермь, где местный владыка должен был следить за его поведением, – чтобы Сперанский вновь обратился к православию. Он написал комментарий к православной божественной литургии – и вдруг обнаружил: то, что он так упорно искал в других конфессиях, есть в его родной вере.
Многое понять в метаморфозах, происшедших с этим весьма незаурядным человеком на протяжении его жизни, позволяют книга М. В. Доввнар-Запольского «Политические идеалы M. М. Сперанского», монография А. В. Предтеченского «Очерки общественное политической истории России в первой четверти XIX в.». Однако обе книги, хотя и по-разному, односторонни, лишены исторической дистанции в оценке. И тому, кто стремится разобраться в сути политической концепции M. М. Сперанского и причинах его неудач, целесообразно обратиться также к работам русского исследователя А. Е. Преснякова.
В Сперанском, – отмечает историк, – Александр нашел почти идеального сотрудника, легко улавливающего его идеи и избавляющего государя от необходимости искать им соответствующую форму выражения.
Было у Сперанского еще и другое ценное для Александра свойство: попович, сделавший блестящую карьеру благодаря личным дарованиям и огромной трудоспособности, стоял одиноко на верхах дворянского общества и вельможной бюрократической среды, без прочных связей с нею, как человек всем обязанный государю и только ему служащий. В эти годы, по наблюдению А. Е. Преснякова, Аракчеев и Сперанский – две главные опоры Александра, Сперанский – больше, чем Аракчеев, черед которого был впереди…
Истоки возвышения M. М. Сперанского раскрываются в его письме Александру из Перьми: «В конце 1808 г. после разных частных дел, – напоминает подданный государю, – Ваше Величество начали занимать меня постояннее предметами высшего управления, теснее знакомить с образом ваших мыслей, доставляя мне бумаги, прежде к вам вошедшие, и нередко удостаивая провождать со мной целые вечера в чтении разных сочинений, к сему относящихся; из всех сих упражнений, из стократных, может быть, разговоров и рассуждений вашего величества надлежало, наконец, составить одно целое: отсюда произошел план всеобщего государственного образования».
Этот знаменитый «план», который, по-видимому, никогда и не был доведен до вполне законченной формы, был, по сути, выполнением той программы работ над проектом русской конституции, какую Александр I наметил в Негласном комитете 9 мая 1801 г.
Концепция управления государством Российским, разрабатываемая Александром I и M. М. Сперанским, предполагала постепенное введение конституционного порядка управления на началах разделения властей (законодательной, исполнительной и судебной), признания за всем населением гарантированных ему гражданских прав, а за его землевладельческими и городскими буржуазными элементами – прав политических, осуществляемых в форме участия их выборных в центральном и местном управлении.
Реализация реформ затягивалась, тормозилась, и Александр I был склонен без замедления провести в жизнь хотя бы их часть – преобразование центральных учреждений.
Быструю мысль нетерпеливого монарха M. М. Сперанский переводит на язык государственного деятеля: необходимо «посредством законов и установлений утвердить власть правительства на началах постоянных и тем самым сообщить действию сей власти более правильности, достоинства и истинной силы».
Министр-реформатор M. М. Сперанский, облекая пульсирующую мысль государя-реформатора в четкие юридические формулы, по сути дела, создает целое учение об устоях государственного абсолютизма. В докладе царю Сперанский как бы подводит итог своим беседам с Александром по важнейшим темам. Получилось цельное учение о «силе правительства», которое создается государственным властвованием над всеми материальными и духовными силами населения, с опорой на силе воинской, на стройном бюрократическом управлении, на казенном воспитании, на энергичной экономической и финансовой политике и строгом соблюдении законности и конституционных гарантий.
Очередной парадокс взаимоотношений двух реформаторов состоял в том, что уравновешенный Сперанский торопил государя с «единовременным» введением в жизнь всего «плана», а импульсивный Александр предпочитал большую постепенность реформ…
В то время M. М. Сперанский, занимавшийся проектами конституций Финляндии и Польши и рассматривавший их как своего рода опыт областного применения начал, на которых затем предполагалось построить и все государство Российское, постепенно «готовил» общественное мнение России к восприятию конституционных идей. Финляндская Конституция 1809 г. должна была стать репетицией к Российской.
Ситуация повторилась через несколько лет. Речь императора 15 марта 1818 г. на открытии сейма в Варшаве – эту речь, как и другие, готовил M. М. Сперанский – весьма изумила современников.
Александр представал в этой речи искренним сторонником конституционного устройства. В противовес революционному способу его осуществления, который решительно осуждался, предлагалось введение конституции «сверху». Прямо заявлялось, что это – социальный эксперимент, и от его успеха или неуспеха зависят преобразования во всем государстве Российском.
На дворянскую Россию речь произвела шоковое впечатление. Сопровождавший государя А. И. Михайловский-Данилевский записал в те дни в «Дневнике»: «Без сомнения, весьма любопытно было слышать подобные слова из уст самодержца. Но надобно будет видеть, думал я, приведутся ли предположения сии в действие».
Увы, судя по реакции современников, многие из них услышали в речи Александра I не мелодию грядущей свободы для России, а уничижительные нотки для великороссов: в состав Польши было обещано включить земли Речи Посполитой в границах 1772 г. Была критика и «слева», продиктованная пониманием невозможности соединить неограниченное самодержавие с народным представительством (эти позиции изложены в книге М. И. Богдановича «История царствования императора Александра I и Россия в его время», изданной в 70-е гг. XIX в.).
Финляндия и Польша так и остались конституционными государствами. В России ни «революция» M. М. Сперанского, ни «революция сверху» Александра I – не удались.
Современники оценивали деятельность и личность M. М. Сперанского очень по-разному. В своеобразном виде эти оценки изложены в известном романе г. Н. Данилевского «Сожженная Москва». О M. М. Сперанском в романе рассуждают два очень разных человека – губернатор Москвы Ростопчин и главный герой романа (нетрудно предположить, что именно в его уста вкладывает автор свое мнение об этом государственном деятеле) – Базиль Перовский. Эти литературные герои по своему отражали две наиболее распространенные точки зрения тогдашней – 1812 г. – России на реформы Сперанского.
Ростопчин: «Его хвалили, но это – чиновник огромного размера, не более. Творец всесильной кабинетной реакции. Канцелярия – его форум. Тысячи бумаг – и превредных – его трубы и литавры. И хорошо, что его упрятали и что он сам теперь стал сданной в архив бумагою, за номером…»
Перовский: «Дошли, наконец, до того, что удалили от трона, сослали, как преступника, как изменника, единственного государственного человека, Сперайского, а за что? За его открытое предпочтение судебникам Ярослава и царя Алексея гениального кодекса того, кто разогнал кровавый Конвент и дал Европе истинную свободу и мудрый новый строй». При всей романтизации (до нападения на Россию) личности Наполеона, суждение не только здравое, но весьма популярное среди просвещенного дворянства.
В Сперанском Россия потеряла «государственного человека»…
Действительно, никто, пожалуй, в истории государства Российского так точно не понимал роль государства в жизни народа, как Михаил Михайлович. Недаром с таким удовольствием цитирует А. И. Солженицын в знаменитой статье «Как нам обустроить Россию: Посильные соображения» M. М. Сперанского, писавшего: «Цель общежития – установить между людьми нравственный порядок». Цель государства, по Сперанскому, – сохранение в обществе нравственности, что возможно, когда оно существует по гуманитарным законам.
С отставкой и ссылкой M. М. Сперанского уходила эпоха реформ, – пусть непоследовательных, переменчивых, – уходило время свежих идей и экспериментов. Однако в недрах ее уже зарождалась последующая эпоха – движения декабристов (любопытная деталь: декабристы предполагали пригласить для участия в учреждаемом ими после победы Временном правительстве и M. М. Сперанского) и Николая I – с резким утверждением самодержавия и отсутствием какого бы то ни было компромисса с «новыми идеями».
Внутренне человек драматической судьбы, M. М. Сперанский «вписался» и в эту эпоху. Но это уже был другой Сперанский. Как другой была и эпоха.
Портрет в контексте истории. ГосудариНИКОЛАЙ I ПАВЛОВИЧ (1796–1855)
Изучение эпохи правления Николая I лучше всего начать с характеристики этого монарха, данной В. О. Ключевским в «Курсе русской истории»: «Два обстоятельства оказали особенно сильное действие на характер царствования. Император Николай I не готовился и не желал царствовать. Принужденный царствовать, он шел к неожиданному и нежеланному престолу сквозь ряды мятежных войск. Первое обстоятельство не осталось без участия во взгляде императора на свою власть; вторым в значительной мере определился способ его правления. Он получил власть не обычным порядком прямого преемства от отца к старшему сыну, а от одного старшего брата мимо другого. Он и смотрел на него как на чр