На пятый год руководства Советом министров независимая позиция Столыпина окончательно привела к тому, что он стал неугоден ни правым, ни левым.
Для левых он был чрезвычайно реакционен и консервативен – ему никогда не забывались ни его руководство расправой над крестьянами в Саратовской губернии, ни тем более военно-полевые суды, которые он ввел для усмирения революционных выступлений. Для правых Петр Аркадьевич был чересчур либеральным и революционным – дворцовая верхушка на дух не переносила его план правового переустройства государства, его стремление к конституционной монархии. Они постоянно пытались доказать Николаю II, что премьер-министр покушается на его монаршье единовластие.
Однажды это им почти удалось. В бескомпромиссных спорах со своим непримиримым критиком графом Витте с большим трудом удалось Столыпину провести через Думу и Государственный совет новую структуру штатов морского министерства. Однако царь отказался утверждать этот проект. Сам Столыпин, что было закономерно для того времени, воспринял это как знак царского недоверия и подал в отставку. Отставка принята не была.
Ему приходилось отражать нападки и слева, и справа. Вот что, например, он отвечал левым: «Легко сказать: «дайте стране все свободы». И я говорю: надо дать свободы, но при этом добавлю, что предварительно нужно создать граждан и сделать народ достойным свободы, которые Государь соизволил дать. Поэтому исполнение моей программы рассчитано на много лет…».
Очень хорошо прокомментировал в своих воспоминаниях это отношение Столыпина к «свободам» член трех Дум, правый кадет В. А. Маклаков в своих воспоминаниях: «Если Столыпин и признавал значение «свободы» и «права», эти начала он все-таки не считал панацеей, которая переродит наше общество. Громадное большинство населения, т. е. наше крестьянство, по его мнению, их не понимает и потому в них пока не нуждается. «Провозглашение» их не сможет ничего изменить в той среде, где еще нет самого примитивного права – личной собственности на землю, и самой элементарной свободы – своим добром и трудом располагать по своему усмотрению. Для крестьян декларации о гражданских «свободах» и даже введение конституции будут, по его выражению, «румянец на трупе». Главное же внимание его привлекло не введение режима «свободы» и «права», а коренная реформа крестьянского быта».
Собственно, эта коренная реформа была задумана еще задолго до Столыпина. Петру Аркадьевичу выпал жребий проводить ее в жизнь. Больше десяти лет потратил министр финансов, а позже председатель Совета министров С. Ю. Витте на то, чтобы царь разрешил создать специальный комитет для обсуждения будущей реформы. И только к 1906 г. здравомыслящему дворянству удалось собрать Съезд дворянских организаций и наметить основу будущих преобразований: дать крестьянину возможность продавать свои надельные земли; закрепить за отдельными домохозяевами владение землей; дать право выхода из общины.
Столыпин подхватил эти идеи и обобщил их в своей правительственной программе. То, что не успел сделать Витте, он плохо ли, хорошо ли, но главное – методично, последовательно стал внедрять в жизнь.
Столыпин убеждал Государственную Думу «Мелкий земельный собственник несомненно явится ядром будущей мелкой земской единицы; он трудолюбивый, обладающий чувством собственного достоинства внесет в деревню и культуру и просвещение, и достаток». – Внес ли? Насчет культуры, просвещения, к сожалению, все ясно, не до них было. А вот как обстояло дело с достатком? Смогли ли хуторские хозяйства накормить страну?
В итоге реформы посевная площадь увеличилась в период с 1905 по 1913 г. почти на 10 %, а урожайность хлебов повысилась с 39 пудов в 1900 г. до 43 пудов в 1910 г. В результате роста посевной площади и повышения урожайности валовой сбор хлебов возрос на 24 %; увеличился и вывоз хлеба за границу. Значительно повысился спрос на сельскохозяйственные машины как за счет внутреннего производства, так и за счет ввоза их из-за границы. Оживление сельского хозяйства, его рынка, неминуемо повлекло за собой оживление промышленности, которое и началось в 1910 г. Число членов сельскохозяйственной кооперации достигло к 1915 г. 10 млн человек.
Весь этот сдвиг был совершен всего 1 млн 300 тыс. крестьян, вышедшими из общины. Из 12 млн крестьянских общинных хозяйств по-настоящему выделились в отруба и на хутора только они. 60 % всей земли (без помещичьих латифундий) по-прежнему осталось за общиной, и, несмотря на это, экономическая жизнь страны ожила.
Необходимо отметить, что столыпинская аграрная реформа стоила правительству всего 100 млн рублей: около 30 млн выделили на землеустройство и 70 – на агротехнические мероприятия.
Это и гордость, и беда Столыпина. Ведь преобразования, в которые не вкладываются капиталы, обречены на торможение.
Эта реформа была половинчатой изначально. Дело в том, что финансово-экономическая политика реформы была нацелена не на обогащение деревни, а на ее ограбление.
История свидетельствует о том, что государственные преобразования возможны только при поддержке господствующего класса. Такая поддержка была у Александра II, при котором помещики, естественно, в силу, прежде всего экономических обстоятельств, но согласились «ущемить» себя и «простить» своим крестьянам все прежние долги. Эта и другие их уступки и позволили провести реформу 1861 г. Столыпина же поддерживали единицы. За восемь лет реформы с помощью махинаций помещиков в Крестьянском банке, вздувания цен на землю, увеличения арендной платы, повышения налогов из раздираемой противоречиями деревни выкачали около 4 млрд (!) рублей.
И все-таки реформа «пошла»: на момент гибели Столыпина Россия с ее помощью начала решать многие свои экономические проблемы.
Крестьянская реформа – это самая важная реформа того времени, но не единственная. Одновременно проводилась политика заселения Сибири и азиатских пространств. Осуществлялось строительство Амурской железной дороги, которая должна была связать Владивосток с центром России вокруг территории Китая.
Значителен вклад Столыпина и в формирование внешней политики России. Он был решительным противником войны. Исходил он при этом, по воспоминаниям его сына, из следующих соображений:
«Россия была неокрепшей после первой революции и после неудачи с японской войной. Мой отец занимался восстановлением флота, который был полностью разгромлен во время этой войны.
Помните, послали эскадру вокруг всего света, которую потом японцы разбили? Так что он видел, что соваться в войну вообще нельзя, и особенно в таких условиях, в которых Россия была бы в невыгодном положении».
Важной составляющей политики П. А. Столыпина был и твердый курс борьбы против антиправительственных движений и выступлений. Практически это выразилось в массовых репрессиях против революционеров.
Именно Столыпин, пишет об этом историк П. К. Зырянов, в 1906 ввел в действие закон о военно-полевых судах, который был разработан при его предшественнике С. Ю. Витте и которому Витте не решился дать ход. По неполным подсчетам, за восемь месяцев действия закона было казнено 1102 человека. Эта цифра, если знать о масштабах последующих репрессий в России, может показаться незначительной. Однако для того времени это было необычайно много.
Кроме того, казни не прекратились и после того, как закон утратил силу. По выражению В. г. Короленко, казни стали тогда «бытовым явлением». Либерал П. Б. Струве в статье, посвященной итогам пятилетнего правления Столыпина, писал о его «чисто патологическом равнодушии» к смертной казни. Нет, равнодушия, пожалуй, не было. В 1907 г., когда кадет Ф. И. Родичев с думской трибуны бросил ему слова о «столыпинских галстуках», Столыпин немедленно послал к нему секундантов – шаг беспрецедентный для главы правительства. Потом Родичев извинился перед Столыпиным, но его слова стали «крылатыми» и вошли ныне во все учебники.
Репрессивная политика, считает П. Зырянов, бросает тень на все другие стороны его деятельности, даже те, которые имели положительное значение. Достаточно вспомнить проекты местных реформ, призванных уравнять крестьян в правах с другими сословиями; меры, направленные на укрепление начал веротерпимости; организацию массового переселения в Сибирь, наконец, проект введения всеобщего начального образования.
Впрочем, большинство перечисленных мер так и осталось на бумаге. Несмотря на все лавирования, Столыпину удалось осуществить лишь небольшую часть своей программы. Из всего перечисленного практическое осуществление нашло лишь переселение в Сибирь.
«И правильно, что в настоящее время это направление деятельности Столыпина получает положительную оценку, – замечает П. Зырянов. – Но хвалят его чаще всего за то, за что хвалить я все же остерегусь, – за аграрную реформу».
Представим и его, критическую, оценку столыпинской аграрной реформы. Как уже говорилось, согласно указу 9 ноября 1906 г. всякий домохозяин мог выйти из общины и закрепить свой земельный надел в личную собственность. Отныне сельское общество не могло ни уменьшить площадь его надела, ни передвинуть его полосы в другое место. (Крестьяне владели землей чересполосно). В дальнейшем хозяин мог свести свои полосы в один участок, и тогда получался отруб. К нему можно было прирезать площадь деревенской усадьбы, перенести на него постройки, и отруб превращался в хутор. Правительство стало форсировать насаждение хуторов и отрубов.
П. Зырянов высказывает остроумные, но весьма спорные суждения о мотивах, которыми руководствовался в этом вопросе П. А. Столыпин.
Самый большой урок, вынесенный Столыпиным из его правления в Саратовской губернии, это то, что мужики, всей деревней взявшись за топоры и вилы, – страшная сила. Из соображений государственной безопасности следовало расстроить крестьянский «мир». Чересполосное укрепление должно было «вбить клин в общину» (слова самого Столыпина). Разбивка на отруба – лишала общину поземельных функций, а расселение деревень на хутора должно было окончательно ликвидировать крестьянский «мир». Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам, – писала в своих воспоминаниях старшая дочь Столыпина М. П. Бок, явно со слов отца. Надо ли упускать из виду этот полицейский подтекст реформы? – задается вопросом П. Зырянов.