ельно управлять своими превращениями. Перспектива — именно в этом, а не в пилюлях для богатеньких паралитиков.
Вот так… Вот как оно получается… Значит, ловить прожорливую тварь не стоит, да? Надо только подождать лет десять, пока поумнеет, цивилизуется и научится контролировать свой аппетит и мочеиспускание…
Капитан медленно повёл вокруг себя мутным взглядом — похоже, последние мензурки, как всегда оно и бывает, оказались лишними — и тут зелье его окончательно добило. Но собрался с силами и сказал:
— Б-будем ждать… п-пока сами поумнеют? Или… или откр… откроем для них… в-воскресную школу… ик… на лоне… п-природы?..
— В природе всё функционально, — назидательно заявил Эскулап. — Волк — санитар леса, а ликантроп — санитар социума. Посмотри — первые жертвы явно асоциальные типы, те же бродяги, бомжи и их… — Заметил, что Капитан его не слышит, уставившись в одну точку, и сменил тему неожиданно и резко: — А не прогуляться ли нам, Капитан?! Развеяться, а?! Сегодня по блоку Аня дежурит, девчонка свойская. И у автоклавов кто-то остаться из лаборанток должен… Капита-а-а-н! Ну, Капитан, подтянитесь…
Капитан изображал самую последнюю степень опьянения, и особых усилий ему не требовалось — отстранение наблюдал, как Эскулап хлопочет, пытаясь оторвать его от стула.
Внезапно пришло понимание сути финала разговора, дикое алкогольное озарение: да он сам из них! Точно! Ещё полгода назад сетовали они с Доктором, что им некому пересадить вилочковую железу объекта, каких-то великих результатов они ждали от такого опыта. Не иначе как сам Эскулап ударился на подвижнический путь и теперь таскает внутри себя кусок ликантропической требухи… Оттого и спиртяга его не берёт… Оттого и мысли такие… Тоже решил человечество облагодетельствовать…
И Капитан продемонстрировал полную отключку, продолжая исподволь наблюдать: что ещё сделает Эскулап?
A тот, оставив бесплодные попытки вернуть Капитана к активной жизнедеятельности, легко подхватил его могучими руками, перенёс на кушетку, прикрыл извлечённым откуда-то покрывалом… Вышел и отправился по коридору, судя по направлению шагов, тяжёлых, но уверенных, — действительно в дежурку, пообщаться с Аней, свойской девчонкой…
Капитан приподнялся, достал из кармана диктофон, выключил — завтра, на трезвую голову, послушаем ещё раз всё его словоблудие — и заснул.
Во сне он крохотным муравьём бродил среди выросших до неба папоротников, а мимо с треском проламывалась, порхала, прыгала и с аппетитным чавканьем пожирала кого-то воспрянувшая от спячки биосфера… А Капитан знал, прекрасно знал в этом сне рецепт спасения рода человеческого — простой до гениальности, без превращения в косматых монстров — и искал, искал Эскулапа, спеша рассказать и поделиться, но того нигде не было. А к утру блестящая идея исчезла, испарилась, растаяла лёгким облачком…
Глава VIII
Ночь давила. Давила на все органы чувств. Темнотой — на расширенные зрачки старика, звуками — на чутко вслушивающиеся уши.
Когда Говорят, что ночь «безмолвна», не верьте. Ночь полна звуков, иногда тихих, иногда громких — но всегда тревожных. Это не просто журчит ручеёк — нет, его голос совсем не тот, что в солнечный полдень, — там всплёскивает вода под чьей-то осторожной ногой. Или лапой. И не просто треснул сам собой сухой сучок, остывая от дневного зноя, — невидимый гость вышел на берег, он всё ближе и ближе…
Старик поёживался от ночной прохлады и от обманчивых ночных звуков. Природу их он определял почти безошибочно — и всё равно не мог избавиться от неприятного впечатления.
Тягучий, похожий на скрип крик коростеля — совершенно безобидной птицы, не знающей покоя и ночью, казался особенно зловещим — точь-в-точь кто-то точит огромный зазубренный ржавый нож. Точит именно на тебя. Коростели так привлекают самок, подумал старик. Странные, однако, вкусы у их подружек. Улыбнулся собственной шутке, тут же вспомнил жену — нахмурился. Ночь обещала выдаться лунной — и обманула. Откуда-то наползли исподволь тучи, скрыв почти полную луну, и только на востоке сверкали несколько звёзд нa небольшом участке чистого неба. Тёмные пятна кустиков там, у воронки, зажили загадочной псевдожизнью.
От долгого и непрерывного впитывания казалось, что они перемещаются — медленно-медленно ползут, бесшумно подкрадываясь… Стоило ненадолго отвлечься, потом вернуть взгляд — и чернеющие силуэты оказывались совсем на других местах.
Старик прекрасно знал все фокусы ночного зрения, хорошо знакомые любому дозорному, — но легче от этого не было.
…Никто не пришёл. Никто не пожелал возобновить давешнюю трапезу. Светало. Надо было слезать, надо было идти домой, но просидевший почти неподвижно пять с половиной часов старик медлил, надеясь на совсем уже призрачный шанс.
Он не признавал поражений.
Даже теперь, когда близилось, когда стучалось в окно, отзываясь болью в груди, самое последнее поражение, неизбежное и окончательное, — не признавал.
Доклад Марченко — Чернорецкого (уцелевший фрагмент)
…в исследованных 247 устных и письменных сообщениях случаев активной ликантропии у женщин не выявлено (за исключением бродячего сказочнрго сюжета о свекрови-волчице, см. Приложение 7 п.п. 118–123), что позволяет с большой долей вероятности предположить факт лишь передачи женщинами дремлющего W-гена по наследству.
4.13. Гипотезу о стрессах, порождённых экстремальными ситуациями и вызывающих активизацию W-гена, подтверждает записанный в 1974 году рассказ Сузыкина Б.И., ветерана ВОВ, кавалера ордена Славы.
В начале лета 1942 года на Волховском фронте группа полковых разведчиков из трёх человек во главе с Сузыкиным Б.И. обнаружила в воронке неподалёку от советских позиций ликантропа, пожирающего свежий труп. По словам Сузыкина, это был «сумасшедший, совершенно потерявший человеческий облик и заросший диким волосом». Ликантроп пытался атаковать разведчиков, но был буквально изрешечён огнём в упор из двух автоматов. Через полтора часа доложившие о произошедшем командованию и получившие приказ доставить труп людоеда в расположение части бойцы обнаружили в воронке только лужу крови и клочья чёрной шерсти. Кровавый след уходил от места происшествия в лес, но ввиду наступающих сумерек погони организовано не было.
В рассказе Сузыкина особо отмечалось, что описываемое время было критическим для войск Волховского фронта: началось немецкое контрнаступление, сопровождавшееся постоянными бомбёжками и артобстрелами, связь частей и подразделений с вышестоящими штабами в ряде случаев была нарушена, прекратился подвоз продовольствия и боеприпасов, участились случаи паники, дезертирства и перехода на сторону противника. Подробнее рассказ Сузыкина Б.И. см. Приложение 7, п. 209.
4.14. В протоколах Салемских процессов зафиксированы 16 случаев ликантропии (Приложение 7 п.п. 32–47) Особый интерес в связи с вышеизложенным вызывают по-казания казнённого в 1637-м…
Она была в шоке. Она была в трансе. Сказать, что в последние сутки она не находила себе места, — ничего не сказать. Она не искала места. Любое место выталкивало её, отторгало, как чужеродное враждебное тело. Она шла и не знала, куда идёт. Она не знала, куда надо идти и что надо сделать.
Виктор Эльдарович — умер! Такой молодой, совсем чуть старше её… Такой красивый, такой обаятельный… И он не просто умер, нет! Она видела, видела с самого начала по каменным мордам этих скудоворотов, этих убийц — что не Просто. Потом, к обеду, прокатился шёпотом на ухо слух… Она уже ничего не воспринимала. Это она убила его! Это она взяла проклятую железяку с проклятой ампулой… Вся суета последних недель, все яростные поиски неизвестно чего, всё озверение на лицах начальства — из-за неё! Нет, она сделала, что была должна, и тот подлец получил по заслугам… Но Виктор Эльдарович… Милый добрый Виктор Эльдарович…
Она шла и не знала, куда идёт. Ноги сами несли её куда-то в полном и прямом смысле этого выражения… Надо что-то сделать, надо обязательно что-то сделать… Она не знала… Она уже ничего не знала… Она не могла идти на работу… Она никогда туда больше не придёт. Не сможет. Потому что никогда больше Виктор Эльдаро…
Вишнёво-серебристый джип даже не взвизгнул тормозами — настолько неожиданно шагнула на проезжую часть женская фигура. Шагнула слепо, невидяще, прямо под колёса. Водитель лишь начал тянуться к тормозу, когда украшенный лебёдкой бампер самым центром врезался в женщину, откинул… Колёса дважды подпрыгнули.
Несмотря на лебёдку, намекающую на экстремальные гонки, экстремалом водитель не выглядел. Молодой и вконец растерянный парнишка, совсем не похожий на себя — несколько секунд назад катящего по жизни и по улице Руставели уверенным хозяином.
Выскочил, бросился было назад, к распластанному на асфальте телу. Остановился на полпути. Всё напрасно. Слишком высока была точка удара, выше центра тяжести маленькой фигурки, на низко сидящей легковушке ещё оставались бы какие-то шансы, а тут… Раз — и под колёса. Живым человеком это уже не выглядело, не выглядело даже мёртвым — так, куча тряпья, выброшенного кем-то на дорогу…
Водитель нервно оглянулся. Сделал маленький шажок к машине. Потом ещё один. Потом побежал. Джип резко стартовал и понёсся по пустынной утренней улице.
Работа кипела — совсем неэффектная, без стрельбы и погонь, обычная изматывающая работа с бумагами.
Что бы ни утверждали авторы боевиков, Капитан знал прекрасно: работа практически любой специальной службы состоит на девяносто пять процентов именно из этого — ворохов бумаг, километров плёнки, штабелей дискет. А профессионал, который на каждом шагу умудряется влипнуть в мордобой и перестрелку, — хреновый профессионал, и гнать его надо в три шеи. Нормальный Профи тоже берётся за оружие, куда порой денешься, — но стреляет так, чтобы в ответ стрелять было не из чего. Или некогда. Или просто уже некому.
…Генерал сделал всё, что мог, задействовал все доступные каналы — и десятки, даже сотни людей активно работали в последние дни на него, совершенно не представляя, куда, кому и зачем уходят их ответы на бессмысленные вроде запросы.