Сил не было, пульсирующая холодная боль брала начало в груди и растекалась по рукам, особенно по левой — он просто не мог поднять рук. Не мог поднять до тех пор, пока над помостом не появилась уродливая башка, состоящая, казалось, из одной оскаленной пасти.
И тут старик ударил её — мгновенно позабыв о боли, круша и разрывая все внутри себя, страшно ударил прикладом переломленного ружья, снова, снова, снова…
Смерти не было. Смерти не существовало в природе. Был лишь бой, последний бой, который кончается только победой. Он бил, не чувствуя уже ничего, — так охваченный пламенем танкист давит на гашетку пулемёта, не замечая пузырящейся кожи и вспыхнувших волос; так пехотинец не чувствует свинца, разносящего его грудь в клочья на последнем полушаге до амбразуры; так камикадзе, уже убитый, отдаёт посмертный приказ своим цепенеющим рукам — и направляет изрешечённый самолёт в самое сердце вражеского линкора…
На пятом ударе приклад рвануло из рук — он едва удержал, — но удержал, и тут же отпустило — тварь с воем покатилась вниз. Или страшные удары достигли цели, расколов казавшийся несокрушимым череп, или произошло что-то ещё — позабыв про помост и старика, зверь катался по земле, не прекращая воя.
Дальше старик действовал как бездушный автомат, запрограммированный на несколько простейших операций — переламывал ружьё, вставлял патроны, давил на спуск, снова переламывал, опять вставлял… Левый ствол иногда отвечал выстрелом, иногда сухим щелчком курка, впустую выбрасывая нестрелянные патроны, — он не обращал внимания… Старик расстрелял всё содержимое патронташа, от жаканов до самой мелкой дроби, ни разу не промахнувшись.
И только когда рука впустую провела по порожним кожаным гнёздам, он посмотрел вниз, на затихшую, измочаленную свинцом тушу и стал заваливаться на бок. Тварь издохла.
Он победил.
Камень в сотне метров от Александровской церкви был похож на могильный — мрачная тёмная глыба в кладбищенской оградке. Но отмечал он место явления иконы Казанской Богоматери в далёком 1826 году. Марья, церковная служка, рано утром подливала масло в лампадку у камня — и увидела старика.
Увидела и сначала приняла за пьяного. Потом, когда приблизился нетвёрдой походкой, разглядела ружьё, на которое старик опирался как на палку. Охотничек. Характер у Марьи был тот ещё, христианское смирение она толковала весьма своеобразно, никогда не упуская случая наставить заблудших на путь истинный.
— А ещё старый человек! — завела она без долгих предисловий. — Шляешься ни свет ни заря, тварей Божьих убиваешь, креста на тебе нету…
— Не все твари — Божьи… — еле слышно прошептал старик онемевшими губами и пошатнулся. — Не все…
Губы были совершенно белыми, Марья впервые увидела такие на лице ещё живого человека — и испугалась. Старик привалился к окружавшей камень оградке и сказал так же беззвучно:
— Я убил её, а она ушла… Ожила и ушла… Не время умирать… не время… вернётся…
Марья не слышала ничего из этого шёпота, она уже всё поняла, но не знала, что делать, метнулась из оградки: ты присядь, присядь, я сейчас — старик оплыл на серый гравий, — побежала к дому батюшки, у того имелся мобильник.
— Смотри, штучное… и с дарственной надписью… Приберём? Всё равно не жилец ведь…
— Да брось ты… Старьё. — Рыжий шофёр «скорой» повертел ружьё в руках. — Шарнир люфтит… Да и бабка его со стволом видела, и долгогривый этот… Настучат — будет ментовка жилы мотать: куда, мол, дели? Да и приклад, ты глянь только…
Приклад и ложа были словно изжёваны, тёмное ореховое дерево пересекали глубокие трещины и покрывали свежие вмятины, одна даже пробила насквозь пластину со стёртой дарственной надписью; накладки ложи из белого металла наполовину содраны.
Фельдшер не желал сдаваться в своих попытках хоть чем-то поживиться и попытался отколупнуть крохотную плоскую фигурку стилизованного оленя. Спросил с надеждой:
— Серебро небось?
— Да откуда… мельхиор, конечно… не старое же время… — ответил шофёр с видом знатока. — Садись, поехали…
Фельдшер небрежно швырнул ружьё в кабину. Насчёт накладок и таблички всезнайка-шофёр ошибся — они действительно были серебряные.
Дело погибшей под колёсами лаборантки Костиковой проскочило мимо их внимания за суетой последних недель.
Капитан, кроме прочего, был по горло занят подбором команды; Седой, отвечавший за персонал, как раз тогда пропадал в Виварии, подготавливая систему экстренной ликвидации — клетки с уцелевшими ликантропами и кое-какое не предназначенное для посторонних глаз оборудование должны были подняться на воздух при любой попытке не санкционированного Генералом доступа. Причём так, чтобы расследующая причины комиссия могла, не слишком кривя душой, признать всё произошедшее бытовым взрывом, — и эта задача была не из лёгких даже для сугубых профессионалов.
Руслан, временно исполнявший обязанности Седого и одновременно принимавший дела от Капитана, тоже был загружен под завязку.
С банальным случаем поручили разобраться пареньку из новых, из пополнения, ни к каким секретам не допущенному (работают себе мирные учёные, звенят колбами-пробирками, а он их бдительно охраняет).
Паренёк всё выполнил вдумчиво, в докладной записке изложил вывод: поводов подозревать покойную в техническом или ином шпионаже нет, жила по средствам, подозрительных связей не выявлено, образ жизни резко в последнее время не меняла — ни сучка ни задоринки.
И погибла вполне банально, ничего подозрительного. А что сбившая машина скрылась с места происшествия — тоже случай не уникальный, такое сплошь и рядом случается.
Доклад паренька лёг на стол Генерала среди отнюдь не первоочередных документов. Тот прочитал его не скоро и первым делом сделал то, до чего его старательный, но не владеющий всей информацией подчинённый дойти никак не мог: открыл составленный в своё время Доктором и Капитаном список 2а.
Там, в количестве тридцати семи, перечислялись лица, теоретически не знавшие, что именно находится в пропавшем контейнере, но могущие строить кое-какие догадки. И при определённом стечении обстоятельств имевшие возможность наложить на него руку.
Под номером шестнадцать в списке шла Костикова.
Капитан рычал и скрипел зубами, но проверять давно остывший след пришлось ему. Распутывать дело приходилось урывками, остальной нагрузки никто с него не снимал.
До конца тропинки он дошёл через несколько недель, в начале августа.
Глава XI
Тут совсем другой лес, подумал Капитан. Не похожий на подкрадывающиеся к городу с юга заросли, по которым столько довелось мотаться нынешним летом. Те он ненавидел и задыхался в них.
Здесь нет болотистых перелесков, заросших противной ольхой, нет непролазных густых кустарников и скрюченных дистрофичных берёзок. Не чавкает под ногой между кочками ржавая, с разводами вода, не высыхающая даже летом.
Сосны здесь рвутся к небу свободно и смело, и между ними более чем достаточно места для свежего воздуха и солнечного света. Нет, не зря Сталин укладывал в замёрзшую землю дивизию за дивизией, отвоёвывая у упрямых финнов эти сказочные места. Что бы о нём ни говорили — не зря. Кровь давно высохла, а красота осталась.
Лес вступал в посёлок — уверенно и гордо, как армия-победительница. Сосны-великаны словно и не замечали дома и заборы и копошение людей внизу — стояли прямо и твёрдо, как сто лет назад, когда на здешних пологих холмах никто и не думал разбивать дачных участков. Под ногами хрустели шишки, По обочинам узких улочек росли черника, и земляника, и спелая лесная малина — Руслан протянул руку и на ходу сорвал с колючего куста несколько ягод, шёл, кидая по одной в рот.
Команда была собрана и почти подготовлена, завершались последние тренировки, может, и стоило проверить кого в деле — но Капитан взял с собой Руслана.
Кто его знает, как всё тут повернётся. Если всё окажется серьёзно, если они купились на хитрую инсценировку, если их сюда аккуратно, исподволь подвели — будет жарко. Будет не до проверок. Придётся работать всерьёз, на пределе возможностей. А возможности Руслана он знал хорошо.
Высокий, в полтора роста, забор — доски ещё пахнут олифой. Короткая надпись «Злая собака» — никаких там «Осторожно!»; и калитка не заперта. Заходите, если охота. Но мы вас предупреждали.
Они зашли.
Из-за угла вымахнул рослый ротвеллер, в глазах неподдельная радость — наконец-то подходящее развлечение, что-то посерьёзнее соседских кошек. Капитан, не замедляя шага, сдвинул в кармане рубчатую кнопку. Пёс напоролся на повисшую в воздухе невидимую стену, взвизгнул и мгновенно лёг на обратный курс, через несколько секунд обиженный скулёж донёсся из дальнего угла участка. Пугалка Деточкина действовала безотказно — к сожалению, только на волков и собак.
Новенькие ступени крыльца не Скрипнули под ногами, Капитан распахнул дверь, насторожившейся кошкой скользнул внутрь.
— Не ждали?
Действительно, не ждали. Двое. Сидят, пьют пиво. Занимающий половину веранды стол уставлен бутылками, большей частью пустыми. Краснеет кучка раков, раскрошенная скорлупа панцирей небрежно разбросана. Никакого подвоха не видно, но расслабляться рано.
Хозяина Капитан опознал сразу, словесный портрет не врал.
Невысокий, неширокий в кости, стрижка ёжиком. Косит под крутого: ручонки бугрятся вполне приличной мышцой и пестрят наколками. Чувствуется, не филонит в тренажёрном зале. А картинки, якобы блатные, похоже, колол человек с юмором, и кое-какие ошибки допустил намеренно. Действительно загремит — на зоне наждачкой подправят быстренько. Держится в первые секунды неплохо, но вазомоторика выдаёт: нервничает парень, боится чего-то, ткни — и поплывёт.
Второй — старше, крепче, опасней. На вид — тупой качок, бугай с набитыми костяшками пальцев. Но в глазах что-то такое есть — Капитану некогда было всматриваться и анализировать. Отметил лишь быстрый взгляд бугая на куртку, висящую на стене. Ага… Ничего, с ходу не дотянется.