— Тормози!
Когда-то, давным-давно, считалось, что дом этот принадлежит матери Олега и трём её сёстрам, хотя на деле был оформлен на одну из них — недостроенный здоровенный сруб на восемнадцати сотках купили в пятидесятых на деньги, вырученные от продажи дедовского дома в далёком таёжном Ачинске.
Достраивали общими силами и все вместе использовали в качестве дачи, благо рукой подать от Питера, в пригородной зоне, двадцать минут на электричке да несколько остановок автобусом…
И с самого детства Олег каждое лето проводил здесь, в Александровской.
Он помнил всё: как крохотным карапузом с сачком для бабочек гулял по этому берегу — в воспоминаниях склон казался высоким-превысоким, настоящей горой, цветы помнились невообразимо яркими, с небывало сильным, кружащим голову ароматом, а бабочки — огромными и разноцветными, загадочно-чудесными обитателями тропического леса.
Помнил первую в жизни настоящую рыбалку на Кузьминке — жаркий июльский полдень, журчащие струи приятно холодят босые ноги, напряжённые пальцы осторожно шарят под обросшими синевато-зелёной тиной камнями, внезапное ощущение живой затрепетавшей плоти под руками там, в крохотной подводной пещере… Выхваченный под жабры налим невелик, не больше столовой ложки, но случившийся здесь отец (он редко заглядывал в «бабье гнездо») внимательно разглядывает свернувшегося кольцом на дне бидончика усатого пленника и уважительно говорит: «Ну-у, ты добытчик…», а мать презрительно морщит нос — и незаметно теряет ещё кусочек мальчишеской любви…
Помнил Олег, как первокурсником потерял девственность именно здесь, на чердаке, переделанном под жилую комнату, — за окном шальной полумрак белой ночи, неловкая и суетливая возня на кушетке-ветеранке, липкий страх от собственной неуклюжести и возможности неудачи — и распирающее ликованием чувство победы…
Воспоминания не вызвали ностальгического умиления — он по-волчьи оскалился, нащупывая в заборе доски с секретом. Потайной лаз за последние пять лет никто не обнаружил и заколотить не озаботился.
Присел на корточки у открывшегося отверстия, несколько минут просидел молча и неподвижно в неудобной позе, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в темноту. Пока что ничего противозаконного он не сделал, пока ещё можно развернуться и уйти. Отложить дело. Подождать другой удобный момент…
Где-то в глубине, в подсознании, таилась дурная надежда: может, не спят, может, что-то празднуют или крутят по ночному времени видак, мало ли на свете «сов», отсыпающихся днём, — тогда придётся уходить, искать и просчитывать другие варианты, он всё сделает, но не сейчас, позже…
Тишина стояла полнейшая, ни в одном окне на темнеющей громаде дома не видно признаков жизни — даже слабого света ночника или тусклого мерцания телеэкрана. Нет никаких достойных поводов к отступлению, надо входить, но не хочется, ой как не хочется…
В висках стучал учащённый пульс, лоб покрылся липкой испариной — тело нагло бунтовало против намерений мозга. Олег предвидел это.
Плоская фляжка нагрелась во внутреннем кармане, но хороший коньяк не водка, его ледяным не пьют, тёплая и ароматная жидкость не запросилась обратно — глоток, другой, третий… достаточно, больше не стоит, иначе вскоре появится шальной кураж и чувство ложной безопасности.
Подождал немного, пока подействует; чтобы не терять времени, вытащил из кармана свёрточек, раскатал и натянул на ботинки тряпичные бахилы, точную копию тех, что выдают посетителям иных клиник, но не белые, а самолично сшитые из прочной тёмной ткани кривоватыми надёжными стёжками…
Натянул чеченку… Достал тонкие латексные перчатки — надел две пары, одна на другую, и не расползутся, и пальцы почти не потеряли чувствительности… А коньяк пятилетней выдержки делал своё дело, лихорадочное возбуждение таяло на глазах, руки работали всё твёрже и уверенней…
Ну вот, всё в порядке, единство души и тела достигнуто, пора… Он решительно двинул вперёд рубчатую кнопку предохранителя и, с выставленным вперёд стволом, нырнул в лазейку.
…Машинка в его руках по виду напоминала старинный обрез трёхлинейной винтовки — любимое орудие кулацких расправ над сельскими активистами и прочими Павликами Морозовыми.
Однако, как ни странно, игрушка эта была произведена на заводе именно в таком виде и по науке именовалась: «Ружьё охотничье одноствольное многозарядное ТОЗ-106». По мнению серьёзных охотников, из безбожно укороченного ствола этой малышки 20-го калибра можно было завалить одну-единственную дичь: человека.
Но Олег и не собирался на волков, кабанов и медведей.
При его работе, когда приходилось мотаться по области с полным багажником товара (а то и с заваленной им же половиной салона) и бумажник при этом постепенно распухал от выручки, такая штучка под передним сиденьем очень даже полезна, не обязательно даже жать на спуск, тут один вид преисполняет полным к тебе уважением — сразу видно, не газовик, коих развелось нынче немерено, таскают все кому не лень и всякое почтение к силлуминовым этим пукалкам давно потеряно…
Он распрямился и застыл на несколько секунд неподвижно — вторжение, похоже, прошло незамеченным. Двинулся вперёд и вверх уже без всяких колебаний, уверенно и ловко огибал едва видные в темноте препятствия: так, крыжовник… обходим слева… а тут между кустами сирени должен быть просвет, ветви тесно сплелись, но если поднырнуть… а это что-то новенькое… клумба, раньше не было… широкая, зараза, не перепрыгнуть, ну и ладно, недаром бахилы надевал, следы будут смазанные, не опознаешь…
Подошёл вплотную к стене, остановился, опустил обрез стволом вниз, палец на спуске — если кто-то и разглядел его манёвры во тьме, сейчас должен появиться, самое время — выскочить ли на крыльцо, или высунуть в форточку ствол дробовика, других вариантов и нет, и телефона в доме нет тоже…
Он не знал, сможет ли выстрелить в человека, даже при опасности поимки. Скорей всего не сможет, но с пушкой в руках надёжнее. В крайнем случае можно пальнуть вверх. Или по ногам дробью.
Убить человека он, наверное, не сумеет.
Наверное…
Всё было тихо, всё было спокойно, он сосчитал до ста и начал делать дело — все страхи и комплексы куда-то в момент улетучились, осталась лишь непоколебимая уверенность: всё получится, наверняка всё получится…
Глава III
Залитые под завязку фляги ни разу за весь поход не булькнули, но сейчас вытекающий бензин негромко журчал — Олег не обращал внимания, уверившись в крепком сне этих, да и случайным взглядом из окна его уже не могли обнаружить: фундамент высокий, а он двигался по периметру дома согнувшись, обильно поливая стены бензином, фляга в руке не дрожит, ствол закинут назад, за спину, но так, что в любой момент можно мгновенно перекинуть вперёд и выстрелить…
…Так, что у нас тут?., поленница вдоль стены… отлично, плеснём побольше… а рядом ящик с газовыми баллонами… ай-ай-ай, ну разве можно держать такое рядом с дровами, это же так, хе-хе, пожароопасно… а тут, за углом, опять долетает свет от уличного фонаря… ерунда, яблони заслонят от соседей, необлетевших листьев достаточно… о-о, ещё одно новшество — навес над машиной, не новая «шестёрка», но ухоженная… а мы сюда плеснём, под бензобак… вот и тряпьё какое-то валяется, полить — и под днище, на тряпках бензин дольше горит, дело известное… Ну всё, последняя фляга и последняя стена… не забыть и подвальчик под верандой…
Вход в подвальчик открывался с улицы — низенькая деревянная дверца, и был он раньше забит деревянными рейками и брусками. Олег распахнул дверцу, вздрогнув от протяжного скрипа — так и есть, идеально высохшие деревяшки хоть и поуменьшились числом, но и на его долю вполне хватит…
Плеснул остатки бензина, небрежно откинул в сторону флягу — всё аккуратно протёрто, никаких тебе пальчиков, а улика пусть остаётся…
Если всё добро застраховано на приличные деньги, попробуйте докажите, что не сами подпалили, нынче страховые компании все частные, денежки выкладывать ох как не любят и подозрительностью страдают маниакальной. Но скорее никакой страховки и в помине нет, народ сейчас копеечку бережёт, куда как реже страхует недвижимость…
Длину шнурка, пропитанного бензином (шерстяного, никакой растворимой синтетики), он установил серией несложных опытов — будет гореть две трети минуты плюс-минус пара секунд, вполне достаточно, чтобы успеть нырнуть в потаённый лаз, поставить доски на место и быстренько отбежать за ближайший поворот русла, где не осветят отблески пожарища…
А затем пойти ровным шагом, кто вдруг и увидит — внимания не обратит, там, на склоне, сейчас появится более интересное зрелище…
Он не нёсся сломя голову, не хватало подвернуть или вывихнуть ногу, бежал аккуратно, благо этот участок берега знаком досконально, до мелочей, — знал, где можно разогнаться на ровненьком лужке-покосе, где стоит сбавить шаг, осторожно переступая заросшие бурьяном колдобины.
Оружие пока не убрал, лишь сложил мешающий на бегу откидной приклад; назад не оглядывался — всё равно сквозь кусты не увидеть быстрый бег жёлтого огонька вверх по склону, не стоит и заморачиваться, а возвращаться в случае накладки и что-то исправлять чревато…
Пару-тройку раз на ходу пшикнул за спину из перцового баллончика «Шок», хотя и не знал, насколько долго продержится эта химия, — потом, выйдя из опасной зоны, можно будет не торопясь присыпать след заботливо приготовленной смесью табака и молотого перца.
Русло круто забрало влево, даже днём из обречённого дома его уже не было бы видно, Олег замедлил шаг — тикавший где-то глубоко внутри таймер спешил, в голове металась паническая мысль, что прошло больше минуты, что всё рухнуло, что кому-то в доме приспичило по малой нужде и он увидел предательский огонёк — и тут за спиной полыхнуло, заставив остановиться и оглянуться.
Он сдирал с рук перчатки, тонкий латекс полз рваными клочьями, а там, наверху, быстро росла огромная красная опухоль — самого пламени он сначала не видел, мешал изгиб берегового склона, но красный отблеск становился всё ярче, огонь поднялся выше по стенам, и показались первые жёлтые языки…